Реки не умирают. Возраст земли

А пластуны только ждали исхода боя на опушке леса, чтобы одним броском покончить с реденьким заслоном красных на крутой излучине реки. Не дождавшись, начали атаку.

— Отходите в лесопарк! — сказал Вере пожилой латыш. — Мы вас прикроем.

Как, неужели придется отойти к осокорю, стоявшему дозорным недалеко от рощи? Раздумывать было некогда, казаки надвигались сплошной цепью. Их встретила в штыки горстка отважных стрелков, что помогала женщинам. Пока они дрались до последнего, дружинницы успели отбежать на полсотню сажен. Но силы были неравные: пластуны рвались вперед, отсекая от берега большую часть латышей и женщин. Вера заметила это слишком поздно: с двумя дружинницами и раненым стрелком она оказалась у самого обрыва, на острие излучины. Дальше отступать было некуда. Вчетвером залегли в молодом осиннике, подмытом с двух сторон, доживающем свой короткий век — до следующей весны.

Вера не знала, что Ян Петерсон уже отвоевал свое за пулеметом, что его бойцы еле сдерживали казаков на стыке с рабочим батальоном, что Великанов, сильно встревоженный таким оборотом дела, срочно направил Ломтева с резервной ротой в обход прорыва, чтобы выручить из беды женскую дружину. Вера не знала и не могла знать этого. Она только видела: оставшиеся в живых стрелки не подпускают дутовцев к черному тополю, где находились раненые. Вот что успокаивало ее сейчас.

Она хотела перевязать латыша, лежавшего рядом. Он воспротивился.

— Мне поздно, а вы уходите.

— Мы вас не оставим.

— Идите, идите, я задержу их.

— Куда идти, здесь обрыв...

И он глубоко вздохнул, этот добрый человек из далекого города Либавы.

Вера пожалела, что не захватила с собой гранаты, как Васена. У нее оставалось еще несколько винтовочных обойм да заряженный наган.

— Сдавайтесь! — крикнул офицер из-за пня близ осинника.

Раненый латыш пальнул в ту сторону. Казаки ответили беспорядочной стрельбой, хотя надеялись, как видно, взять большевичек живыми.

Первой была убита Надя Иванова, давняя подруга Василисы Паниной. «Напрасно я взяла ее с собой», — горько пожалела Вера. Но тут, вслед за Надей, отвоевалась и Зина Лемешева, самая веселая в дружине.

Теперь они отстреливались вдвоем — латыш и Вера. «Неужели конец?..» — отчужденно думала она, коротко взглядывая на верного своего товарища после каждого выстрела.

Она не сразу поняла, что ранена в левую руку. Хотела вложить новую обойму — карабин выпал из-рук. Она с надеждой посмотрела на латыша: он был мертв.

Тогда Вера достала из кобуры наган, трудно поднялась на ноги. Она стояла за деревом, на трехсаженной круче, под которой буйно тек Урал. Нет, не выплыть с одной рукой из страшной круговерти. Казаки все равно прикончат с берега. «Поля-Поленька, милая, как ты вырастешь, ненаглядная моя, без отца и матери? Хорошо, если останется на свете наша тетя Вася...»

Пластуны насторожились. Они хищно следили за одинокой женщиной, стоявшей в полный рост. И она следила за ними, особо за ближним чернобородым казаком, что оцепенел от дикого удовольствия победы над большевичкой.

Он кинулся было к ней. Она удачно опрокинула его трескучим наганным выстрелом. Он рухнул навзничь, загребая тугой весенний воздух.

Улучив момент, Вера еще заглянула под обрыв: там, в кипении воронки, кружил вербный кустик, смытый вешним половодьем. Ах, как не хочется умирать в расцвете жизни... И когда за осинником вскочили другие пластуны, Вера, чтобы не ошибиться, на счет выстрелила четырежды, оставив на всякий случай два патрона, и вскинула отяжелевший наган к виску.

Этот последний ее выстрел звонко покатился по речному плесу. Ожог огня. Потом ожог ледяной воды. И больше ничего уже не почувствовала Вера. Ничего.

11

Взрослая девушка и тоненькая девочка-былинка стоят на высокой уральской набережной и смотрят, смотрят в степь, которая начинается за осокоревой рощей. И роща и степь отливают свежими красками — от мягко-зеленой на деревьях до густо-синей на горизонте. Ночью прошел дождь с первым майским громом: вся природа блистает под солнцем празднично, даже камни, отполированные ветрами.

— Неужели мама не придет? — тихо, сама себя, спрашивает девочка. Нет, она не плачет. Она с детской одержимостью верит, что мама не может не прийти. Она будет плакать потом, потом, когда живая, суровая жизнь отодвинет в прошлое эту черную весну.

— Придет мама, обязательно придет, — задумчиво говорит девушка и неловко отворачивается, поспешно смахивая слезы.

Так и стоят они вдвоем, не в силах уйти отсюда. Наконец старшая берет младшую за руку, они молча идут домой, в опустевший, флигелек близ кадетского корпуса. Дома старшая кормит девочку и, расцеловав, отправляется по своим делам. «Все как с мамой. Но где же мамочка...» Думает, весь, день думает Поленька, забившись в угол. Думает до тех пор, пока не устает, не забывается в томительном ожидании вечера. Ей теперь снится только одна мама, и она никак не может вернуться к яви, когда вечером склоняется над ней тетя Вася. Мамы все нет. Зачем же просыпаться?

Да, эти тайные свидания с матерью во сне будут многие годы поддерживать ее в трудную минуту...

...Веру нашли в Урале только через неделю, когда половодье вовсе спало и начали обнажаться на излуках песчаные бронзовые косы. Ее отнесло течением от того обрыва, где она встретила смертный час.

Эта печальная находка облегчила переживания Василисы Паниной и Николая Ломтева, Великанова и Акулова, Коростелевых и Башиловых. Никто не видел, как она погибла, и мысль о том, что Вера могла попасть в руки дутовцев, не давала никому покоя. Теперь все тревожные догадки рассеялись: окруженная пластунами, она выбрала для себя единственно возможный выход. В ее нагане, пристегнутом к ремню витым шнуром, Михаил Дмитриевич обнаружил один патрон и сразу понял, что Вера оставила его, боясь осечки.

Ее похоронили в братской могиле. Василиса привела на похороны Поленьку, но девочке не показали мать в гробу: зачем бередить маленькое сердечко искаженным видом матери. И Поля запомнила свою маму такой, какой она была в свой последний вечер: красивая, в кожанке, с наганом, затянутая новыми хрустящими ремнями.

Оренбург и в июне находился еще в осаде; белая конница продолжала наседать с трех сторон. Однако стало куда легче: в город прибыли Орский полк, отличившийся на реке Салмыш, Тверской коммунистический отряд, интернациональный батальон, бронемашины, даже воздухоплавательный отряд. На положении города начинало сказываться и успешное наступление Южной группы войск Восточного фронта: были заняты Бугульма, Белебей, Уфа. Совсем недавно Оренбург являлся точкой опоры для ударных армий Фрунзе, и вот, в награду за все пережитое, город сам мог опереться на их плечи.

К июлю боевая страда окончательно переместилась на север, на заводской Урал, который надо было непременно освободить до наступления зимы. Великанов получил назначение в Стерлитамак, где его ждала 20-я стрелковая дивизия. Ломтев вызвался ехать с ним.

Накануне отъезда они навестили домик Карташевой. Михаил Дмитриевич привез в подарок девочке сахару. Он сидел за столом, неторопливо листал семейный альбом Веры Тимофеевны. Одну из карточек, где она была снята в военной форме, он отложил на память. Долго рассматривал ее, то очень близко, то на расстоянии вытянутой руки. Уже пряча фотографию в сумку, с грустным чувством произнес: