Развод в 50. Двойная жизнь мужа

— Помню. Я сказала, чтобы ты их отдал тем, кто тебе их предложил.

— А я не отдал. Понял, что хочу, чтобы моя семья вообще ни в чем не нуждалась, хотел все блага мира к вашим ногам положить. А ты, мартышка, такой скандал мне учинила… Я, — он замирает на мгновенье, а я переношусь в то время мыслями, — Думал, что ты заберешь детей и хлопнешь дверью. Принципиальная у меня женщина.

— Я все помню, конечно. Я правда тогда задумалась о разводе. Мы перестали слышать, ты говорил постоянно про деньги, что нужно больше и больше. А мне и детям тебя не хватало.

— Зря мы с тобой тогда мало разговаривали, мартышка. Я решил, что надоел вам. И принял приглашение уехать в Питер поработать.

— И я выдохнула, — киваю быстро, — Тогда я выдохнула. Нужна была пауза. Хотя, если честно, Ева совсем разболелась, плакала постоянно, не ела почти. И я думала, что сойду с ума.

— Не, мартышка, из всех нас, ты единственная, кто не сошла бы никогда с ума. Слишком сильная ты у меня. И правильная. А я вот в Питере совсем отбился от рук без тебя. Вечерком попивал, если честно. Сначала бокальчик один, потом второй. Ну знаешь, через месяц я уже после работы заходил в подвальный магазин, — он усмехается, — Прямо на Советской, где снимал квартиру тогда. Брал себе ноль пять армянского коньяка, закрывался в кабинете, включал Битлов и пил. Хреново было мне без тебя и детей. А на работе вообще мрак был.

— Я приезжала… — и не видела пустых бутылок, не видела, как ему плохо. А может специально не замечала. Пропасть тогда между мной и Гордеем была просто огромной.

— И уезжала. Я к чему это все веду, Марта. Жалости мне не надо, просто хочу, чтобы ты поняла. Одинокий мужик один в сером городе, где его, прости уж меня за мат, ебут на работе с утра до вечера, семьи рядом нет. А там Ольга…

— Господи, нет, — я вскакиваю с постели, потому что тело вибрирует настолько сильно, что сердце тут же бьет по грудной клетке. Шарю по тумбе в поисках бисопролола, чтобы скорее сбить пульс и нарастающее давление. Открываю окно пошире, делая глубокие вдохи, пока горечь таблетки растворяется на языке.

— Да, Марта. Я по пьяни с ней переспал. Почти нихера не помню. Просто как в тумане. А потом она исчезла и знаешь, я так обрадовался этому. Она просто испарилась, и я подумал, что судьба дала мне толчок, шанс. Осознал, что я натворил. Но был рад, что смогу сохранить эту тайну, и ты никогда не узнаешь. Мчал в Москву к вам и желал скорее тебя обнять, поцеловать. Мы с тобой помирились, Марта. А я чувствовал себя полным дерьмом. Теперь мне легче, что я смог наконец-то тебе рассказать, как хуево мне было без тебя и как я подло поступил, жалея себя бедного.

Я слышу в его голосе слезы. Но не оборачиваюсь. Таблетка словно не работает, потому что пульс уже долбит по вискам.

— Я… — иду быстрым шагом к двери, — Я за супом.

И вылетаю пулей из комнаты, срываясь на тихий плач с грудным рыком.

Глава 41. Гордей

Она вылетает из комнаты, резко дернув дверь так, что та ударяется о стену, и болтается, но не захлопывается.

Смотрю в проем, чувствуя, как горячая влага стекает по лицу.

Вот и все.

Из первых уст как все было. Та самая гнилая правда, которую я носил в себе. Стало ли легче? Ни хрена!

Но в этом виноват лишь я сам.

Знаю, что причинил ей мучительную боль, и ненавижу себя за это.

Но как бы мне не хотелось исправить, вымолить прощение, сделать все, чтобы она осталась рядом… Я ведь знаю, что не посмею о таком просить. Кого угодно, но не ее.

Да и права Марта, мой поступок невозможно будет стереть. Не знаю сколько времени проходит, пока я пытаюсь не утопать в апатии, которая яростно преследует меня с момента, как очнулся.

Не явственная пока, лишь только меланхолия, которую ты хронически ощущаешь. Но вспышки раздражения, это то, что сигнализирует о нестабильности моего внутреннего состояния. Когда-то, наверное, это должно было случиться.

Марта появляется в комнате спустя еще несколько минут. В ее руках поднос, на нем тот самый суп. Молчу, наблюдая за своей женой, молчит она, не глядя на меня.

Наверное, пора бы уже отдать бумагу, чего тянуть.

— Там в комоде свидетельство, — озвучиваю я: — Я Матвею поручил все сделать еще до приступа. Ты свободна, Марта. — поджимаю губы в полуулыбке: — Имущество, согласно тому, что на ком было.

Она с недоумением смотрит на меня, оставив поднос на тумбе.

— Как? — открывает ящик, и там лежит подтверждение нашего развода: — Но ведь пополам должно делиться, так ведь?

Смотрит она на меня. А я усмехаюсь, пытаясь пожать плечами.

— Я кое-что провернул, поэтому фактически все ваше. У Кирилла земля, в которую мы вкладывались несколько лет назад, Еве квартира, машина и ценные бумаги для будущих внуков. У тебя это, — указываю

Головой на пространство: — Плюс загородный дом.

— Гордей, — хмурит она брови явно недовольная и сбитая с толку: — Но как ты это все сделал?! И где ты вообще будешь жить?! — она резко замолкает и прикрывает рот ладонью: — Ты уедешь в Питер… — глухим шепотом утверждает, вызывая теперь мое недоумение.

Я даже фырчу от того, насколько глухо звучит это предположение.

— Мартышка, не неси чушь, — с любовью смотрю на нее: — Моя жизнь здесь. Там, где твое сердце, даже если я физически не смогу рядом быть.

Она шмыгает носом, и вижу как буквально заставляет себя сдерживаться.

— Ох, Зарудный, — шипит она сквозь зубы.

Принимаю эту реакцию будто мне душу погладили, всегда, когда злилась так делала. Но в этот момент мы оба слышим, что в доме кто-то появляется, а затем и понимаем кто.

— Мам? Пап? Дома? — Ева кричит на весь дом, и невольно улыбка трогает губы.

Такая тревога в ее голосе, что я и забыл как это, когда дочери на тебе не наплевать и ее волнует что-то кроме переведенных средств на счет.

— Эй?! — она заглядывает в комнату и, увидев нас, тут же прячет улыбку: — Так и знала, что вы тут.

Шутка удалась, поэтому я криво усмехаюсь, а Марта качает головой, убирая документ за спину.

— Как дела? — Ева смотрит в мою сторону, и я молчаливо киваю, давая понять, что все хорошо.

Она проходит внутрь, бросая свое «хорошо». Но чувствуется, что что-то не так. То ли хочет чего-то, то ли ее гнетет может что-то.

— Ева, все хорошо? — видимо то же чувствует и Марта.

— Да, мам… — она на секунду мнется, но затем продолжает: — Можно я с папой поговорю? — спрашивает она осторожно, что очень не похоже на нашу дочь.