Развод. Цена нелюбви

– Ну и порядки у вас. Обшмонали меня, словно преступницу. Сожрали лед почти весь. Бандерлоги. Ну здравствуй, сестренка,– скалит зубки Липа. Но ее улыбка кажется мне сейчас совсем не дружеской И сестрой меня она не называла никогда.– Хорошо выглядишь. И в талии раздалась уже. Скоро совсем станешь похожа на колобка. Наверное станешь, если будешь умницей.

Я пячусь к столу, на котором стоит селектор. Черт, что происходит вообще?

– Липа, ты посмотрела на меня, а теперь уходи,– стараюсь говорить ровно.– Рада была с тобой пообщаться, но…

– Ну что ты, сестренка? Я еще не наговорилась. Представляешь, недавно я что узнала? Мы с тобой оказывается не ровесницы. Я старше на три года. Но, там напутали что-то, или специально дед с бабкой меня младше сделали, чтобы пособие подольше получать, черт его знает. Они ж не родные мне, как оказалось. Я так завидовала тебе, что у тебя мама есть. Очень я тетю Лиду любила. А она меня, платья мне, как и тебе покупала. И игрушки. Помнишь?

Конечно я помню. Я страшно ревновала маму к подруге. Мне казалось, что она любит Липку больше чем меня – родную дочь. А мама говорила, что ей просто жалко сиротку. Но с ней она всегда была нежна, а я… Я привыкла быть послушной, и научилась принимать мамину холодность за любовь. Жила с зашоренными глазами.

– Знаешь, оказывается она и моя мама тоже. Точнее она МОЯ мама. И это вы у меня ее отобрали. Твой отец и ты. Ради вас ей пришлось меня оставить с чужими людьми. Думаешь почему она тебя привезла в тот богом забытый городок, котором детство наше прошло? Чтобы быть ближе ко мне. Я ей нужна была. А не ты. Ты – просто средство достижения того, чего мы с ней заслужили. Выстрадали. То, ради чего я росла не зная материнской любви.

– Липа. Ты бредишь,– хриплю я, почти достигнув стола. Еще шаг…

– Не надо, куколка. Они ведь все равно не успеют. Я говорю чистую правду.

– Тогда я тебя разочарую. Если бы мама тебя любила, она не променяла бы тебя на деньги и богатство. Не бросила бы ради того, чтобы женить на себе мужчину, которого потом тоже предала. Она не умеет любить,– говорю твердо. Не знаю зачем, но точно уверена, что это спасет жизнь мне и моему малышу. Страшно ли мне? До ужаса. В глазах моей сестры безумие. Дверь она закрыла изнутри. Чтобы ее выломать или вскрыть понадобится уйма времени, которого нет ни у меня, ни у моих спасителей.

– Дрянь,– щеку обжигает боль. Липа совсем рядом. – Ты все врешь. Мама любит меня. Мы все у тебя отберем и станем счастливыми. А знаешь, что я всегда все брала то, что имела ты. И Витю я тоже у тебя отобрала задолго до того, как ты решила его бросить. Это я показала ему, что значит чувственность и боль. Я его сделала настоящим мужиком. И он тоже вернется. Приедет ко мне. Мы будем вместе все. Станем сильными…

– Она станет. Мама станет, не ты и уж тем более не Витя. Она использует вас. Хотя нет, и она не станет. Мой отец умный человек. И в случае моей смерти…

Меня прерывает стук в дверь. Сначала тихий, а потом настойчивый.

Северцев ворвался в холл отеля, увидел начальника охраны Майорова, идущего ему на встречу и сразу понял, что опоздал. Эта чертова баба словно хорошо обученный профи ушла от людей Петра. Как заколдованная ведьма, перед которой открываются все замки и двери.

– Слышь, мент… Там…

– Вы какого хера ее пропустили? Я же четко сказал – никого не пропускать к Ирине. Никого…

– Иришка льда захотела. Баба пришла в униформе обслуги, с бейджем на котором ее фотка была, с ключом электронным. Я не знаю, как она все это провернула. Перетряс всю администрацию этой богадельни, чертова сука просто фантом. Мы ее обшмонали, только рентгеном не просветили. Ну и думали, что вы ее ведете с дружками своими мусорскими, откуда нам было знать, что вы лошары упустили объект? Старую суку то хоть взяли?

– Взяли. Час назад.

– Я думал штурм… Слышь, мент, там дверь как в банковском хранилище. Вскрыть не получится. Нужно, что-то серьезнее. И еще, я отдал распоряжение сделать анализ льда. Там короче в нем яда нет, но… В нем конская доза препарата, вызывающего выкидыш.

– Если моя женщина и мой ребенок пострадают, я тебя уничтожу,– прорычал Северцев и почти бегом бросился к лифту.

*****

Не было страха. Меня накрыла волна страшной усталости и тяжелая апатия. Я смотрела на подругу, которую действительно любила как сестру, и понимала, что она пришла за моей душой.

– Липа, открой дверь. Прекрати это безумие. Нам нечего делить. И денег у меня нет. Отец составил завещание. Вы не получите ничего в случае моей смерти. Все отойдет благотворительным фондам. Такова была последняя воля отца.

– Врешь,– шипит Липка, глядя на дисплей телефона включённого на громкую связь. Долгие гудки раздражают, сводят с ума. Но она раз за разом набирает номер матери. В ее глазах я вижу безумие, и задыхаюсь от жалости к этой потерявшейся в своих обидах глупой взрослой девочке. – Ты врешь сука, лишь бы спасти свою шкуру и выблядка своего.

– Липа, я говорю правду. Открой дверь. Никто не станет тебя задерживать.

– А ты знаешь, что это я стреляла в твоего Северцева. Надо было его убить сразу. Чтобы ты скинула своего сопляка от горя. Жаль у меня рука дрогнула. Очень жалко.

– Липа, я тебе обещаю, что никто не станет тебе мстить. Просто сделай правильный выбор. Я тебя знаю, ты не убийца. Просто…

– Жри свой лед. Ты же его хотела, – скалится Липка, снова нажимает на кнопку вызова.– Ешь давай, может хоть помолчишь немного.

– Ты маме звонишь? – спрашиваю, вытаскивая упаковку льда из тележки. Голова кружится, страшно хочется пить и сладкого. Сдираю фантик с лакомства. Липа вдруг замирает, прислушивается. Напряжена как пружина.

– К окну, быстро,– хлесткий приказ заставляет меня подчиниться. Я смотрю на подругу, которая безумна. Сейчас мне это ясно абсолютно точно. И в руке ее появляется маленький шприц, полный желтоватого лекарства. – Открой его. И не выкрутасничай. Этой дозы хватит, чтобы ты не быстро сдохла. Но если будешь послушной, то я не стану тебя мучить.

Нет. Только не это. Пальцы не гнутся, когда я пытаюсь повернуть ручку на оконной раме. Северцев, о господи… Она ведь знает наверняка, как умерла Валентина. И если мой капитан потеряет меня снова вот так, он просто… Да, я соврала Липе, сказав, что все наследство уйдет фондам. Нет. Все получит человек, которого я вписала в бланк завещания самолично. Тот, кому я доверяю. Единственный, не принадлежащий к семье Майорова кровно. Мой любимый Северянин. Он, правда еще об этом не знает.

Холодно. Или не от холода меня трясет, а от предчувствия скорой смерти. И я кладу руку на живот, чтобы почувствовать снова неразрывную связь с маленьким человечком, который тоже ощущает опасность сейчас.