Реальность фантастики №01-02 (65-66) 2009

Я живу. Это все, что тут можно сказать.

И вот уже в которой раз я просыпаюсь, свешиваю ноги, и касаюсь вечно теплого пола. Отталкиваюсь рукой от кровати, и иду запускать синтезатор. Сегодня, как и в любой из этих бесчисленных дней, меня ждет сытный завт-рак, и я удивляюсь, каким образом я не разжирел за все эти годы.

Синтезатор вытянут вдоль стены перпендикулярно кровати, и представ-ляет собой длинную трубу, одним концом выводящую к столу, а другим к пульту управления, и украшенную ярко-зеленой надписью, призываю-щей меня возвращать в синтезатор остатки пищи в целях экономии атомов. Что я, впрочем, и делаю – не хватало еще, если человечество переведет все атомы во Вселенной.

Каждый день я вижу эту надпись, и каждый день задаю себе один и тот же вопрос:

А есть ли оно, человечество?

И если есть, то неужели все оно живет в этих камеппых ящиках, не поки-дая их пределов?

В синтезатор заложено пять миллионов наименований продуктов и их ингредиентов. Заказать можно что угодно! Вот, скажем, на «ом» что унас есть? Омары или омлет? И то, и другое нравится мне почти в равной степени, но сегодня я больше расположен к омарам. А еще – к черной ик-ре с черным хлебом, и ковбойскому чаю мате. Заказать это все пять ми-нут. Синтезировать – около часа. Остается только нажать на «Пуск».

Синтезатор вздрагивает, и начинает часто-часто вибрировать, слегка наг-реваясь, и издавая пронзительный свист: идет термоядерный синтез. Пусть машина приготовит пока кислорода, углерода, азота а я пойду в душ.

И вот, стоя под теплыми струями, вдыхая воздух, свежий, как в первоз-данном лесу Мезозоя, я размышляю о том, до чего хороша моя жизнь.

Ведь правда – в Холодной войне я не раз слышал о двух изобретени-ях, что изменят лицо человечества: термоядерный реактор и интернет. Первый должен был раз и навсегда положить конец нищете и беспра-вию, второй – поставить крест на людском одиночестве. В конечном счете, они это и сделали, но на то, чтобы провести интернет в каждый дом, потребовалось всего тридцать лет, а на то, чтобы термоядерный ре-актор стал бытовой техникой – в десять раз больше. И вот уже я считаю, что омлет вкусней, чем омары.

Когда я возвращаюсь в комнату, синтезатор уже не свистит – теперь из его недр доносится громкое, резкое, ядовитое шипение. Это идет химичес-кий синтез, и внутри машины рождаются белки и липиды, АТФ и НАДФ+, и даже дезоксирибонуклеиновая кислота. Синтезировать пищу без ДНК быстрее на треть, вот только вкус будет совершенно не тот.

Вскоре шипение сменяется хлюпаньем – пошел биологический синтез. Неизвестная сила собирает молекулы в клетки, а из клеток, как из кирпича, строит почти что живой организм. Это, в общем-то, долго, но я предпочи-таю есть омара, а не бесформенную кашу.

Словом, один час от нажатия кнопки – и мой омар лежит передо мной, теплый, сочный и мягкий. Есть вилка, но я ем руками. Ем, как всегда, нас-лаждаясь, и думая о том, что еда – это, как ни крути, а прекрасно.

Но иногда меня берет жуть, стоит только мне задуматься о том, что я ем. Я вдруг понимаю, что этот омар никогда не был живым. Он родился уже разделанным и приготовленным, и не знал, что есть боль и что есть продол-жение рода. В нем никогда не было потрохов, а в его сосудах не текло кро-ви. Но он будто бы настоящий… Я видел омаров в Полинезии, и знаю, о чем говорю. Иногда я думаю, что если бы я мог поместить спешащие следом ик-ринки в воду, из них бы вывелись настоящие осетры.

Я уже знаю: на обед я съем пять-шесть дим-самов, три суши с тунцом, авокадо и икрой летучей рыбы, и личинку саранчи по-эфиопски. Но это бу-дет не скоро, так как сейчас я иду в третью комнату.

Ведь третья комната – сетевая.

Так уж повелось, что не первый раз я и Санчес назначаем друг другу сви-дание в Макондо. То ли это от того, что мы здесь впервые встретились, толи из-за моды на все латинское, то ли потому, что мой ник – Аурелиано Бу-эндиа (для Санчес – попросту Аури), но наше традиционное место встре-чи – центральная площадь в Макондо.

Вообще-то я не люблю этот мир. Мне нравится перемещаться на огром-ных пространствах в едином моменте, здесь же от меня хотят, чтобы я хо-дил по столетью, замкнутому между стен леса. Нет, сама по себе идея не плоха, но меня Макондо как-то не привлекает.

Чего не скажешь о Санчес.

Которой я, между прочим, в тайне завидую. Санчес – она во всех отно-шениях сильнее и счастливее меня, и она не раз смеялась надо мной, гово-ря, что моя жизнь в Сети – это забивание гвоздей микроскопом. Она гово-рит, что я использую потенциал сетевых миров процентов на семь или во-семь, и, честно сказать, спорить с ней глупо.

Ведь как: я ни разу не дрался на Арене, никогда не балдел в Раю и не ощущал на себе муки Ада, не дискутировал с Сократом о судьбах бытия, и не проводил ночь в объятиях Клеопатры. Почти не участвовал в сообщест-вах, и не играл в те игры, в которые так любит играть совокупность людей, привыкшая называть себя «человечество».

Я вообще почти ни с кем тут не общался – уходил в какие-нибудь глу-хие и дикие миры, вроде Палеозоя или Сибири, или гулял по сказочным го-родам, вроде Праги и Самарканда, но почти везде я был в мат-привате. Иногда другие юзеры находили меня, и пытались странствовать вместе со мной, но я был откровенно скучен, и они меня оставляли.

И вот я шел в Прагу четырнадцатого века, где заражался чумой и умирал под звуки органа. Или толкался на самаркандских базарах, пока меня не нас-тигала бегущая вдоль улицы лошадь хромого Тимура. Или садился в танк на Прохоровом поле и пер в атаку, чтобы меня разорвал на куски летящий мне в лоб кумулятивный снаряд. Как бы то ни было, я везде умирал. Я топил свою тоску в крови, потому что не мог ничего больше с ней поделать.

Однако Санчес оказалась настырнее прочих, и не бросила меня, даже когда я два месяца заставил ее скучать. По утверждению самой Санчес, она обнаружи-ла меня совершенно случайно: просто ее IP всего на одну цифру не совпадал с моим: у меня 12-279-904-37i-С, у нее – 12-279-905-37i-Е, а нашла она меня, когда искала в Сети информацию о самой себе – случайно ввела не ту цифру.

С тех пор мы странствуем по мирам вместе, и сколько бы я ни пытался вновь остаться один, Санчес не желает покидать мою жизнь. Впрочем, у нее всегда находится время развлекаться так, как она привыкла, и без меня.

Санчес – она роскошна. Она любит и умеет жить.

А я не умею.

Но вот и она сама появляется на том конце площади, и идет ко мне сквозь толпу быстрым шагом. Идет мимо старика с его внуком, что-то рааг-лядывающим в лимонадном киоске, и мимо гринго, который вот-вот изру-бит на куски их обоих. Санчес, впрочем, это не страшно даже в мат-онлайн, так как она входит в Первый Миллион на Арене.

Санчес красива. Точнее, нет, на фоне всех этих клонов Артемиды, Неферти-ти, царицы Савской, Клеопатры или Таис Афинской она смотрится весьма не-казисто: полная, коренастая, коротконогая. Но эта ее полнота и коротконогость подобраны с таким вкусом! Такие пропорции найдены между ее слишком ши-рокой талией, слишком угловатыми плечами, слишком короткими ногами, что ее тело даст сто очков вперед телу любой из цариц и богинь. И тем более уди-вительно видеть такое тело в мире, где каждый создает себе внешность по вку-су. Но у Санчес вкус совершенен, а от того ее несовершенное тело прекрасно. Впрочем, Санчес и сама говорит, что совершенством можно не более чем вос-хищаться, а любовь можно испытать лишь к чему-нибудь несовершенному.