Реки не умирают. Возраст земли

Она подготовила к отправке восьмого, кажется, последнего тяжелого, когда в землянку внесли молоденького лейтенанта, судя по погонам, артиллериста или минометчика. Этот девятый был без сознания.

Полина осмотрела осколочную рану ниже грудной полости и глубоко, горестно вздохнула. Делать сложную операцию в землянке на плацдарме она не могла, но и отправлять такого на левый берег рискованно. «Бедный, бедный мальчик...» — думала она. Сама сделала уколы, чтобы вернуть его из шокового состояния, перевязала и решила все-таки сейчас же эвакуировать на левый берег.

— Галя, собирайтесь, не забудьте шприц, — сказала она Мелешко. — Пока там не положат его на операционный стол, не возвращайтесь.

Лейтенант открыл глаза, уставился на докторшу. Поняв наконец, где он, торопливо, судорожно глотнул воздух.

— Я умираю...

— Нет-нет, вы будете жить

— К чему обманывать?..

Полина не спускала глаз с этого тщедушного юнца-подростка, чем-то очень похожего на ее Марата. Она видела, что он обречен. Но молодость выручает иногда и в самом безнадежном положении. Кроме медицины, есть еще. тайная мудрость человеческого организма — тот его спасительный потенциал, который до сих пор остается за пределами науки. Она поспешно оглянулась на Мелешко.

— Я готова, Полина Семеновна.

— Вынесите меня, — одним выдохом, требовательно произнес юный лейтенант.

— Да-да, конечно, — ответила Полина и дала знак солдатам, что стояли поодаль, хмурые, подавленные.

Его вынесли наружу, хотели было нести дальше, к переправе. Он воспротивился:

— Никуда не надо, оставьте...

Полина заколебалась: она не раз жалела о том, как, спасая человека, пренебрегала его желаниями, которые оказывались последними. И, подумав сейчас о тех случаях, она уступила раненому.

Лейтенант смотрел в небо с ребячьим удивлением, немигающими глазами. Оно, это майское небо, косо подсвеченное из-за деревьев ранним солнцем, было ослепительно чистым: верховой свежий ветер развеял и отогнал на юг тучи синего порохового дыма, перемешанного с белесой пылью. Небо сияло торжественно, будто в мире ничего жестокого не происходило, будто на весенней земле не погибали каждую минуту молодые люди.

— Похороните меня на батарее. Туда, в тыл, не надо... — упрямо, задыхаясь, повторил он и умолк, чтобы собраться с силами. Однако, больше не сказал ни слова.

Даже умирая, он не пожаловался на свою судьбу, что настигла его так страшно рано.

Полина взглянула на своих помощниц: Ольга плакала, не стесняясь подруг; Мелешко стояла суровая, никого не замечая; Люда Иванова низко опустила голову, чтобы не разреветься. Сколько людей умирало на их глазах, но кончина лейтенанта-мальчика потрясла и ее, Полину: какое спокойное, не по возрасту, отношение к смерти...

— Что ж, товарищи, — сказала она солдатам, — нужно исполнить волю офицера. Отнесите его на батарею, пусть там и похоронят, как он просил.

— Мы все, как есть, доложим комбату, — тихо отозвался пожилой солдат, который годился в отцы погибшему офицеру.

— Ступайте. Вы, девочки, тоже идите.

Она осталась одна и только сейчас обратила внимание, что вся поляна в зияющих воронках. Где же ульи? Поискала глазами и остановила блуждающий взгляд на единственном пчелином домике, остальные были разнесены в щепки. Она пошла к нему, огибая широкую воронку.

Подле уцелевшего улья роились пчелы, много пчел, видно, и часть тех семей, что лишились крова. Было странно видеть их на черной лужайке, где совсем недавно бушевал огонь, где только что умер тихий русский парень. Одни пчелы улетали за орешник, неузнаваемо исхлестанный осколками, другие возвращались с утренним взятком. И такая страсть чувствовалась в их извечном круговороте, так заняты были они своим делом, что казалось, все это происходит не близ передовой, а где-то в тридевятом царстве-государстве, имя которому глубокий тыл.

— Доброе утро, Полина Семеновна!..

Она медленно, нехотя обернулась.

— Какое доброе... — Полина едва узнала майора Богачева в маскхалате, испачканном грязью, с автоматом на груди и целой гроздью «лимонок» на строченом поясном ремне. — Откуда вы?

Богачев небрежно махнул рукой в сторону передовой. Он самодовольно улыбался, попыхивая трубкой, и был настроен, видно, преотлично. «Как всякий штабист, удачно сходивший на передний край», — с неприязнью подумала она.

— Еле разыскал вас, Полина Семеновна.

— Зачем?

— Затем, чтобы просто навестить. Слыхал, вы попали под сильную бомбежку в сельской бане. А сегодня немцы устроили всем нам горячий «душ» на плацдарме. Верите ли, я переживал за вас и сегодня, и тогда.

— Разве вы были в тот день в Буторе?

— Мне рассказал полковник Родионов. Между прочим, понравился вам Сергей Митрофанович?

— Да. Вы словно договорились хвалить друг друга. В прошлый раз назвали его славным стариком, а он окрестил вас славным малым. Скажите, вы в самом деле командовали батальоном?

— Кто же за такую длинную войну не походил в комбатах? Вы, Полина Семеновна, хотели, наверное, сказать, что бывших комбатов на войне не существует? Но я родился в сорочке.

— За десять минут до вашего прихода, на этой поляне скончался лейтенант, совсем еще мальчик, видно, прямо со школьной скамьи ушел на фронт.

Богачев долго раскуривал трубку и, затянувшись наконец, украдкой глянул на Карташеву.

— Простите мою веселость. Знаю, военным врачам достается самая горечь победы. Отстаивать человека до конца психологически труднее, чем удерживать плацдарм. Мы сегодня отбили три немецких атаки — и нос кверху, а у вас на руках умер лейтенант — и вы переживаете эту смерть как собственное поражение. Убитые не страдают, страдают раненые. И вы живете их страданиями...

Она слушала его, бесцельно наблюдая за пчелами.

Он подошел, взял ее опущенную руку, легонько сжал в своей ладони. Она не отняла руки. С минуту постояли молча, уже вдвоем приглядываясь к пчелам, которые сновали вокруг гудящего, полного жизни улья.

— Вы устали, Полина Семеновна, Хотите, вас переведут в армейский госпиталь?

Она высвободила руку.

— Не терплю всякую протекцию, тем более на фронте. Это самый безнравственный протекционизм.

— Я не хотел вас обидеть. Вы же с начала войны бессменно в дивизионном санбате.

— Разве вы не знаете, кто сменяет нас?

— Вот мне и не хотелось бы, чтобы вы дождались того разводящего.

— Никуда я не уйду из своей дивизии. Если уж без малого три года выдержала, то и дальше осилю как-нибудь. Обещайте мне больше не говорить об этом.

— Обещаю. Только не думайте обо мне плохо. — Он не сдержал свою немного лукавую, симпатичную улыбку и добавил: — Ведь я, ей-богу, ходил в комбатах.

Полина тоже нечаянно улыбнулась и поймала себя на том, что не может долго сердиться на Богачева. Не хватало еще, чтобы она ни с того ни с сего потянулась к человеку, с которым мимолетно встретилась на фронтовой дороге.