Рецепт идеального лета

Я остановилась у пенька и неуверенно потопталась на месте, решая, присесть ли на него самой или предложить Наташке. В итоге все же сделала неловкий приглашающий жест, но Наташка, проигнорировав меня, лениво прошлась до ближайшего сливового дерева и прислонилась к нему спиной, оказавшись в тени.

Это означало, что и мне не придется посидеть на пеньке. Потому что если я хотела по секрету поговорить с Наташкой, то с пенька мне пришлось бы разнести этот секрет на всю округу, потому что сейчас от нее до меня было примерно два с половиной – три метра. Иными словами, мне пришлось бы значительно повысить голос.

Подойдя к Наташке поближе, я испытующе посмотрела ей в глаза и тут же опустила их, потому что ее взгляд не обещал ничего хорошего. Он был колюч и недоброжелателен. Видимо, она все еще ревновала меня к Денису, а может, не ревновала, а просто была недовольна тем, что Денис, пригласив нас с ней одновременно на свидание, словно поставил нас на один уровень, с чем она никак не могла смириться.

С другой стороны, вполне возможно, что ничего подобного она не испытывала, а просто злилась оттого, что я дважды стала свидетельницей ее поражения. Первый раз – когда она в истерике прибежала со свидания из сливовой рощи, приняв Костика с подушкой на голове за пришельца, второй – когда Денис пригласил ее на свидание, чтобы разоблачить Костика, словно это был единственный способ завлечь ее ночью в рощу.

Надо сказать, что последнему обстоятельству я и сама была не рада. Это действительно было оскорбительно. Отчасти потому, что меня-то ведь заманили тем же образом, отчасти потому, что какой бы Наташка ни была плохой, но даже она не заслуживала подобного обращения.

Я могла только предполагать, что происходит у нее на душе, но кто знал это наверняка? Поэтому я решила зайти издалека. Но, поскольку опыта у меня в подобных разговорах не было, начало получилось нелепое, я поняла это по округлившимся глазам Наташки и ее дрогнувшим губам.

– Как дела? – бодро спросила я для начала.

– Хорошо, – ровным голосом ответила Наташка, хотя я-то видела, что она вот-вот рассмеется надо мной. – Это все, о чем ты хотела поговорить? – уточнила она. Видимо, от смеха ее удерживало только любопытство.

– Нет, – чуть озлобившись, ответила я. – Я хотела еще спросить, как у тебя дела с Костиком? И… с Денисом?

Наташка промолчала. Легкий ветерок прошелся по листьям, словно быстрая иголка швеи по лоскуткам ткани, и лицо Наташки прикрыла, чуть колышась, вуаль, сотканная из тени. Эта вуаль делала лицо бесстрастным, скрывая истинные чувства.

– Ну так что, – обнаглев, спросила я, – ты с ними уже разговаривала после вчерашнего?

– Не твое дело, – вдруг огрызнулась Наташка.

– Как это не мое? – возмутилась я. – Меня, между прочим, тоже вчера на свидание приглашали.

– Это было не свидание! – взорвалась Наташка, голос ее от ярости, так тщательно удерживаемой прежде, теперь сорвался на визг, но она с этим быстро справилась и продолжала уже озлобленно, скороговоркой: – Это было не свидание, тебя никто никогда бы не пригласил на настоящее свидание, кому ты вообще такая нужна, ты, нелепое ничтожество. – Она буквально захлебывалась словами, видимо, не замечая, что я обомлела и даже не пытаюсь что-то сказать ей в ответ. – Да ты посмотри на себя, ты хоть в зеркале-то себя видела, все девчонки как девчонки, одна ты как клоун…

Я удивленно вздернула брови. Красавицей я, конечно, не была. Но ведь и клоуном тоже. Разве что Наташка так ляпнула из-за моих рыжих волос. Ну, типа «рыжий клоун»… А из нее между тем продолжала извергаться лавина яда.

– Да все смеются над тобой, да-да, смеются, и в лицо, и за спиной, а мальчишки и вовсе не смотрят в твою сторону, а если и смотрят, то с презрением, – последнее слово она буквально прошипела, и на глазах ее блеснули слезы, а может, мне это только показалось, и это была игра света и тени из-за колышущихся на ветру листьев. – Ты думаешь, мальчишкам нужна твоя любовь? – с горечью спросила она. – Мальчишки – они всего лишь мальчишки, для них твоя любовь как игрушка. Да все мы для них как игрушки! – воскликнула она вдруг, всплеснув руками и задев при этом низко висящую ветку, отчего с нее тут же сорвались две переспелые сливы и подкатились под ноги Наташке. – Как сливы! – немедленно воскликнула она. – Мы для них как сливы! Сорвут, надкусят, бросят и растопчут! Вот так! Вот так! – и она принялась яростно топтаться по сливам, наглядно демонстрируя мне подвернувшуюся ей на язык метафору.

Пока она топталась, превращая сливы в жидкое месиво, до меня вдруг дошло, что весь этот монолог, все ее полные ненависти слова были брошены камнями не в мой, а в ее же собственный огород. Обращаясь ко мне, она имела в виду прежде всего себя, и я попыталась ее успокоить:

– Но… не все же они такие, – робко возразила я.

– Да что ты об этом знаешь?! – уже почти кричала Наташка. Я оглянулась, боясь, что на нас пялится уже половина лагеря, однако поблизости никого не оказалось, а Наташка продолжала разоряться: – Ты думаешь, что любовь – это тайные свидания, объятия, поцелуи… поцелуи!.. – Наташка коротко хохотнула, а затем закрыла лицо руками и прошептала едва слышно, разочарованно: – Любовь – это сплетни и косые взгляды…

Ее короткая черная челка легла поверх кистей, и теперь словно кисти стали ее лицом, на котором только и выделялись что впадины между крепко сомкнутыми пальцами, похожие на глубокие морщины.

– Но Денис… – проговорила я, вспомнив, как он признавался Наташке в любви. И пусть это было во время приступа его лунатизма, но все равно в его признании не было ни тени притворства.

– Да при чем тут твой Денис?! – снова крикнула Наташка, на время отняв ладони от лица, так что я имела возможность увидеть на нем такое выражение ненависти и отчаяния, которое ни разу еще не видела не только на ее лице, но и вообще ни на чьем.

– Почему «мой»?.. – пролепетала я.

– При чем тут твой Денис, – не слыша моих слов, продолжала кричать Наташка. – Я говорю о Костике. Костик – это… – и тут она осеклась, словно сболтнула лишнее, и сдавленно повторила, глядя куда-то поверх меня, с совершенно жалким видом: – Костик…

Я невольно оглянулась. Посреди футбольного поля стоял Костик. Он смотрел в нашу сторону. По его довольному виду можно было уверенно сделать вывод, что он слышал каждое наше слово. Ну, может, не каждое, но выкрикнутые Наташкой последние слова – точно.

Видимо, осознав, что, пока он не уйдет, мы так и будем молчать, он вальяжно отправился в сторону своего корпуса. Я хмуро проводила его взглядом.

Глядя на него, я на миг вспомнила, как его губы тянулись ко мне, как мое лицо вспыхнуло от горячего дыхания. Не в силах избавиться от навязчивого образа Костика, приближающегося губами к моим губам снова и снова, я тряхнула головой и виновато оглянулась в сторону Наташки. Однако той на прежнем месте не оказалось. Присмотревшись, я заметила, что ее красная футболка мелькает между деревьями, но все реже и реже. Наташка удалялась все глубже в рощу.

Я торопливо пошла следом за ней. Как бы там ни было, но наш разговор был все еще не закончен. Объективно говоря, мне слова вставить в него не удалось, а уж тем более озвучить идею, ради которой я и вызвала Наташку на разговор. Кто же знал, что вместо разговора выйдет ее истеричный монолог, да и тот будет грубо прерван появлением вездесущего Костика.

Лавируя между сливовыми деревьями, я внимательно осматривалась в надежде заметить Наташку. Она могла стоять, прислонившись к одному из деревьев, или сидеть на корточках, или… хотя нет, пожалуй, на само дерево она вряд ли полезла бы. Наташка была, конечно, озорной, но не настолько же. Все же ей хотелось быть похожей на опытную притягательную женщину, а не на проказливого мальчишку.