Развод. Научусь жить без тебя

Выслушать всю эту лажу и послать его, попутно подав заявление на расторжение брака.

Потому что нихрена он не пирожочек, и не лапки у него, а хрен, который выпрыгнул из портков и угодил прямиком в мою племянницу.

Такое не прощают.

И тут же по коже прошелся мороз.…

А с чего я взяла, что ему нужно мое прощение? Может, они все, наоборот, облегченно выдохнули, после того как я узнала правду? И Руслан теперь звонил не для того, чтобы извиняться, а чтобы поставить точку в наших опостылевших ему отношениях? Не даром же он всю ночь просидел у койки бедной Юленьки? Небось утешал, держал её за тощую ручку и говорил, что теперь все наладится, что они выставят меня за дверь, а сами заживут долго и счастливо.

Внезапно вспомнилось, каким жадным взглядом Юлька стреляла по сторонам, когда приходила к нам в гости. Раньше я думала, что это — восхищение, а теперь поняла, что это зависть была. Зависть и жадность. Любимая племяха в тот момент уже знала, что носит под сердцем ребёнка от Руслана, и грезила, что займёт мой дом. Поселится в том гнездышке, которое я строила для своей семьи.

Сучка! Почему я никогда не замечала этого?! Что за розовые очки были примотаны к моей физиономии, раз я ничего дальше них не видела?

Теперь же они разбились. Стеклышками внутрь.

А Руслан?

Как он мог?

Как?

Я чувствовала себя ненужной и бесконечно одинокой, и что самое страшное — я не знала, как жить дальше.

Я не умела жить без него.

…. Весь день прошел словно в тумане.

Большую часть времени я стояла у окна и смотрела на улицу. Стеклянным взглядом скользила по окнам в домах напротив, по облакам, по прохожим. Не могла ни за что зацепиться, не могла дышать.

Иногда срывалась в слезы, иногда была готова биться об стену и выть раненой волчицей, а иногда жаждала кровавой расправы. Такой, после которой все предатели ещё долго и с содроганием будут вспоминать мой выход.

Беда в том, что сил не было, ни для выхода, ни для расправы.

Я просто пока была на таком дне, что света белого не видела.

А как иначе? Мне тридцать пять. Долгожданная первая беременность. И такой удар от самых близких.

Как жить дальше?

16.

Около пяти вернулся Кирилл:

— Ты как? — спросил он, едва переступив порог, а я не нашла в себе сил изображать радостную болонку, которой всё нипочем, и горько развела руками.

— Никак. Кофе будешь? Ужинать - Аню подождем, — мне нужно было хоть чем-то себя занять, иначе снова накатит истерика.

Кир слегка поморщился, но кивнул:

— Давай кофе.

Пока он переодевался и мыл руки, я хозяйничала на их кухне. Достала кружки, включила кофемашину…. и по привычке выбрала ту крепость, которую любил Руслан. Я пила более мягкий вариант, Кир вообще предпочитал сладкий с молоком. Но я, блин, все равно нажала то, что нравилось моему мужу. Он везде! Даже в таких мелочах пророс в меня, и я не знала, как его оттуда выкорчевать!

— Скотина, — прошипела себе под нос и выплеснула горячее содержимое кружки в раковину.

— Надеюсь, это не про меня? — раздалось за спиной.

Я вздрогнула, украдкой мазнула ладонью по щеке, стирая одинокую соленую каплю и наигранно бодро ответила:

— Случайно выбрала не то.…

Кирилл подошел ближе и, встревоженно заглядывая в глаза, спросил:

— Плачешь?

— Нет! Ты что?! — возмутилась я, — просто, просто…

На последнем слове у меня предательски сорвался голос.

Просто я размотана в хлам и у меня нет сил держаться.

— Лан, — неловко произнес он, но я только замотала головой и закрыла лицо ладонями. В его присутствии было ещё труднее держаться. Мы столько лет друг друга знали, что я под его встревоженным взглядом чувствовала себя голой.

— Всё хорошо, — получилось пискляво и настолько убого, что Кир не выдержал.

— Ай, к черту все, — с этими словами он сгреб меня в охапку и прижал к своей груди, — скажи, что мне сделать, чтобы тебе стало легче. Все, что угодно.

— Пусти, — я попыталась отстраниться, но сил не хватило. Я даже с пеленой слез не могла справиться. Они душили меня.

— Хочешь, я ему морду набью? В асфальт закатаю? Хочешь, разнесу в хлам весь его бизнес и принесу его тебе на блюдечке? Мы у него всё-всё отберем. Выгоню его из офиса. Ты только скажи.

Вместо ответа я горько всхлипнула и зажмурилась.

Разве можно что-то сделать с этой болью в груди? Можно как-то выдавить ее оттуда? Залатать чёрную рану, из которой хлестала отравленная предательством кровь?

Я мотнула головой:

— Пусти.

— Шалашовку эту малолетнюю где-нибудь в лесу закопаю, — продолжал он, все больше входя в раж. — Напугаю так, что сраться от собственной тени станет.

— Не станет. У неё защитник есть.

Кир выругался некрасиво и в голос:

— Дебил это, а не защитник! Дебил! Если тебя променял на тупорылую дудку с раздвинутыми ногами.

Я не хотела думать про чужие раздвинутые ноги, но фантазия сама накинула картинок. Я представила Руслана с Юлькой. Как они целуются, как он обнимает ее, раздевает. А эта сучка, закусывая зубы, смотрит на него снизу вверх, потом жадно облизывается. Словно наяву видела, как они наслаждаются друг другом и им глубоко похрен, как это по отношению ко мне. К родной тетке, к жене!

Но ещё больнее было представлять, как он склоняется к ее животу и шепчет всякие нежности ребёнку. Ее ребёнку, не моему!

Это видение оказалось настолько болезненным, что я не смогла с ним справиться и просто разрыдалась.

— Тише, Лан, тише, — Кирилл обнял меня сильнее положенного, но мне было плевать. Я умирала от боли, — пожалуйста, не плачь.

О нет, это не плач.…

Это — вой раненой волчицы, которая потеряла свою стаю.

Потом Кирилл отстранился, и словно сквозь туман до меня донеслись его слова.

— Попей водички.

Не хочу я никакой водички! Отвернувшись, я отбила его руку со стаканом. Кажется, что-то разбилось…

Наверное, моя жизнь.

— Лана! — Кирилл снова схватил меня в охапку и принялся гладить по спине, по волосам, что-то бормотал, пытаясь успокоить…

И в какой-то момент я почувствовала его губы на своих.

Это было так неожиданно и чужеродно, что я замерла, а рыдания оборвались.

Стояла, не двигаясь, не дыша и не отвечая, а Кир продолжал меня целовать, становясь все более настойчивым.