Развод в 50. Двойная жизнь мужа

Сама талдычит про развод, а и не собирается же отпускать его. Вроде бы говорит, вот, на тебе блюдечко с голубой каемочкой, а держит же сама. Вцепилась и не отпускает.

Я же вижу. Взгляды ее вижу в его сторону. Считает, что молчаливой отстраненностью сможет усыпить мою бдительность.

Поправляю волосы, что выбились из низкого хвоста… Когда я в последний раз баловала себя? Когда просто отдыхала?

Горько усмехаюсь, потому что я просто устала. По-человечески. Да и разве мне много надо? Гордей об этом знает, не нужны мне его лавры, лишь бы рядом оставался.

Тру лицо, потому что сердце тоскует. Казалось бы, должна привыкнуть, но нет. Каждый раз без него пытка. Я ведь поэтому и уговорила не ночевать в гостинице…

Помню Паше стало плохо однажды ночью, лихорадка, а я так сильно испугалась. И после того случая, Гордей, как истинный мужчина не оставлял нас больше одних… Не считая, конечно же, возвращения в столицу к ним.

Верчу телефон в руках, потому что бесполезно звонить на его номер, она же далеко не глупая. Ей уже тоже не имеет смысла, я сказала свое слово.

Теперь остается сделать тот первый шаг, которого никто из них от меня не ждёт. И если дальше они посчитают, что я шучу, то последует и второй, и третий.

Я не сдамся, и она должна зарубить это себе на носу.

Набираю нужные цифры, жуя щеку изнутри, а когда нажимаю на вызов, выхожу из комнаты Паши.

— Алле? — страдальческий голос не проблема, главное, чтобы эта выскочка повелась.

— Кто это?! — с привычной надменностью спрашивает, а у меня аж зубы скрипят.

— Ева, это Ольга, — озвучиваю тихим голосом: — Ты прости, пожалуйста, просто Паша…

— Какого… Что Паша?!— тут же останавливается от того, чтобы вылить на меня свою желчь.

То-то же.

— У него опять приступ, в прошлый раз Гордей, он был и он смог… — всхлипываю для эффекта: — А сейчас, я даже не знаю как, что, куда, где..

— Перестань реветь, — резко звучит она: — Как ты не знаешь?! Звони в скорую! Там скажешь куда ты его возишь, где он наблюдается! Звони!

— Я уже, уже, скорая, уколы тут…. — бессвязно бормочу, а девчонка на том проводе матерится: — Гордей ругает меня, если я не сообщаю о таком… Его врач, он нам доктора оплатил… он обычно звонит им.

Она снова чертыхается и громко вздыхает.

— Я сообщу папе, он тебе позвонит, — спустя паузу говорит она: — Паше точно больше ничего не нужно, кроме уколов? Может быть в больницу? — настороженно интересуется она.

Еще тогда в ее приезд было заметно, что она прониклась к моему ребенку. И сейчас мне плевать жалость ли это, сочувствие, главное, чтобы принесло плоды.

— Я отвезу, конечно, — вялым голосом озвучиваю: — Мне просто нужно попасть к нашему доктору. Я без Гордея… — драматичная пауза, а после я продолжаю: — Спасибо тебе, Ева…Ты единственная, кто отозвался помочь. Это для нас дорого, правда. Несмотря на то, что ты одинока и нелюбима, ты находишь доброту и силу, чтобы помогать другим, а не быть озлобленной на этот мир. — завершаю тираду, убедительным восхищением, а на том проводе тишина.

Но я не жду результата сейчас. Чуть позже. Нужно лишь немного подождать. Этот вопрос требует терпения, а у меня его ого-го сколько. Не зря ведь я, в конечном счете, добилась отца своего сына. Пусть, это и случилось не сразу.

— Спасибо тебе еще раз, — скромно повторяю и отключаю вызов сама, оставляя послевкусие от эффекта неожиданности.

Теперь девчонка должна сделать полдела. Как минимум, история о вымышленном приступе Паши, как максимум звонок Гордея, и там исход уже будет по факту нашей явно эмоциональной беседы.

Гордей очень сильно заблуждается, если считает, что мы можем просто забыть обо всем. Нет. И я докажу ему.

Глава 40. Марта

— Так, эту таблетку нужно выпить сейчас, Гордей. Эту после еды, — я протягиваю ему раскрытую ладонь с капсулой и стакан воды. Пальцы на левой руке пока его не слушаются, поэтому он трижды пытается зацепиться за желтую таблетку, роняя ее обратно на мою руку.

Я вздыхаю от сожаления и боли. Мне тяжело видеть его таким. Потому что я всегда знала Зарудного, как сильного и уверенного мужчину. А сейчас он как раненная подбитая птица. Крылья обломаны.

Сама вкладываю в рот ему капсулу и подношу стакан к губам. Он делает три жадных глотка, не отрывая своего благодарного взгляда от меня.

Я только собираюсь убрать руки от его лица, поправляю подушку у изголовья, как показывал врач, чтобы кровь лучше циркулировала.

Гордей перехватывает меня за запястье, сжимает слегка, но ощутимо. Тянет к себе ближе.

— Марта, посиди со мной минуток пять.

— Мне нужно суп тебе налить, — суечусь тут же, желая скрыть свои эмоции.

— Я пока не голоден, родная. Просто посиди. Пожалуйста.

Я не хочу оставаться с ним один на один. Просто потому что боюсь, что все чувства обнажатся, как оголенный провод. Что расплачусь совершенно глупо и по-детски. И что, вообще, я мечтаю снять с себя хоть на секунду этот груз, упасть ему на грудь и залить соленой влагой эту серую футболку, которая пахнет кондиционером для белья и его парфюмом.

Присаживаюсь на край кровати, плотное одеяло шелестит подо мной.

— Ты красивая, мартышка, — Гордей поправляет аккуратно локон моих рыжих волос у лица, проводит рукой по напряженной спине вдоль лопаток, отправляя импульсы и разряд тока по всему телу, — Самая красивая, моя мартышка.

Внутри уголков глаз предательски щиплет. Я была его мартышкой с самого первого дня нашего знакомства. И тогда даже не подозревала, что из точки А, мы окажемся в такой уродливой и грязной, жутко болезненной точке Б.

— Не нужно… — выдыхаю, содрогаясь всем телом, и стряхиваю его ладонь, — Дай мне просто поставить тебя на ноги, а потом мы поставим точку Гордей.

Он прикрывает глаза, сглатывает, кадык дергается.

— Не хочу я точек с тобой, мартышка. Не хочу… Чувствую себя полным дерьмом. И в душе, и физически.

— Можешь на копаться в себе, Гордей. Знаешь, я вот смотрела на нее и думала все это время… Почему она? А потом поняла, что мне вопросы эти не нужны. Она и она. Так случилось. Просто… Почему не я?

— Марта, нет, все не так. Ты. Всегда ты.

— Красиво ты говоришь, Зарудный. Поэтому в политики и пошел. Там любят такие сладкие речи, а у тебя всегда хорошо получалось.

— Помнишь в две тысячи девятом у нас кризис был. Да во всей стране с восьмого года держалось все на черт пойми чём, а потом я принес домой деньги. Крупная такая сумма, Марта. Евку хотели отвезти в Диснейленд в Париже, а Кирюха в лагерь в Лондон собирался.