Реалити-Шоу

— А он?

— Ну, а что он? Чуть не расплакался. Руки бросился целовать. Опять давай извиняться и потом песню затянет жалобным голосом: «Я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой, в комнате с видом на огни с правом на надежду». А я ему говорю, так, снисходительно: «Ладно, Серёжа, будь, только не вой, пожалуйста».

— А потом?

— А потом, он завилял, как щенок хвостиком и всё.

— И всё?

— Нет, конечно, не всё. Пока я спала, он ушёл. Слышу, дверь тихонько скрипнула. Думала, опять сбежал, как в тот раз, в воскресенье, а время ранее, семи ещё не было, думаю, посплю полчасика, потом обижаться буду. Слышу, опять дверь скрипнула. Вернулся. Ну, думаю, забыл что-то. Собиралась уже встать, поскандалить на свежую голову, а он мне пакетик с круасаном под нос сунул, кофе на тумбочку поставил, лобик целует и говорит: «Доброе утро, любимая». Глаза протираю, фокусируюсь — не сон. Такие дела, подруга. Алло, слышишь меня?

— Слышу-слышу. И? Что было дальше?

— Ничего. Он на работу ушел, а я вот круасанчик свой жую, кофе допиваю, дай, думаю, подруге лучшей позвоню.

— Ну, а с Серёжей-то что? Что решила?

— Ничего не решила. Такое дело, что он то вроде бы как и парень не плохой. Зануда. Но не плохой же, и заботливый и нежный. Ревнивый, ну, так кто не ревнивый? Не знаю, в общем. Беда в том, что не люблю я его, скучно мне с ним, нет, такого, чтоб бабах, и взрыв в голове, понимаешь? Ну, нет, хоть убей. Никаких ни чувств, ни эмоций, ни этих самых, бабочек в животе.

— Понимаю, подруга, понимаю, — говорит Ниночка в свойственной ей манере мудрой женщины, — крохоборничаешь.

— Чего?

— Лучше Серёжа в руке, чем бабочки в животе.

— Думаешь?

— Думаю, да.

— Ну-у-у-у, может ты и права. Как говорится, ассортимент не велик, будем довольствоваться тем, что есть.

— Не знаю где так говориться, а мне пора на работу идти.

— И что? Знаешь, почему сотовый телефон ещё называют мобильным? Потому что он мобильный, его можно с собой носить и разговаривать по нему одновременно.

— Язва ты Алёнушка, бедный Серёжа.

— Ничего он не бедный, с таким-то сокровищем, как я.

— Давай, сокровище, созвонимся.

— Давай, не прощаемся, — сказала я и положила трубку.

На первую полосу ей, видите ли, не тянет свежий круасан с горячим кофе в постель. Жила бы я дома, с родителями, рассуждала бы так же, наверное. Легко говорить, когда у тебя всегда полный холодильник и стол от вкусняшек ломится. А у меня от зарплаты рожки да ножки остались, и до аванса ещё долгая неделя, и за квартиру заплатить нужно было ещё вчера. Сытый голодного не поймет. И хотя новость была не про завтрак, но навела меня на очень-очень хорошую мысль: а что, если за квартиру будет платить Серёжа? Почему бы и нет? Он и так почти живет у меня. Пусть за квартиру платит. Полностью. Никаких пополам, полностью, с коммунальными услугами, он же мне не подружка, в конце-то концов.

Кот, мирно лежавший рядом, потянул передние лапы, уперся подушечками в мою ногу повыше колена и стал поочередно запускать когти под кожу, громко мурлыча.

— Люцифер, зараза ты такая, больно же, — фыркнула я, отталкивая сонное животное. Кот перекатился через спину, с грохотом рухнул на пол и обиженно уставился на меня. — Ревнуешь, а? Ну, не стоит, ты ведь знаешь, что любимее тебя в моей жизни мужчины не будет. Какой ты всё-таки бестолочь. Даже на лапы приземлиться не можешь, как все нормальные коты. А что у нас со временем? Уже восемь?! Ужас-ужас, бежать-бежать.

Одним глотком допила треть стакана уже остывшего кофе, последние капли были приторными и тянулись гущей плохо размешанного сахара. Быстро умылась, почистила зубы. Макияж совсем лёгкий, почти прозрачный. Шнурую босоножки. В адрес зрителей летит воздушный поцелуй. Настроение приподнятое, хоть горы свернуть, ну или свернуть с тернистого пути самодостаточной женщины. Сколько себя помню, столько и вкалываю, как папа Карло, да всё за гроши. Родители, конечно, старались помогать, но кто бы им помог? Крутилась, как могла. В студенческие годы подрабатывала переводами стишков абхазских поэтов. Занятие нудное, неблагодарное, выписываешь из словаря слова, рифмуешь их между собой, тщетно ищешь в тексте смысл. Иногда получалось неплохо, иногда не получалось совсем. Вспоминаю, и мурашки по коже бегут. Тратила тогда больше, чем зарабатывала, но денег почему-то хватало. С натяжкой, но хватало и на одежду, и на косметику, и на вечеринки, которые в моей съемной квартире случались постоянно. Кто-нибудь из девочек приносил выпивку, кто-то соображал закуски, от меня же требовалась лишь посуда. Но что я скопила за годы? Только усталость. А почему? Потому, что дура была, почему же ещё? И пускай Серёжа так себе любовник, не богат, не знаменит, храпит и моется лишь из-под палки, но ведь и Золушку мыши окружали до встречи с принцем.

Чуть не забыла, мне же в четверг выставку сельскохозяйственной и строительной техники освещать. Международную! Направляюсь прямиком в бухгалтерию, деньги нужны позарез, поклянчу на такси, водителя всё равно никто не даст, а мероприятие за городом проходит. Доберусь на бесплатном автобусе, который пустят из центра на время проведения выставки, а денежек ровно на тушь для ресниц хватит. Копеечка к копеечке, так-то.

— Тысячу рублей на такси? — выпучила бухгалтер глаза, — ты туда на лимузине ехать собралась?

— Нет, на такси, — возражаю отчаянно, чуть слабину дашь, и плакала моя французская тушь, — мне ж ещё назад как-нибудь добраться нужно. Не забывайте об этом. Так что и тысячи может не хватить. А ещё жарища-то какая стоит. У вас-то хорошо, кондиционер дует, водичка, вон, холодная стоит под рукой, а хочешь горячая. А там стакан воды никто не подаст, хоть помирать будешь…

— Вот воду, как раз таки, можно и с собой набрать в бутылочку. И бутербродик какой-нибудь себе заверни. Котлетку пожарь, на хлебушек положи и готово.

— Бутербродик? Котлетку? В такую-то жарищу? Сразу видно у кого в кабинете холодильник стоит.

Нашему бухгалтеру можно смело давать Нобелевскую премию по экономике. Кому угодно обоснует, что тысяча рублей — колоссальная сумма, космическая, чуть ли не бюджет области, армию можно на эти деньги содержать. За двадцать лет существования газеты никто так и не узнал, сколько у нее зарплата. Кажется, даже главный редактор не знает. В этом заключается привилегия бухгалтера — всё про всех знает: сколько зарабатывают, сколько на руки получают, сколько тратят, а как про неё речь заходит, так там, видите ли, деньги любят тишину. Пожила бы на мой оклад, может, по-другому пела бы, да с моим окладом такую газовую печку не отъешь, что в обычное кресло уже не влезает. Золота на себя навешает, три цепочки поверх кофты, а кольца, которые уже не налезают на толстые пальцы, она на цепочку нанизывает, как бисер. Не переношу таких. Жаба. А тот, кто придумал жабу с жадностью сравнивать, точно был с ней знаком.

— Так что? Дадите денег или мне служебку писать, что на выставку не еду, бухгалтерия денег зажала?

— Распишись, — выдавила она из себя, тыча ручкой в расходный ордер так, словно вместо «Распишись» хотела сказать «Подавись».

Аккуратно уложив свой трофей в кошелек, с высоко поднятой головой я вышла из бухгалтерии. Из важнейших задач на сегодня оставалось убедить Серёжу в том, что он должен оплачивать мою квартиру, и второе по счёту, но не по важности и сложности — не потратить деньги сразу. Почему-то я не сомневалась, что Серёжа приедет вечером и останется до утра, стоило лишь немного подождать и убедиться в полной работоспособности интуиции, но сидеть, сложа руки, выше моих сил. Может написать ему сообщение? Что написать? «Ты приедешь вечером?». Нет. Он тут же спросит: «А что случилось?», придется сочинять, что-то выдумывать. Печатаю: «Купи хлеб по дороге домой». Удаляю. Домой? Нет, не так. «Если вечером поедешь ко мне, купи хлеб». Уже лучше, но всё ж не то. Может не хлеб, а что-нибудь другое? Что? Снова удаляю и чем дольше думаю над текстом сообщения, тем меньше уверенность, что он приедет. С таким темпом, ещё через минуту, сам факт существования Серёжи станет под сомнение. Черт с ним, приедет, поговорим, а не приедет… Приедет-приедет, точно приедет.

Не придумав никакой приманки, решила ждать. Чувство тревоги с каждым часом нарастало. Мысль попросить купить хлеб больше не казалась глупой, казалась незавершенной, недостаточно веской, чтоб поменять его планы, если они были. Шел пятый час, пора домой, ещё полчаса на работе и можно даже не пытаться влезть в переполненную маршрутку.

Ничего так и не предприняв, я лежала на диване и ненавидела Серёжу. Семь часов. Восемь часов. Темнеет. Тишина. В половине десятого на лестничной площадке послышались шаги. Негромкий стук, подергивание ручки, барабанное соло по жестяной обивке двери. Пришел. Подождала секунд тридцать и открыла. Серёжа улыбался во весь рот, сжимая за спиной букет хризантем. Я тоже улыбнулась.