Река прокладывает русло

Ну, что еще? — спросил Крутилин. — Вроде все разобрали.

Шишкин оробел. Когда речь заходила о личных делах, он терял свою напористость.

— Да так, — промямлил он, — происшествие у меня удивительное.

Крутилин понимающе усмехнулся.

— Людмила Павловна письмо прислала? Очередное поражение на семейном фронте?

После такого начала Шишкин не мог признаться, что дело, точно, в письме.

— Да нет, Тимофей Петрович, я о другом… В рационализаторы записываюсь.

Крутилин посмотрел на него с удивлением.

— В рационализаторы? Это как надо понимать? Придумал способ, как вести производство без траты материалов, чтобы не расходовать дефицитных товаров?

— Ты все шутишь, Тимофей Петрович. А я, между прочим, серьезно.

Он протянул Крутилину заключение Галана. Крутилин рассмеялся.

— Лукавец он, твой Галан. А ты глуп, если веришь таким экспертам.

— Что же, я предложения не могу внести? — обиженно спросил Шишкин. — Работа у меня, конечно, материальная, а мозгами и я, как все, могу пораскинуть.

— Хорошо, раскидывай. Только премии тебе за это не дадут, в этом уверен. Еще что есть? Выкладывай!

Шишкин вздохнул, не решаясь сразу все выложить.

— Дай распоряжение бухгалтерии, Тимофей Петрович, чтобы зарплату мне вперед выдали.

Крутилин кивнул.

— Значит, все-таки Людмила Павловна? Сколько же она просит на этот раз?

— Восемьсот рублей, — признался Шишкин, опуская голову.

— Аппетит у нее! Смотри, Федор, не укоротишь ее, в растраты придется удариться. От души советую: дай ей по рукам!

Шишкин молчал. Крутилин подошел к сейфу и вынул из него несколько сотенных бумажек.

— Никаких распоряжений в бухгалтерию не дам. Вот тебе мои собственные восемьсот. Отдашь, когда возьмешься за ум. Ладно, ладно, не благодари!

Шишкин, оживившись, схватил деньги. Выйдя от Крутилина, он тут же, в коридоре, перечитал заключение Галана и пробормотал в недоумении:

— Чего он здесь неладного нашел? Прямо же написано: «Законный процент…».

22

У Лескова появился новый приятель — худощавый, сумрачный Павлов, местный проектировщик, кандидат технических наук. Этот человек пришел как-то вечером в гостиницу и спросил Лубянского. Лесков сидел один: Лубянский проводил совещание на фабрике.

— Может, что передать Лубянскому? — спросил Лесков. — Простите, как ваша фамилия?

— Павлов, — ответил посетитель. — Николай Николаевич. Да нет, передавать ничего не надо, просто хотелось проведать.

Он стоял посреди комнаты, всматриваясь в Лескова близорукими сосредоточенными глазами. Лескову показалось, что Павлов, глядит сквозь него на что-то, что не имеет никакого отношения ни к Лескову, ни к Лубянскому, ни к самому Павлову. Выйдя в коридор, он, вероятно, так же задумчиво и настойчиво уставится в пустую стену и молча будет стоять перед ней, пока его что-нибудь не отвлечет. Лесков часто встречал похожих на Павлова людей, они были не хуже других, все же ему показалось смешной отрешенность Павлова. Лесков предложил, улыбаясь.

— Вы посидите немного.

Павлов встрепенулся.

— Да, конечно… Посидеть можно.

Он повесил на вешалку пальто и присел на койку Лубянского. Только тут он осведомился:

— Я вам не помешаю? Вы не работаете?

— Нет, что вы! — уверил его Лесков. — Я отдыхаю.

Ему показалось, что он с Павловым знаком давно. Это был человек, характер которого определяется с первого взгляда. Павлов был именно таков, каким казался. Он шел по жизни, натыкаясь на людей, как на предметы. В нем уже много лет пылала неугасимым огнем одна идея, он жил только ею, только ради нее, не отвлекаясь ни на что иное. Даже разговаривая с другими, вежливо кивая головой и поддакивая, он не переставал думать о своем. Иногда он отвечал невпопад. Его многие считали бестолковым, хотя он был всего лишь сосредоточенным. Женщины дружно его не терпели; он опасался и сторонился их.

Лескову он сказал после взаимных расспросов о том, кто чем занимается:

— Вы, значит, разрабатываете автоматку? Это хорошо. Но этого недостаточно. Если вы автоматизируете малоэффективный процесс, то проку от этого грош. Представьте себе, что создана совершенная автоматика для толчения воды в ступе — машинами вместо человека. Толченая вода все-таки не лучше обычной. Не автоматизировать нужно наши современные агрегаты и процессы, а выбрасывать их, как старье.

Лесков возразил, уязвленный:

— Нас совершенно не касается, какие у вас процессы — отсталые или передовые. Мы приходим и видим, что все держится на тяжком человеческом труде. Это непорядок. Мы убираем человека и ставим взамен него автомат — регулятор, командное устройство или реле. И все в порядке.

Павлов утвердительно кивал головой; со стороны могло показаться, что он согласен с Лесковым. Но сказал он совсем другое:

— И выходит, автоматика ваша никуда не годится, если не дополнить ее революцией в технологии.

Лубянский, возвратясь, застал странный спор. Каждый говорил о своем, не слушая аргументов противника и не опровергая их. Пока один высказывался, другой обдумывал, как развить дальше свою мысль. Лубянский дружески предложил перейти от технических проблем к чаю. Павлов ушел далеко за полночь. Лубянский спросил:

— Как вам понравился Павлов? Правда, занятная фигура? В укрупненных дозах он невыносим, умрешь от скуки.

— Нет, что вы! — искренне удивился Лесков. — С Павловым не скучно. У него мысли. И сам он очень приятен.

Павлову, видимо тоже понравился Лесков. Павлов теперь стал частым посетителем гостиницы. Он приходил, спрашивал: «Можно?» и садился на стул или койку, в течение всего вечера уже не меняя места. Чаще всего он молчал, а если говорил, то лишь о своей идее революционного переворота в современной металлургии. Временами они часами сидели с Лесковым, изредка перекидываясь словами, не скучая и не тяготясь. После такого молчаливого вечера Павлов брел к себе домой в другой конец города с ощущением, что время проведено очень неплохо.

При Лубянском этот распорядок менялся. Лубянский не терпел молчания. Оно казалось ему пустым. Если Лубянский сам не говорил, он заставлял говорить других. Он умел не только красноречиво высказываться, но и великолепно слушать. В его присутствии все обретали дар речи.

Лескову он как-то сказал:

— Слушайте, Александр Яковлевич, это нехорошо. Вы знаете о нас все, мы о вас — ничего. Выкладывайте, за какие прегрешения вас выдворили в Черный Бор.

Лесков рассказал о спорах в проектной конторе.