Река, что нас несет

Взявшись за руки, девушки пошли вверх по косогору, оставив корзины сплавщикам. Наверху легкий ветерок трепал им волосы, не покрытые платками, обтягивал юбками стройные ноги. Сухопарый и Белобрысый, подняв корзины, отправились за ними. Нести корзины в руках было неудобно, но поставить их на бедро или на голову, как женщины, они постеснялись.

— А эта пышечка, Эмилия, ничего, — сказал Белобрысый.

— Мне больше нравится другая, поджарая. Па мой вкус…

Вскоре они нагнали девушек. Те с вызывающим видом оглядывались на них, подталкивая друг друга локтями, смеялись, отпускали язвительные замечания.

— Что, тяжело нести белье? — крикнула Эмилия.

— А вам не тяжело? — спросил Сухопарый. — Может, скинете?

Со смехом и шуточками они подходили к большому зданию за высоким побеленным забором, которое еще раньше привлекло внимание Сухопарого. В стороне виднелись какие-то будки среди молодой поросли деревьев.

— Мы туда идем, девушки?

— Туда, туда, — снова засмеялись они. — Что, уже струсили?

Сухопарый не ответил, но явно насторожился. Над зарешеченными воротами отчетливо виднелась большая вывеска.

— Что там написано, Белобрысый?

— Национальный ле-про-зо-рий Трильо, — с трудом прочел парень. — А что ото?

Сухопарый нахмурился. Что-то настораживало его, но что именно, он не знал. А пуще всего он не любил неизвестности. Опасности, встречавшиеся ему на пути, были всегда для него ясны: обиженные женщины, взбешенные мужья, дубинки, навахи, охотничье ружье… Девушки, стоявшие у ворот, уже не смеялись. Пока мужчины подходили, Эмилия дергала за цепь колокольчик.

— Ну что? Хотите зайти?

Сухопарый подозрительно озирался по сторонам. Уж слишком все здесь было повое, слишком основательное… Будто хороню сделанная ловушка. Белобрысый смотрел на него, ожидая решения.

— Что это? — спросил Сухопарый.

— Прокаженные. Дом для прокаженных, — ответила Агустина мрачно.

— Только здесь это называют «болезнью» или «простудой».

— Проказа, — повторила Агустина, видя, что ее не совсем понимают, — это болезнь, которая поедает мясо… Помните больных, которых исцелил Иисус Христос?

Сухопарый хотел было признаться, что редко ходит в церковь, хотя уже смутно догадался о чем-то, как вдруг Белобрысый воскликнул:

— Покрытых язвами, как святой Рох!

— Намного хуже, — сказала Агустина. — У одной женщины она постепенно съела все пальцы. Это заразно.

Па ее губах застыла горькая, жестокая усмешка. Сухопарый мгновенно бросил к ее ногам корзину с бельем. Белобрысый последовал его примеру.

— Пет, — проговорила Агустина с вызовом, — не смотрите на нас так, мы не прокаженные. Мы служанки у здешних докторов. Они говорят, что это не заразно, и живут прямо там, внутри. А мы отдельно, и едим отдельно… Все отдельно.

— Да, нечего сказать, — произнес Сухопарый, которого охватывал древний ужас перед этими язвами египетскими, этим библейским возмездием, — хорошенькую работенку вы себе нашли.

— Не хуже, чем у вас! — отпарировала Агустина.

— По правде говоря, я бы ни за что не променял свои мучения на это, — ответил ей Белобрысый.

— Почему вы здесь работаете? — спросил Сухопарый.

Агустина повернула к нему хмурое лицо и произнесла, отчеканивая каждое слово:

— С голоду. У меня голодают четверо братьев и парализованная мать. А здесь, — она кивнула в сторону здания, — платят вдвое.

— Такие хорошие девушки могли бы устроиться и получше.

— Будь все проклято! — в сердцах воскликнула Эмилия. — Ах, был бы мой голод не таким честным!..

Другая ничего не сказала, только еще раз пригласила:

— Ну что, рискнете?

Сухопарый ни за что бы не согласился войти, но в девичьем голосе зазвучало явное презрение, и он не мог этого вынести. Он молча последовал за девушками, когда привратник, наконец, открыл зеленые зарешеченные ворота. Лицо у привратника было самое обычное, старое.

Они шли под редкой сенью ухоженных акаций. Невдалеке, на площадке, гуляли женщины в цветастых платьях. Вдруг одна из них, заметив идущих, что-то сказала остальным, и все бросились им навстречу. Только мужское достоинство Сухопарого помогло ему побороть отвращение. Но тут он заметил проволочную сетку, которая отделяла их от женщин. Приблизившись к ней, женщины с веселым любопытством принялись расспрашивать:

— Здравствуйте… Вы сюда?.. У вас здесь родственники?

Напуганные сплавщики смотрели на женщин. Почти все они были молоды и ничем не отличались от других, если бы не лица. Что было в них странного? Ах да, они напоминали китаянок! Не цветом кожи, нет, а разрезом глаз. К ним неторопливо подошла еще одна женщина и, растолкав других, протиснулась в первый ряд, к самой сетке. Вцепившись руками в барьер, она впилась пристальным взглядом в мужчин, как удав в пташек, а те, словно загипнотизированные, не в силах были отвести глаз от ее красного, почти фиолетового лица, до того распухшего, что оно потеряло всякую форму, и маленький нос едва виднелся между воспаленными щеками. Ее взгляд был таким же злобным, как и голос:

— Что, боитесь?

На сей раз Сухопарый не мог даже пошевельнуться. Агустина взяла его за руку и повернула спиной к женщинам.

— Пойдем отсюда. Я и так вижу, что ты смелый человек.

— Сейчас я не смог бы даже поцеловать тебя, — признался Сухопарый, посмотрев на нее.

Он видел приоткрытые ворота, а за ними широкое поле… Истинный рай!

Она ласково улыбнулась ему, провожая до выхода.

— Такому человеку, как ты, нелегко сознаться в этом… Но ты все равно меня не обманул… Иди спокойно. Во всем Трильо не нашлось мужчины, который осмелился бы войти сюда со мной.

Девушка снова взяла его за руку, и ему показалось, что она сжала ее. Однако он был так потрясен, что едва обратил на это внимание. Он не заметил, как очутился за воротами, и увидел Белобрысого, стоявшего в стороне. Эмилия не стала выходить за ограду.

— …Ночуем мы в селении, — говорила Агустина Сухопарому. — Уходим отсюда в шесть. Если надумаете нас проводить…

Сухопарый стоял, опустив голову, и видел только, как словно два крыла, вздымаются и опускаются девичьи груди. Голос настойчиво проникал ему в уши, пальцы чуть сильнее сжимали руку.

— Мне надоело, понимаешь, надоело. Мне нужен мужчина, настоящий мужчина, который пошел бы на мной через эти ворота, просто так, не побоялся бы… Мне надоело, — повторяла она затравленно.

— Что надоело? — пробормотал Сухопарый.

— Надоело быть голодной и честной, — резко ответила она и скрылась за воротами.

Оба сплавщика пошли прочь, не оглядываясь, едва удерживаясь, чтобы не побежать. Как только они спустились на большак, Сухопарый вытер пот, градом катившийся по лицу, и сказал: