Реки горят
Шрифт:
— Вижу, мама, вам опять уже хочется путешествовать…
— Путешествовать не путешествовать, но и вправду я уж что-то засиделась на месте, вроде как у себя в Груйце… А вчера у меня целый день левая рука чесалась — это к дороге.
— Раньше вы говорили, что это значит — с кем-то здороваться придется.
— Ничего ты не понимаешь. Здороваться — это если правая рука чешется. А левая — к дороге. Не подумай только, Ядвиня, что я верю во всякие глупости. Так, по привычке говорится… Как эти сверчки звенят!
— Не сверчки, а цикады.
— Ты бы лучше не поправлял мать на каждом шагу. Сто раз уже слышала,
По небу скатилась звезда, оставив за собой огненную полосу, долго сиявшую в небе, зачеркивая золотистые звездные лучи.
Глава IX
— Ты только не бойся. Голову выше и берись за них хорошенько. Да смелей! Знаем мы, что это за банда!
— Сумею ли я? — вздыхала Ядвига.
— Что за глупый вопрос! Должна суметь, вот и все… Впрочем, с тобой ведь будет Кузнецова из гороно, вдвоем справитесь. Да, наконец, в чем дело? Должна сделать — и точка. И кого ты собственно боишься?
— Да я не боюсь, я только…
— Знаем мы таких! Ты с самого начала держи себя твердо и не давай втереть себе очки. Сразу — карты на стол! И все сама проверишь, книги, документы — ни одного слова не принимать на веру. И протокол составь, чтобы все было в порядке.
— Это-то я знаю…
— Ну, а что еще? Людей боишься? Так какие же это люди!
— Вы бы сами все лучше сделали, чем я.
— Ах, вот в чем дело! Ну нет, милая моя, не отвертишься. Я буду делать свое, а ты свое. Можно подумать, что ты такая уж овечка. Небось Жулавскую умела поедом есть, возьмись-ка теперь за этих.
Все это было верно. Но с первого же момента, как началась работа, Ядвига жила почти в непрестанном ужасе. Придется сталкиваться с чужими и неприятными людьми, ссориться с ними. Надо дать им почувствовать, что никакие увертки не помогут, что она представляет собой до некоторой степени власть — власть, которой наделили Ядвигу избравшие ее на этот пост люди. Она приняла пост — и точка. Надо работать. И все же всякий раз ее охватывал страх перед столкновением с враждебно настроенными людьми, перед тем, что придется с ними говорить, давать им распоряжения. Она завидовала уверенности госпожи Роек. Побывав на съезде Союза польских патриотов в Москве, та развила еще большую энергию и мало-помалу становилась главным лицом среди польского населения района. Шувара остался работать в Москве.
— И правильно! — говорила госпожа Роек. — Там он нужнее, здесь и я справлюсь. Что ты так смотришь, не веришь? — вдруг обратилась она к Ядвиге.
— Почему — не верю? Конечно, справитесь. Просто я завидую.
— Есть чему! Тому, что я людей не боюсь? А чего их бояться? Если порядочный человек — его бояться нечего. А если свинья, так тем более. Сколько раз я уже убеждалась, что если кто прохвост, так обязательно и трус. Прикрикнуть на него — сразу притихнет. Ведь мы в своем праве. Так чего бояться? Помни только — с самого начала построже!.. Представляю, что у них в этом детском доме делалось. Эх, жалко, Марцыся нет, а то он бы сходил с тобой, — вздохнула она. И вдруг вспомнила: — Но Владека я на фронт не пущу, вот чтоб мне кончины не дождаться — не пущу. Ну, окажи сама, какой в этом смысл? Сопляк, совсем еще дитя — и вдруг на фронт!
— Вы же сами говорили, что там есть и помоложе.
— Мало
ли что я говорю! И сейчас вот говорю, а какой толк? Как я его не пущу? Станет он меня спрашивать! Нет, так уж мне, видно, на роду писано… Хорошо хоть, что оба вместе будут, Марцысь в случае чего за ним присмотрит… Хотя… Что ж этот Марцысь может? Оба они дети…— Марцысь уже большой парень.
— Для тебя большой, а для меня нет. Ребенок для матери всегда ребенок. Пусть даже и поседеет. А тут еще… Ну, да что ж! Раз нужно так нужно. И знаешь, что я тебе скажу? Может, когда наведем здесь порядок, я и сама махну в эту дивизию…
— Ну, уж вы придумаете!
— А что? Думаешь, не пригожусь? Еще как бы пригодилась! Я тебе даже окажу, раз уж на то пошло, что я говорила об этом с Шуварой.
— А он что?
— Не советовал, — вздохнула Роек. — Сказал, что здесь некому будет работать, а работа на местах не менее важна, чем в дивизии. Что ж, разве я не понимаю, что ли? А только вот как на духу тебе признаюсь — так мне захотелось в армию, ты даже представить себе не можешь… Думаю себе — вот бы муж, покойник, удивился, если бы меня увидел… Ну, да не в этом дело. Приехала я сюда — вижу, работы и вправду уйма. Ну уж я им покажу! Только вот ты, дитя мое, в этом детском доме все как следует…
— Не беспокойтесь, все будет в порядке, — заверила ее Ядвига, чувствуя невыносимое стеснение в груди от страха.
Детский дом помещался на окраине, в тихом, спокойном переулочке. Входные двери были полуоткрыты. Маленькое существо, чистившее в сенях картошку, подняло на входящих голубые глаза, на которые свисали растрепанные светлые, давно не чесанные волосы.
— Ты что тут делаешь?
— Картошку чищу, — шепнула девочка, стряхивая с платьица шелуху.
— А где директор?
— Госпожа директорша? Не знаю.
— Как же так, не знаешь! У себя она или ушла куда-нибудь?
— Не знаю. — Девочка поднялась с пола, неуверенно взглянула на стоящих перед ней женщин и принялась тереть грязным кулаком глаза.
— Чего же ты плачешь? Мы детей не едим. Ну проводи нас, покажи, где здесь канцелярия.
— Да я же не знаю…
Девочка совсем расплакалась.
Кузнецова потянула Ядвигу за рукав.
— Девочка, видно, запугана, ничего мы от нее не узнаем. Идемте поищем сами.
Длинный коридор был пуст, нигде не слышно было ни звука, не видно было никаких признаков жизни.
— Странно. Не могли же все сразу уйти.
Но в конце коридора вдруг показался высокий молодой человек в куртке внакидку и в стоптанных ночных туфлях на босу ногу.
— Что надо?
— Где здесь канцелярия?
— Какая еще канцелярия?
— Канцелярия детского дома, — ответила Ядвига.
Сейчас госпоже Роек уже не пришлось бы ободрять ее. Весь ее страх исчез, уступив место гневу.
— А на что вам канцелярия?
— У нас дело к директору.
— Госпожа директорша вряд ли сейчас вас примет. Зайдите позже. А по какому делу?
— Это вас не касается. А вы тут собственно кто?
— Я? А вам зачем знать?
— Так себе.
— Ну, если так себе, так незачем совать нос в чужие дела. Тоже мне допрос…
— Так где же, наконец, канцелярия?
— Нет тут никакой канцелярии. Выдумают тоже! И без канцелярии места не хватает.