Речники

Затем они начали менять друг друга, выходя на первый план по очереди, то полностью, то лишь частями вылезали. Потом начали переливаться друг в друга. В голове творился полный кавардак. Ни на чём не удавалось сосредоточиться. Зорька даже петь перестала, потому что не могла уже, язык не слушался. Она вообще ничего понять не могла. Её взор затуманенный, воспринимавший всё исключительно в ярких, но размытых пятнах, блуждал по траве, по которой с трудом продолжала вышагивать. Да коли б не держали за руки да не вели насильственно, давно бы уже рухнула.

Взор то перескакивал на «зелёный шум» лесной, то на ясную до рези в глазах синеву неба далёкого. Наконец её взгляд блуждающий, мазнул по стороне противоположной и в пятнах девок размазанных, что напротив ходил, абсолютно чётко проступила фигура Елейки, её подруги, одной из яриц навыдане.

Та не то с ужасом, не то с высшей степенью удивления смотрела на неё в упор словно не на подругу лучшую, а в первый раз голого мужика увидела. И тут с Зорькой произошло нечто вообще неописуемое. Она вдруг отчётливо почувствовала подругу, притом где-то внутри себя. Верней ей показалось, что она и есть Елейка худосочная!

Зорька даже с перепуга хотела за груди схватиться собственные, потому что точно почуяла, что те другими стали, вернее вовсе пропали, как у Елейки, плоской от рождения. Но руки сцепленные, не дали ей проделать этого унизительного жеста панического. Тут ей передалось и Елейкина взволнованность, и такое же непонимание происходящего, только как-то по-другому, по Елейкиному.

Зорька посмотрела направо, будто кто позвал, да в мути круга девичьего увидела Краснушку резко проявившуюся, свою вторую подругу хорошую да точно так же её почувствовала. Та растеряно лыбилась, Зорька тут же улыбнулась в ответ. Только теперь поняла она, что в ней проснулась сила единения самой Ку – Матушки. Это Сладкая, вплетя их волосы выдранные, в куклу вязаную, сделала так, что их четверых накрыло единение, какая-то общность сознания да общность чувств человеческих. Состояние это было настолько необычное, что от эйфории у Зорьки аж дух захватило, а радость так и пёрла наружу её не спрашивая.

Ярица налево метнула взгляд, где стояла подруга четвёртая – Малхушка-жирная, и та цвела улыбкой растерянной. Лишь у неё от эмоций перехлёстывающих, ещё и слёзы в глазах заблестели блёстками. Зорька её восторг почувствовала да у самой глаза на мокром месте сделались.

Раздался хлопок в ладоши. Громкий. Звонкий. От чего это марево рассеялось да девки пришли в себя полностью. Круга уже не было, а все кутырки к воде кинулись, где толпились у прохода камышового, а на поляне стояли лишь они четверо, да чуть поодаль стояла Сладкая довольная до безобразия.

– Ну, чё, мелкожопые, прочуяли силу бабьего единения? – хитро спросила она у девок ошарашенных.

Но ярицы словно бревном прибитые, всё ещё не отойдя от шока ощущений невиданных, ничего не ответили, лишь обернулись на голос жадно на большуху уставившись, будто видели в первый раз это недоразумение.

Сладкая, как оказалось, тоже вплела частичку себя в эту куклу плетёную и потому они не просто её видели, а также почуяли весь мир этой бабы бывалой многоликий да многоопытный. Всю доброту её огромную да ласку безмерную под оболочкой страшилки «вреднопакостной». Всю её любовь безмерную ко всем малым детям без исключения, всю её тонкость да хрупкость души, в массивном да безобразном туловище упрятанной.

Зорьке вдруг во что бы то ни стало захотелось подбежать к ней да прижаться крепко-крепко, и она не стала себя сдерживать, рванула да повисла на могучей руке «чудовища». Ещё миг и Сладкую облепили с разных сторон подруги её по кумлению.

– Ну, ладноть, будя, – булькала баба растроганная, не очень настойчиво стараясь от прилипших к ней девонек избавиться, и они почувствовали, что проявление любви спонтанной ей очень нравится.

Сладкая ещё немного понежилась, по умилялась их лаской открытой, да не поддельно естественной, а как почуяла к горлу слёзы подкатывающие, вдруг резко встряхнулась да какой-то силой внутренней в раз девок настроила на рабочий лад.

– Так, девоньки. У нас тут дел – полная помойка недоеденная. Вон молодняка сколь беспризорного побросали. Того и гляди подерутся да перетопят друг дружку, зассыхи кривоногие.

У воды действительно творилось невообразимое. Подход к заводи был узкий, заросший с двух сторон камышом густым и у этой водной тропы куча-мала барахталась, с визгом да криками. Толкаясь и пихаясь, каждая норовила вперёд вылезти. Вот раздался плюх с травяным шелестом. Кого-то напор девичий окунул с головой в камыш прибрежный, опосля чего над поляной раздался рёв обиженный, нерасторопной девоньки.

– А ну стоять! – взревела Сладкая турицей раненной.

Все четыре ярицы, как по команде рванули к клубку тел девичьих, хитро сплетённых руками да ногами зацепленными, да шустро начали растаскивать эту кучу-малу, выдёргивая по одной обратно на поляну твёрдую.

– Мозги вышибу, у кого найду! – продолжала орать Сладкая взбешённая, грузно ковыляя к примолкшим кутыркам вздрогнувшим, – а ну, встали в очередь, засранки вичконогие. Всех Речных Дев распугаете, горлопанки поносные.

Девченята всё ещё толкаясь да попискивая, тем не менее образовали что-то похожее на очередь, и большуха по одной выстраивала их в одну линию тычками да затрещинами.

И тут произошло диво-дивное. Одно из тех событий жизненных, что остаётся неизгладимым следом на всю жизнь оставшуюся. В центре заводи вода кругами пошла, да появилось любопытное личико рыжее. Увидев вереницу девок мелких, пищащих да щебечущих меж собой без устали, лицо речной красавицы расцвело в улыбке елейной обворожительной, словно свет от неё заструился приятной мягкости. И тут же Дева в раз из воды по пояс вынырнула, словно поплавок при поклёвке рыбой отпущенный.

Одеяние на ней было волшебное, неописуемо лёгкое, прозрачное. Полужить была в тончайшей рубахе, плотно тело её стройное облегающей, сотканное не то из света лунного, не то из кристально чистой воды, но при этом изнутри подсвеченной. Покров её хоть и казался прозрачным, но источая непонятное свечение холодное, создавал туманное замутнение.

Это была сама Дева Речная! Настоящая! Молодая да прекрасная ликом на загляденье. У Зорьки разом дыхание перехватило от восторга картинки увиденной, и она упала перед ней на колени в мокрый ил прибрежный взбаламученный. Сладкая уже стояла на своих коленных тумбах да кланялась, то и дело плюхаясь руками в жижу да что-то щебеча под нос да горлом булькая.

Зорька не слышала, что говорит большуха, но ей этого и не требовалось. Она всё прекрасно чувствовала и осознавала в мельчайших подробностях. Баба благодарствовала Речной Деве за явление, а та, продолжая радоваться кутерьме девичей, расцветая колдовской улыбкой на обворожительном личике медленно выплывала к берегу.

Её рыжие длинные волосы, где-то в глубине водной глади прятались. Какой длины они были, неведомо. Несмотря на то, что Дева вышла уж из воды настолько, что показались её ноги ровные, прикрытые тканью призрачной, волос по-прежнему уходил вглубь реки, притом медленно да плавно шевелился, словно колыхаясь на ветру, но ветра-то никакого не было.

Волосы Речной Девы были живыми, притом живыми по-настоящему и жили сами по себе, как мама в сказках и сказывала. Только тут Зорька мельком осмотревшись поняла, что Деву малышня не видит совсем. Её лицезрят лишь они – закуманенные. А вот Речная Дева наоборот, казалось их не замечая, только девченят видела, топчущихся да галдящих в очереди.