Развод. Её вторая семья
Шрифт:
Дети. Самые беззащитные существа. Кто может причинить им боль? Как назвать этих людей?
Глава 2
– Господи, – мое сердце перехватило от ужаса услышанных слов и на мгновение стало больно в груди. – Как она сейчас?
– Сегодня ночью дежурил Семен и к нему на помощь пришел Влад Саныч. Зрелище такое, что мужики плакали, так что думаю, не очень хорошо было. Но состояние стабилизировали, точно знаю.
– А что с матерью-то этой? Не знаешь?
– Валя
– Ну-ну, я поняла.
– Так вот, вроде как сбежала эта тварь. А их вызвали соседи. Они услышали, как малышка плакала, потом успокаивалась и снова плакала.
– Боже, – мой живот скрутило от одного только представления о том, что пережила эта девочка, не успев толком пожив.
– Что-то мне подсказывает, что не впервые это. Мне Семен сказал, что там есть синяки старые, уже такие желтоватые знаешь, на ножках и ручках, сомневаюсь, что она «упала, играя в мяч».
– Надеюсь, эту гадину найдут и посадят, – говорю, злясь на эту женщину, что посмела так поступить со своим ребенком.
– Ну, в любом случае назад к ней дочь не вернут.
– Она у нас останется? – киваю, соглашаясь с ее словами о вероятном лишении прав.
– Как обычно. Сначала в хирургии, потом к нам сюда на уход, а там не знаю. Хорошо руки, ноги не переломала ей.
Я содрогаюсь от сказанных слов.
– Как обычно, наша опека работает там, где не надо, и посмотри, что творится. Которая по счету эта девочка, поступившая к нам в таком состоянии? И самое поразительное никто ничего не видит, пока не становится либо поздно, либо почти поздно.
– И не говори.
Я освобождаю подруге место, чтобы она спокойно выпила кофе, а сама принимаюсь ходить туда-сюда.
– Ну че ты завелась, Лиль? – она смотрит на меня, сопровождая взглядом каждый мой шаг.
– Да ничего. Душа не на месте. Она там проснется, а ее и успокоить никто не захочет.
Вспоминаю правила, и тут же о них напоминает Настя, от которых я начинаю сильнее злиться, хоть и понимаю их смысл.
– Ты сама знаешь правила.
– А ты объясни это ребенку, который ни черта не понимает еще. Который проснулся и просто хочет, чтобы его обняли и успокоили. Потому что болит всюду и все что остается, – это плакать. Объясни, что нам запрещено с ними нянькаться, чтобы они к нам просто не привыкали, чтобы не питали иллюзий, что есть добрые люди, а не только…
– Лиль… – она пытается что-то сказать, но я решаю сбавить обороты и закрыть тему, потому что чувствую, как сжимается горло от нахлынувших эмоций.
– Ладно, все, – поднимаю руки. – Как твои девочки? Практику проходят тоже?
– Ага. Извелись уже все.
– И моя так же. Ты путевку получила в лагерь?
– Нет еще, – она фыркает со смешком. – Но учитывая, что уже середина июля, вряд ли дадут.
– А я думала, что я одна не получила, – посмеиваюсь вместе с ней.
– Ну, тут опять же два варианта: либо отдали нуждающимся и проходящим по бюджету, либо поедут отдыхать детки администрации.
– Блин, я бы и на своей машине поехала с Гришкой и Волошиными, но у них еще толком никто не работает в мастерской, а деньги надо вернуть вложенные, и уже потом в плюс работать.
– Это дело такое. Витька обещнулся твоему звякнуть.
– Совсем туго у них
там?– Ага. Начальство, как сменили, так каждый день что-то меняется. Устали уже все. Подумывает уйти. Я и сказала, чтобы шел к вам туда.
– Ну, это пусть сами уже решают, я не лезу с Лизой.
– Ой, ладно, – она ставит чашку и съедает еще одну печеньку. – Поеду домой. Устала.
– Давай. Созвонимся. Пойду теперь я поработаю.
– Хорошей смены, – касается моего плеча на пути к выходу.
– Хорошего отдыха.
– Лучшего отдыха. Два дня рая.
– С пылесосом и шваброй?
– А промолчать не могла?
– Не-а, я так же отдыхаю, – улыбаюсь и смотрю ей вслед.
До самого обеда я занимаюсь привычными делами, но не могу сказать, что я успокоилась по поводу ребенка.
Учитывая, что хирургия находится в нашем здании, я постоянно обращаюсь к этому вопросу мысленно и в итоге в обеденный перерыв, поговорив с дочкой и мужем, поднимаюсь туда.
За время моей работы здесь в больнице я успела насмотреться разного. Не все случаи – результат злости людей, или же их наплевательского отношения к своим детям. Это часто случайности. Порой это временные слабости, которые вынуждают сделать некий шаг в сторону лучшего будущего для ребенка. Как, например, случай, что произошел несколько месяцев назад. Женщина оставила своего малыша, потому что захотела избавиться от алкогольной зависимости, и легла в клинику на лечение. Это временный отказ от опеки, так как она не имела возможности обратиться к кому-нибудь еще.
Ей придется через суд восстановить свои права на сына, но она сделала это ради него и самой себя.
Недавно она, насколько мне известно, восстановила эти права и забрала ребенка домой.
Но не каждый случай начинается и заканчивается так, как этот. Возможно, мое сердце слишком мягкое для подобной работы, и кто-то осуждает мою раскрытую душу, которой хочется обнять каждого брошенного малыша в этом мире, но я не уйду отсюда. Во всяком случае сама, ни за что.
Поднявшись по лестнице, не используя лифт, на случай если он экстренно понадобится врачам, я встречаю дежурную медсестру.
– Привет, Ань.
– Привет, а ты чего тут?
– Да я слышала о девочке, что ночью доставили, можно мне…
– Ой, Лилька, не упади только.
Она отодвигается от стола, за которым заполняла какие-то рабочие тетради и кивает идти за ней.
– Васильич сейчас на смене, говорит нормально все. Рисков нет, теперь только выздоровление физическое. А вот что там будет эмоционально, понятия не имеет никто из нас. Она через четыре-пять дней к вам пойдет.
– Ага, я слышала.
Мы останавливаемся возле палаты с прозрачной стеной, и я впиваюсь взглядом в единственную малышку, которая там лежит. Одна. В деревянной кроватке и подрагивает изредка.
– Господи… – вырывается из меня, и я слышу, как рядом вздыхает Аня.
Глава 3
На глаза наворачиваются слезы, когда я продолжаю стоять там за прозрачным стеклом.
Я пытаюсь представить ситуацию, при которой можно поднять руку на ребенка. Поднять так, что на лице остается синяк, что на теле багровые пятна… и меня начинает тошнить.