Ребекка (другой перевод)

Около трех часов дня мы въехали в предместья Лондона, и тут я впервые почувствовала усталость. Шум и тряска машины вызвали шум у меня в голове. К тому же в Лондоне было жарко и очень пыльно. Видимо вчерашняя гроза прошла мимо Лондона и имела локальный характер.

— Здесь, видимо, не было дождя, — сказал полковник, — а он был как раз очень нужен.

Нам не удалось отвязаться от Фэвелла, он все еще сопровождал нас. Когда мы проезжали Хэмпстэд, Джулиен вытащил большую карту Лондона из своего портфеля и начал указывать Максиму дорогу. Когда мы достигли Барнета, то он начал поминутно останавливать машину и справляться у прохожих:

— Не знаете ли вы, где здесь дом, называемый Роузлэндс? Там живет некий доктор Бейкер, удалившийся от дел.

И в ответ мы слышали:

— Доктор Бейкер? Не знаю… Знаю доктора Дэвидсона.

— Роузлэндс? Нет, здесь есть Роузкоттедж, но там живет миссис Вильсон.

Я взглянула на Максима. Очень бледный, темные круги под глазами и твердо сжатые губы. Он явно очень устал, но не жаловался.

В конце концов почтальон указал нам нужный дом, мимо которого мы, оказывается, проехали уже дважды.

— Наконец, приехали, — сказал Джулиен. — И как раз во время вечернего чая. Подождем несколько минут, чтобы дать ему допить свой стакан.

Максим зажег сигарету и протянул мне свою руку.

— Ну, — сказал Джулиен, — теперь, пожалуй, пора.

— Я готов, — сказал Максим.

Джулиен позвонил у двери. Ее открыла миловидная горничная. Она удивилась, увидев сразу столько людей.

— Доктор Бейкер? Да, сэр, войдите, пожалуйста.

Несколько минут прошло в ожидании. Потом в комнату вошел мужчина с седеющими волосами и неприметной наружностью.

— Простите, что заставил вас дожидаться, но после игры в теннис со своими сыновьями мне надо было умыться, прежде чем спуститься к вам.

— Я должен извиниться перед вами за наше вторжение, — сказал полковник. — Мое имя Джулиен, вот миссис де Винтер, мистер де Винтер, а это мистер Фэвелл. Вы, вероятно, видели на днях в газетах имя де Винтера?

— Да, кажется, видел. Какое-то судебное расследование?

— Судья установил случай самоубийства, а я утверждаю, что этого быть не могло. Я знал ее очень близко и утверждаю, что она никогда бы так не поступила, — сказал Фэвелл.

— Вы бы лучше предоставили вести переговоры мне и полковнику Джулиену. Ведь мистер Бейкер понятия не имеет о том, чего вы добиваетесь, — спокойно сказал Максим, а затем обратился к доктору:

— Кузен моей первой жены не удовлетворен судебным решением, а к вам мы приехали потому, что нашли в записной книжке моей жены запись о встрече с вами в последний день ее жизни и номер вашего телефона. Не могли бы вы проверить для нас эти данные.

Доктор Бейкер с сожалением покачал головой:

— Мне очень жаль, но я полагаю, что здесь вышла ошибка — я бы запомнил фамилию де Винтер.

Джулиен вынул из кармана листок, вырванный им из записной книжки Ребекки, и показал его доктору: свидание в два часа дня и номер телефона — Музеум 0488.

— Это все очень странно, — сказал Бейкер, — телефон правильный.

— Не могла ли она назваться чужой фамилией? — спросил Джулиен.

— Могло быть и так, хотя я, конечно, не одобряю такого поведения, — сказал Бейкер.

— Скажите, есть ли у вас какая-нибудь картотека или журнал записей, где вы могли бы это проверить для нас? Я прекрасно знаю, что неэтично задавать такие вопросы, но у нас случай исключительный — нам нужно установить, нет ли какой-нибудь связи между ее визитом к вам и последовавшим за этим самоубийством.

— Убийством, — поправил Фэвелл.

Доктор Бейкер взглянул на Максима и спокойно произнес:

— Я ведь не знал, о чем идет речь, а теперь я все понял и всячески готов помочь вам, сколько могу. Сейчас я принесу сюда записи, и мы вместе их разберем. Пока покурите, отдохните. Предлагать вам выпить, вероятно, еще не время.

У меня было впечатление, что Фэвелл хочет что-то сказать, но он не получил этой возможности, так как Бейкер вышел из комнаты.

— Мне кажется, что он порядочный человек, — сказал Джулиен.

— Почему он не предложил нам стаканчик виски с содовой. Наверное, держит их на замке. На меня он не произвел никакого впечатления, и нам он, конечно, ничем не поможет.

Доктор вернулся с большим журналом и картотекой.

— Я принес все материалы за прошлый год. Седьмого, восьмого, десятого… Вы сказали двенадцатого, в два часа дня? Вот!

Мы все застыли и молча смотрели на него.

— В два часа дня у меня была миссис Дэнверс.

— Дэнни! Как это могло случиться? — начал Фэвелл, но Максим прервал его и сказал:

— Вы припоминаете теперь этот визит, доктор?

Бейкер перебирал истории болезней в своей картотеке.

— Да, миссис Дэнверс. Я помню ее.

— Высокая, стройная и замечательно красивая? — спросил Джулиен.

— Да, сэр, да.

Затем Бейкер обратился к Максиму:

— Вы ведь знаете, вероятно, что профессиональная этика не разрешает нам выдавать наших пациентов, с которыми мы обращаемся, как священник с прихожанами в исповедальне. Но я согласен считать ваш случай исключением, поскольку ваша жена мертва, и вы хотите узнать от меня — дал ли ей мой диагноз какие-нибудь основания для самоубийства. Да! Женщина, которая назвала себя миссис Дэнверс, была очень тяжело больна.

Он замолк на мгновение и обвел нас всех глазами.

— Великолепно помню ее. Она пришла ко мне за неделю до этого дня, рассказала о своем недомогании, и я подверг ее рентгеноскопическому обследованию. В указанный вами день она пришла вторично, чтобы узнать результаты. У меня здесь нет рентгенограммы, но все занесено совершенно точно и подробно.

«Я хочу знать всю правду и не желаю, чтобы меня успокаивали лживыми надеждами. Я готова выслушать любой приговор».

Итак, она просила сказать ей правду, и я ей все сказал. С некоторыми пациентами нельзя обращаться иначе. Это не приведет ни к чему хорошему. А миссис Дэнверс, вернее, миссис де Винтер не принадлежала к типу людей, которых можно долго обманывать. Вы, вероятно, знали это. Она действительно не дрогнула, спокойно выслушала меня, заплатила за визит и также спокойно ушла. Больше я ее никогда не видел.

В тот момент боли, которые она испытывала, были еще незначительными, но область поражения была очень велика. Больная была уже неоперабельна. В таких случаях ничего не остается делать, как вводить морфий и ждать конца. Я прямо сказал ей, что через три-четыре месяца ей придется начать вводить морфий и так до самого конца.

Внешне она выглядела вполне здоровой женщиной, правда, худой и бледной, но, к сожалению, такова нынешняя мода. При просвечивании у нее также был обнаружен загиб матки, из-за которого она никогда не смогла бы иметь ребенка. Но это было вовсе не связано с ее болезнью и уже не могло иметь для нее значения.