Reet-K

– Тогда феминистка, – заявила я.

– Возраст?

– Не знаю. А ты как думаешь?

– От двадцати пяти до тридцати пяти.

– Ого! Хотя, наверное, да. Кстати, а Ларисе твоей сколько сейчас?

– Двадцать восемь.

– Так… Значит, двадцать пять, симпатичненькая, улыбчивая...

– С хорошими зубами, – сказала Вера. – И без очков.

– А может она в линзах будет?

– Грамотный русский, уверенный английский, – продолжила Вера.

– И ангельский голос, – хихикнула я.

– Замужем или нет?

– Не знаю. Может, разведена? – я махнула рукой. – Ага, а ещё умная, с чувством юмора, без вредных привычек, без пирсинга в носу и блондинка, которая разбирается в живописи, любит читать Сартра, слушать Рахманинова и коллекционирует открытки с Дон Кихотом… И где мы её, такую, найдём? Таких не бывает.

– А какие у неё будут обязанности? – поинтересовалась на всякий случай Вера.

– Встреча посетителей, ответы на звонки и обращения, корреспонденция, организация работы офиса, обеспечение переговоров, ну, и всякая текучка – наличие в туалете бумаги, в кулере воды, у водителя бензина, у босса чернил, у сотрудников кофе и у всех хорошего настроения. Даже у уборщицы и охранника.

– Не многовато?

– Первые полгода, а то и больше, в нашем международном офисе кроме меня, Сомова и грязных отделочников и грузчиков, никого не будет. Только Сартра и читать.

О юристах мы пока даже и не заикнулись. Нечего в юридической фирме делать юристам, пока фирма не готова к работе.

Если в Тампе произошло то, что произошло, хотя не факт, что в этом именно Тамп виноват, а не что-то ещё во Вселенной, то почему произошедшее повлияло только на Ритку? Никаких подтверждений этому не было. Воздействию могла подвергнуться не одна Ритка и подверглась, скорее всего, не одна. И поэтому мы обсуждали практически бесконечное множество вариантов, начиная от количества попавших под воздействие и заканчивая местом и временем их рассеяния. Легко было предположить, что сейчас по Новосибирску, а то и по всей планете, разгуливают множество людей, сигомов и киборгов. Они же где-то рядом с нами!

Конечно же, я периодически делилась своими соображениями с Верой.

– Я об этом задумалась где-то спустя час после того, как сюда попала, – сказала Вера. – Если инцидент был массовый или, лучше сказать, множественный, то это никак не могло остаться незамеченным. Но время идёт, а никаких ни прямых, ни косвенных подтверждений этому нет. Вот уже больше четырёх лет нет. Значит, какой делаем вывод?

– Если инцидент множественный, то все попали в разное время и в разные места. И куда бы ни попали, им должно было повезти так же, как и тебе.

– Понимаешь, да? – кивнула Вера. – Сегодняшнее положение вещей остаётся таким, какое оно есть, только если все "спрятались". Все без исключения. А теперь давай смоделируем несколько вариантов. Из Тампа человек попал в дотехническую эпоху. Классический сценарий попаданчества. Можно зайти на сайт АвторТудей и там таких попаданцев вагон и маленькая тележка. Предположим, что это человек и он оказался в каком-нибудь городе в восемнадцатом веке.

– Тогда городов было раз-два и обчёлся, – сказала я. – Это же не сегодняшние…

– Тань, это такая шляпа, – махнула рукой Вера. – Даже само слово "оказался" требует расшифровки. Он же не просто оказался, а оказался в каком-то конкретном месте, в какое-то конкретное время года, в какое-то конкретное время суток. И как-то при этом выглядит, во что-то одет, что-то у него есть с собой. Видел ли кто его появление или вокруг безлюдно? Предположим, что вышло всё очень замечательно – место и время знакомы, климат подходящий, вокруг никого, а у него с собой все блага цивилизации, но что предпринимать дальше? Июнь месяц, на фигуранте куртка, джинсы и кроссовки, за плечами рюкзак. Или он в лаптях и с котомкой? Нет? Если нет, то, наверное, предпочтительней раздеться до гола и выдавать себя за ограбленного на большой дороге. Но как взывать о помощи? Вряд ли он является знатоком рязанского наречия восемнадцатого века. Можно попробовать выдать себя за плохо говорящего из-за потери памяти, или за иностранца, и ограничиться лишь несколькими словами и междометиями, больше уповая на жесты, кивки и мимику. Но при этом шансы, что его передадут в съезжую или в лекарню очень малы. Если он умеет употреблять изысканные выражения на французском, то, возможно, его сведут с кем-то из тогдашнего высшего общества, но не факт. Ну, и кем же ему быть? Судя по причёске, явно не крестьянин и не ремесленник. Купец? Помещик? Чиновник? Военный? Нет, всё-таки это шляпа.

– А если вариант попроще? – смилостивилась я. – Допустим, восемьдесят третий год, Советский Союз, Новосибирская область.

– Допустим, – согласилась Вера. – Но ему-то откуда знать, куда он попал? Очнулся на берегу реки, на золотом песочке, в костюме Адама. Поднимается, отряхивая с ягодиц прах, оглядывает себя и пытается понять, где это он так на солнце перегрелся? Очевидно, что, оглядевшись, отправится куда-нибудь в одну из доступных сторон в поисках ближайшей дороги и жилья. И что? По пришествии к населённому пункту что делать? Можно, конечно, отправится в милицию, а ещё лучше сразу в дурдом, где рядом с палатой с Наполеонами должна быть палата с попаданцами. Будет шанс написать свой "Полёт над гнездом кукушки".

– А киборг?

– Киборгу в дотехнической эпохе вообще ничего не светит по причине отсутствия источника питания – это мы уже обсуждали. А киборг, оказавшийся в техническую эпоху в распоряжении научных или властных структур, будет неминуемо распотрошён на запчасти, так как ни в каком другом виде принести пользу этим структурам не может.

– Ну и у нас остались сигомы.

– С сигомами в дотехническую эпоху может бить и хуже и лучше. От источников они не зависят, но при этом могут иметь какие-либо свойства или способности, которые вполне отнесут к сверхъестественным, колдовским, магическим и благополучно фигуранта сожгут. Это в попаданческом романе из двадцати шести частей ты будешь богатырь, знахарь, провидец или какой-нибудь вурдалак, оборотень, ведьмак – тут уж как повезёт. А в натуре тебя сожгут или утопят, да и дело с концом.

– А чем сигомы могут похвастаться в твоё время?

– Да, по-разному. Условно говоря, наличие синих волос, отсутствие нижних рёбер или монозубы со стразами особо ничем в эпоху Ивана Грозного не помогут, а вот ночное зрение, ультразвуковой слух, огромный рост с соответствующей мышечной массой и силой могут оказаться тем приятным бонусом, что позволит выжить.

Мы, как королевишны, сидели, вытянув ножки, на двух стульях, стоящих посреди большого пустого помещения с голым бетонным полом, заваленным всяким мусором, и с голыми бетонными стенами, исписанными или непонятными или непристойными надписями. Кажется, мы нашли себе офис. Это был маленький кинотеатр советских времён на улице Русской на Шлюзах, который с советских времён и пустовал. Сохранился он, видимо, лишь потому, что все окна и двери в нём были наглухо заварены металлическими листами. Не заваренной оставалась лишь маленькая дверь сзади, но зато оборудованная несколькими врезными и навесными замками. Замки открыли и пустили нас внутрь – посмотреть. Вооружённые фонариком, мы долго бродили по зданию и теперь сидели в пустом зрительном зале, где на стене, свисая на проводе, горела единственная лампочка.

Этот кинотеатр нам посоветовал посмотреть Дмитрий. Он сказал, что сможет его недорого купить для своей фирмы, переделать под офисы и сдавать в аренду – в том числе и нам. Хорошо иметь знакомого архитектора.

– Но нам стоит поискать кого-то из "твоих", – сказала я.

– Конечно, стоит. Очень даже стоит, – согласилась Вера. – Думаешь, я этим никогда не озабочивалась? Очень даже озабочивалась. Больше, чем поисками тебя. Вроде бы всё так же – нужно искать кого-то похожего, но в случае с тобой я знала, как искать, а в случае с ними – не знаю.

Вера резко поднялась со стула, оглянулась кругом, и спросила:

– Ну и как тебе наш офис?

– Мрачновато как-то, – промямлила я.

– На улице вовсю светит солнышко, – улыбнулась Вера. – А здесь просто закрыты все окна. Не единой щёлочки. А представь, всё в солнечных лучах.

– Тебе хорошо, – сказала я. – А у меня нет такого мозга, чтобы видимую картинку перерисовать.

– А воображение? – спросила Вера.

– Воображение, штука капризная, – сказала я, тоже вставая. – Может такого понарисовать, что мама не горюй. Ну что, поехали?