Развод. Адвокатская тайна

— Я с ней не общался уже пару лет, как минимум.

Резко развожу руки в стороны.

— Олег! Не надо давить на меня взглядом! Ты сам понимаешь, как все это выглядит со стороны! Более того, оно так и есть!

А почему я, интересно, должен отказываться от женщины, которая мне нужна?!

— Я выплатил ему компенсацию за то, что не оказал зафиксированные в договоре услуги! Я не распространялся о ведении его дела! Я отошел в сторону, пока процесс не закончился, хотя мне бы очень хотелось видеться с его женой каждый день! В итоге, Кирилл, давай по факту! Что именно я сделал не так?

— Как минимум ты препятствуешь их примирению!

— Примирению?! Когда он с любовницей приезжает ко мне на консультацию?! — мои брови ползут вверх. — О чем ты говоришь, там семьи нет! Я просто не вмешиваюсь! Жду, когда их разведут, чтобы не подставить ни ее, ни себя! Я все сделал по закону, даже если кто-то очень сильно хочет найти мой промах и ткнуть в него носом.

Кирилл напряженно разглядывает меня, поджав губы. Ему не нравится сложившаяся ситуация, он так тяжело дышит, что даже крылья носа его раздуваются, а между бровями углубилась вертикальная складка.

— Комиссия будет собрана. Извини, Олег. Если станет известно, что ты исподтишка помогал Мироновой выиграть дело, тебе придется за это ответить.

— А как ответит Извольский за попытку меня очернить?

— Тебе известен ответ.

— Да. Никак. На уши всех поставил, и ничего ему за это не будет, а я должен отбиваться.

— Мой тебе совет. Помирись с Мироновой. Мало ли. Сядьте. Спокойно обсудите все.

— И попасть под шквал новых обвинений? Знаешь, я к герпетологии отношусь так себе.

— Я смотрю, ядом переполнены не только змеи…

— Это самозащита, Кирилл, — и поразмыслив, добавляю, — когда будет собрана комиссия?

Ему самому неприятна эта ситуация, но она затрагивает и его авторитет как заместителя президента.

— Я дам тебе знать, — летит нечеткий ответ.

ОЛЬГА

Четыре дня. Четыре дня личных выходных.

Это что-то нереальное. И это именно то, что мне сейчас необходимо.

У Олега сегодня судебное заседание, а утром еще консультации. Половину дня он будет не на связи.

У меня же на сегодня запланирована встреча с Мироновой, поездка с Юлей в ателье и в обувной бутик.

Я бы еще заехала домой, чтобы захватить кое-какие вещи, посмотрим, может, и заскочу. Было бы здорово, чтобы супруг отсутствовал.

Но даже если он будет дома — ничего. Стерплю его недовольную рожу.

К Марии приезжаю немного раньше оговоренного времени, вежливая помощница предлагает мне кофе. Через три минуты горячая кружечка ароматного напитка уже стоит на столике. На белоснежном блюдце лежит маленький шоколадный квадрат в серебристой упаковке.

Мне звонит Юля, уточняет насчет ателье. Говорит, что нашла какие-то там «суперкрутые пуговицы» и рассказывает, что «поцапалась с подругой».

Я лишь вздыхаю.

— Ладно, расскажу при встрече! Увидимся! — и кладет трубку.

Миронова освобождается минут через пятнадцать, за которые я успеваю перечитать присланные командой сообщения.

— Ольга Константиновна, добрый день! Пожалуйста, проходите. Извините за небольшую задержку.

В кабинете у нее приятно. Много зелени, разноцветных распустившихся бутонов, светлые стены и мебель, располагающая к откровенности обстановка.

— Я изучила документы организаций, — начинает она уверенно, — которые отражены как покупатели части активов компании вашего мужа. Хм… Все неоднозначно. Консультация с бухгалтером и аналитиком дала мне больше конкретики. Есть серьезный шанс признать сделки недействительными.

— Попробуем, — соглашаюсь я. — Вот те бумаги, что вы просили. Я взяла копии. Подойдут?

— Конечно.

Миронова пристально вчитывается в протянутые мной листы. Потом как будто отстраняется мыслями, но все еще неторопливо скользит глазами по строчкам ниже.

— Все в порядке? — уточняю я.

Женский взгляд напряженно поднимается, очень медленно проходится по моей фигуре и останавливается на лице.

Мария раздумывает над ответом.

Я чувствую исходящее от нее беспокойство. Она пытается выглядеть дружелюбно, но… в зрачках полыхает недовольство. И даже… рассерженность?

— Если вы хотите спросить меня о чем-то, — я подаюсь вперед, намеренно укладывая локоть на стол, отвечаю жестким взглядом, — Дерзайте. Что-то личное?

— Предлагаю опустить это и не выходить за рамки общения адвокат-клиент.

— Мы можем сделать попытку обговорить неясности и исключить недоговоренности.

— Правда, что вы попросили Комиссарова отказаться вести дело вашего супруга, или это лишь выдумки?

Удручающая тишина давит на нас.

Из союзниц в одну секунду мы превращаемся в соперниц.

— Вы же взрослая женщина, Мария. Знали Олега задолго до его свадьбы. Вам должно быть известно, что если Комиссаров не хочет чего-то делать, то его не заставит никто.

— Значит, он из-за вас отказался. Жаль, — она усмехается, но как-то грустно. — Это могло бы быть интересное противостояние.

Ее глаза наполнены сожалением и предвзятостью ко мне. Раньше я их не замечала.

Только сейчас мне в голову приходит мысль: а вдруг она действительно его любит? Ведь бывает такое. Однолюбы. И повезет, если ответно. А если нет? Ждала его в институтские годы, да и после. В какой-то момент Олег сам дал повод думать, что между ними что-то может быть. И вдруг появляется новая женщина, которая становится женой. Которая делит с Олегом жизнь. А Мария… Как была в стороне, так и осталась. Когда поняла, что слишком долго безмолвно грезила о будущем и была удобной, соглашаясь с грубыми оправданиями Олега и пустыми попытками остаться в приятельских отношениях, Мария решила действовать радикально, пусть и неблагородно. Была молода, обижена, слишком резка. То, что она максималистка, заметно и сейчас: либо все, либо ничего.

А вдруг она его до сих пор любит, и никому не удается занять его место в ее душе?

Да, мне сейчас неприятно. Ее обиде суждено трансформироваться со временем в нечто большее, и похоже, Миронова умеет скрывать истинные чувства не хуже заядлого игрока в покер. Но… По-женски мне ее очень жаль. Насколько я понимаю, у нее нет семьи. Возможно, нет даже любящего мужчины. Нет ничего, кроме работы, когда Миронова вынуждена защищать… меня: женщину, ради которой тот, кого она так люто ненавидит — или все же любит, — поступился своими принципами.