Развод. Свекровь - а я говорила!
Шрифт:
— Ой… я… у меня… у меня чай закончился, вчера.
— Да? Ну и к черту чай.
Говорит он и прижимает меня к стене…
Боже, к черту чай!
Глава 12. Моя старая новая свекровь?
Глава 12. Моя старая новая свекровь?
Лука
К черту чай. Я хочу ее…
Такую сладкую, милую, дерзкую, такую нежную, веселую, живую… Настоящую.
Срисовал ее еще тогда. Иногда полезно въехать в лужу.
Эти глаза, заплаканные, несчастные, губы обветренные, руки, которые
Всю её хотелось согревать.
Уже потом анализировал, думал. Черт, что меня так торкнуло? Что зацепило?
Она ведь выглядела совсем просто, я вообще сначала думал — что за обиженный подросток?
Не подросток — девушка, женщина.
Уязвимая.
Это зацепило.
Захотелось помочь, сразу.
Рыцарем себя почувствовать. Героем. Ее героем.
Чтобы потом бить себя кулаками в грудь и орать, как долбаный Тарзан.
Она так краснела, но не испугалась пойти со мной в ресторан.
Устрицы ей зашли.
А я думал о том, что устрицы — это природный офигительный афродизиак. После устриц бывает обалденный секс.
Рассчитывал ли я на него в тот первый вечер?
Да. Хотя и понимал, что девочка она серьезная и вряд ли пойдет с первым встречным.
А хотелось.
Девушку с необычным именем Лукерья. Луша. И надо же было такому случиться, что я — Лука?
Сегодня я тоже думал об устрицах.
И о том, что не отпущу ее. Однозначно.
Нет, я отпустил бы, если бы знал, что она не хочет, не готова, что ей нужно время.
Но Луша хотела. И я хотел.
Я ведь ее искал.
Пытался понять, сколько в столице девушек с таким именем. Оказалось — довольно прилично. Потом выяснил, что половина базы — твинки какой-то актрисы, использующие ее имя.
А потом оказалось, что Москва — город маленький.
Я еще тогда напрягся, когда Лукерья назвала свою свекровь Адой. Потом мужа — Кешей. Что-то меня цепануло.
Через несколько дней увиделся с отцом и его новой знакомой, Аделаидой Степановной, которая рассказывала про непутевого сына Кешу и его прекрасную жену Лушу.
Пазл сложился.
Я хотел приехать к ней, но Аделаида меня притормозила, сказала — дай ей выдохнуть, никуда она от тебя не денется.
Я дал время.
Но больше ждать не хотелось.
Я хотел понять, могу ли я рассчитывать…
На чай…
После устриц…
— Боже, Лука… какой ты…
— Какой?
— Большой…
— Это плохо?
— Это хорошо, иди сюда скорее…
О, да!
Она говорит — иди, и я иду.
Мы падаем на кровать, и… устрицы работают!
Или работает то, что я хотел ее целый месяц?
И она меня тоже.
— Лука-а-а! Еще, да, пожалуйста! О… как же хорошо!
— Ты сладкая, такая сладкая кошечка…
— Да, скажи еще, еще… пожалуйста… делай со мной это…
И я делаю. И мы делаем. Еще, еще, и еще… Всю ночь. Потом день… Просто не вылезаем из кровати.
И я делаю ей предложение буквально через сутки секс-марафона.
— Я только что развелась,
я не могу сразу замуж!— Ты должна выйти за меня!
— Почему?
— Тебе же нравится твоя свекровь? Ты не хочешь ее потерять?
— Ну… да, а что?
— Ада выходит за моего отца, она станет моей второй мамой, а значит…
— О, господи! Аделаида снова будет моей свекровью?
Эпилог. Долго и обязательно счастливо!
Эпилог. Долго и обязательно счастливо!
В доме пахнет кофе, ванилью и утренней спешкой.
— Василиса, на тебе две разных туфли! — раздается из коридора. — Хотя, в целом… это даже концептуально. Но давай всё-таки одинаковые, а?
— Стеша сидит на коте, — сообщает вторая. — Он не против, но, по-моему, это непедагогично.
Из кухни я слышу, как скрипит комод, хлопает дверца шкафа, кто-то запинается о Лавра — нашего философа на четырех лапах — и глухо матерится.
Очень сдержанно, по-отцовски.
Я сижу у зеркала и пытаюсь приручить подводку. Стрелка на правом глазу получилась идеальной. На левом — какой-то зигзаг удачи!
Стираю. Переделываю.
Сегодня — тот самый день. Выставка года. Мой макет — в центре зала.
Мой дизайн — на афише. Моя фамилия — в графе “главный художник”.
Мои руки — не слушаются.
Снова зигзаг! Может, к черту? Пойти с одной? Как он сказал — концептуально?
— Луша, у нас всё под контролем! — кричит Лука откуда-то снизу. — Мы нашли вторую туфлю, отвлекли кота, надели банты, и никто не плачет. Кроме меня.
— Где моя расческа? — орет Стеша. — В Васькиных штанах! — орет Васька, она любит о себе в третьем лице. — А зачем? — Потому что это Васькин микрофон!
Я прикрываю глаза и глубоко дышу. Стрелка снова идет зигзагом.
Нет, ну честно, я готова выступать хоть перед президентами, хоть перед инопланетянами! Но только не в носках и с мокрыми волосами.
Хотя... так было бы ближе к концепции свободы самовыражения.
— Ты справишься, — Лука появляется в дверях и смотрит на меня так, как умеет только он: спокойно, тепло, с нежной улыбкой. — Ты у нас не просто дизайнер. Ты Луша. Гроза выставок и повелительница концепций. А я пока доставлю нашу младшую арт-группу в садик. Мы с ними уже проговорили свою концепцию “без истерик”, посмотрим, как они ее реализуют.
Он целует меня в висок, протягивает кофейный стакан и исчезает в утренней суматохе, как герой второго плана, знающий, что главное — дать сцену звезде.
Я вдыхаю. На мгновение в доме становится тихо. Арнольд вздыхает с подоконника. Лавр перестает скулить на входную дверь. Солнце льется сквозь шторы. И я вдруг понимаю: я не боюсь.
Потому что семь лет назад я осталась. С собой. С миром. С жизнью.
А теперь — и с ними. Моей любимой семьей.
Иногда мне кажется, что я живу в рекламе счастливой семейной жизни, только без фотошопа.