Ребекка (другой перевод)

Я почувствовала вдруг страшную усталость, села на кровать и стащила парик с головы.

— Вы очень бледны. Вам нехорошо? Подождите, я дам вам стакан воды.

Она принесла мне воды из ванной комнаты, и я из вежливости выпила немного.

— Конечно, я сразу поняла, что это просто недоразумение, ошибка! Откуда и каким образом вы могли бы узнать?

— Ваш туалет, платье, которое вы скопировали с портрета мисс Каролины. Точно такое платье было на Ребекке, когда она давала свой последний бал-маскарад. Когда вы стояли на верхней площадке лестницы, то и я в какой-то момент вообразила… Бедная моя девочка, какая неудача! Вы ведь не могли об этом знать.

— Мне следовало знать об этом, следовало!.. — повторяла я бессмысленно.

— Чепуха! Вы никак не могли этого знать. Но для нас всех это было так неожиданно, это было шоком… Никто этого не ожидал. И Максим тоже.

— Максим?

— Он думает, что вы это сделали сознательно. У вас было какое-то дурацкое пари, и вы сказали ему, что поразите его до глубины души. Я ему уже сказала, что вы никак не могли знать того, что знали мы.

— Это моя вина. Я должна была знать, — твердила я.

— О нет, не огорчайтесь. А теперь давайте одеваться. Прибыли уже гости. Я поручила Френку и Жилю объяснить, что вам доставили испорченное платье, и что вы очень огорчены.

Она подошла к гардеробу и вынула мое голубое платье.

— Вот это, например, очень красиво. Почему бы вам не надеть его? Одевайтесь скорее и войдем вниз. Никто ничего не узнает.

— О нет, я не пойду вниз.

— Вы должны, дорогая. Невозможно, чтобы вы не вышли к гостям.

— Нет, Беатриса, я не пойду. В конце концов, меня никто не знает, и мое отсутствие останется незамеченным.

— Но, моя дорогая, и Френк, и Жиль все прекрасно поняли, и Максим, когда оправится от шока, тоже все поймет. Возьмите себя в руки, дорогая, сделайте над собой усилие, — увещевала она, поглаживая меня по руке. — Вы должны спуститься вниз — ради Максима.

Снова раздался стук в дверь. Боже, кто это еще ломится сюда?

За дверью стоял Жиль.

— Максим прислал меня узнать, что случилось с вами обеими?

— Она говорит, что не выйдет к гостям.

— Что же нам теперь делать? Что я скажу Максиму? — спросил Жиль.

— Скажи, что она чувствует себя неважно и спуститься вниз немного позднее. Пусть они не ждут и садятся обедать. Я присоединюсь к вам через минуту.

— Не могу ли я быть чем-нибудь полезен?

— Нет, — сказала Беатриса, — иди вниз, я иду следом за тобой.

— Не хотите ли выпить немного бренди? — спросила Беатриса. — Конечно, оно только ненадолго повышает настроение, но иногда именно это и нужно.

— Нет, спасибо, мне ничего не нужно.

— Ну хорошо. Тогда я иду вниз. Вы уверены, что не нуждаетесь во мне?

— Нет, благодарю вас, Беатриса.

— Боже, какой у меня дикий вид в этом костюме с чадрой! — сказала она, быстро взглянув на себя в зеркало. — Но ничего не поделаешь, — и она ушла.

Она совершенно не поняла меня. Она принадлежала к другой породе людей — получивших настоящее воспитание и имеющих выдержку. Будь на моем месте Беатриса, она спокойно надела бы другое платье и спустилась бы вниз, как ни в чем ни бывало.

А я не могла: видела перед собой глаза Максима, горевшие на мертвенно бледном лице, вспомнила, как окаменела вся группа глядевших на меня снизу людей.

Я поднялась с кровати и подошла к окну. Садовники уже начали зажигать лампочки в саду и на террасе.

Мне казалось, что я слышу пересуды в публике: «В чем дело?» — «Хозяйка дома, говорят, так и не появилась». — «Говорят, что ей испортили платье». — «Это неслыханно!» — «Как неудобно для мистера де Винтера!»

А в другой группе говорят, что дело вовсе не в туалете. — «Просто они ужасно поссорились, и она отказалась выйти к гостям». — «Кстати, и у него мрачный вид». — «Говорят, что этот брак очень неудачен, и он уже понял, что сделал большую ошибку, женившись на ней». — «Она вообще полное ничтожество. Он подобрал ее где-то на Юге Франции, где она служила чем-то вроде компаньонки».

Я вернулась к своей кровати, подняла с пола и убрала в коробку белое платье и серебристый парик. Затем извлекла из ящика маленький дорожный утюжок. Медленно и методично, как обычно делала это для миссис ван Хоппер, начала разглаживать свое голубое платье.

Затем вымыла лицо и руки и надела платье. Достала подходящие к нему туфли. Открыла дверь своей комнаты и вышла в коридор. Везде было тихо и пусто. Приглушенный шум слышался только из столовой, где еще обедали.

Музыкантов тоже не было на месте. Очевидно, и они в это время обедали.

С места, где я находилась, был виден портрет Каролины де Винтер, и я вдруг вспомнила рассказ жены епископа, когда я была у нее с визитом: Ребекка стояла вся в белом и лишь ее тонкое красивое лицо было в рамке густых черных волос.

Обед, видимо, закончился. Роберт стоял в дверях, а гости понемногу спускались в холл. Я тихо спустилась по лестнице и встала рядом с Максимом.

Не помню отдельных деталей этого вечера. Помню лишь, что бесконечно обменивалась рукопожатиями с запоздавшими гостями, в то время как по залу в вихре вальса кружились пары. Казалось, что все связаны одной веревочкой, которая заставляет их непрерывно кружиться. У всех на губах была одинаковая застывшая улыбка.

Запомнила какую-то даму, в оранжевом, цвета семги, платье, которая все время приветственно кивала и улыбалась мне. Позднее я видела ее за ужином, когда она жадно набросилась на блюдо с семгой и на омара с майонезом.

Леди Кроуан в кричаще-красном платье изображала не то Марию-Антуанетту, не то Нелл Гвин. Она говорила еще громче, чем обычно, и все о том же: «За этот великолепный праздник вы должны благодарить меня, а вовсе не де Винтера».

Роберт был совершенно растерян, и лишь я, еще более несчастная, чем он, сочувствовала ему, когда Фритс бросал на него уничтожающие взоры. Помню, как Жиль увлек меня танцевать и шепотом уверял меня: «Какое красивое на вас платье и какими идиотами выглядят все прочие рядом с вами».

Френк принес мне тарелку с ветчиной и другую, с цыпленком, но я не могла есть. Тогда он принес шампанского, и я выпила глоток, чтобы доставить ему удовольствие.

Он выглядел старше, чем обычно, и я впервые заметила на его лице морщины. Он был все время среди гостей, следя за тем, чтобы им было хорошо и удобно, чтобы всем подавали еду и вино.

Бедный Френк, я никогда не спрашивала и так и не узнала, чего стоило ему устроить этот последний бал в Мандерли.

Я стояла на своем месте, как манекен, и фигура Максима рядом со мной выглядела столь же окаменевшей. Лицо как маска, улыбка была совсем иной, чем обычно. Глаза были тоже чужие. Это был не тот человек, которого я знала и любила. Холодные и невыразительные глаза смотрели сквозь меня, видя какое-то свое горе, свою боль и муку…