Реки золота

Итак, я еду в Бронкс. В метро хорошо тем, что не видишь окрестностей, по которым проезжаешь. Кому захочется ходить пешком по Восточной Сто сорок девятой улице в Грэнд-Конкорс? Здесь пассажиры притихают, они знают, где находятся, и ведут себя как можно сдержаннее. Разумеется, пересев на поезд пятого маршрута, идущий на юг, я собираюсь с духом, готовясь к предстоящему.

Восточная Сто тридцать восьмая улица, точка невозврата. Заправочные станции заброшены — если не принадлежат большой нефтяной компании, — независимых заправок уже не существует, даже привилегированных меньше, а расстояния между ними больше. Не могу припомнить, когда в последний раз видел здесь логотипы «Шелл» или «Хесс». Что с ними сталось? Винные погребки. Гибридные ремонтные мастерские. На витринах лавок лежат в новой упаковке водородистые и литиевые ионные батареи, дешевые, работающие на солнечных батареях портативные компьютеры китайского производства. Район почти не отличается от Кэнел-стрит в Китайском квартале, только здесь гораздо просторнее, шире улицы, меньше надежды, больше упадка. Особенно неприятно, что все это чертовски знакомо. Я словно бы снова в Джексон-Хайтс, но даже без духа Южной Азии. Ненавижу Бронкс. Почему кому-то хочется жить здесь?

Итак, я на углу Восточной Сто тридцать восьмой улицы и Александер-авеню в Южном Бронксе, жду человека Резы, стою в тени какого-то дрянного заведения со стриптизом под названием «Блаженство» неподалеку от моста Третьей авеню. Чувствую себя будто в песне Лу Рида. Нет, на самом деле ощущение такое, словно я нахожусь в перекрестье чьего-то оптического прицела. Закуриваю сигару и жадно втягиваю дым.

Это напоминает мне, что нужно посмотреть, нет ли сообщений. Во время поездки в метро я выключил айфон, но если кто-то попытается отнять его здесь, я увижу их издали и успею вызвать полицию. У меня уже есть устройство экстренных сообщений, именуемое «красный флаг», чтобы немедленно уведомить Резу об отмене доставки, если это случится, возможно, изобретенное тем же предприимчивым человеком, который придумал айхук. Включив телефон, я с удивлением обнаруживаю ряд звонков от Принца Уильяма, однако никаких сообщений. Но не успеваю перезвонить ему, как передо мной останавливается старый «ниссан»-«герефордская корова», и я вижу Аруна, неистово жестикулирующего с водительского места.

Об Аруне. Паршивая овца из приличной индийской семьи торговцев, Арун почувствовал себя не созданным для семейного бизнеса. Он сочинит вам небылицу о том, что водил такси, когда учился в религиозной школе джайнов, готовился дать обет, отречься от мира и стать нищенствующим монахом, ищущим Просветления. Это сущая ерунда. Бросил Арун эту школу, или его оттуда выгнали, он олух, от которого отказалась семья. Неудивительно, что он стал водителем такси (хотя обычно бывает обкуренным; как только ему удается проходить наркотест КТЛ — Комиссии по такси и лимузинам?). Однако сегодня восходящая звезда джайнизма не обладает наркотическим спокойствием. Он взбудоражен из-за чего-то. Я сажусь на заднее сиденье, и он отъезжает, посигналив и не взвизгнув шинами. (Это дурной знак. Обычно он не так осторожен.)

— Ренни, друг, Эйяд мертв.

— О чем ты, черт возьми?

— Друг, я только что получил текстовое сообщение из центральной диспетчерской — там говорится, что полиция вчера ночью обнаружила труп и только что провела опознание по ДНК. Назвали имя Эйяда и номер его машины. Похоже, его пытали, — говорит Арун с раскатистым по-индийски «р».

Ах черт.

— Ренни, что ты думаешь? — спрашивает Арун, глядя на меня широко раскрытыми глазами в зеркало заднего вида. Он нервничает, его руки стискивают руль, ему вскоре потребуется забить косячок, иначе начнет въезжать на тротуары.

Думай, Ренни, думай. Ты предусматривал непредвиденные обстоятельства. Бери то, зачем приехал, и исчезай.

— Вези меня в Куинс, — говорю самым спокойным голосом (черт, я почти верю в свое спокойствие).

— Куда именно, друг?

— Джексон-Хайтс. Тридцать седьмая авеню, к станции метро.

Арун кивает, он все еще испуган, но с облегчением едет к знакомому месту. Не знаю, там ли он живет, но если ты индус и водишь такси, то с Джексон-Хайтс знаком хорошо.

— Где сверток?

— В обычном месте, yaar.

Я пригибаюсь на заднем сиденье, бранясь вполголоса, и стараюсь просунуть пальцы под панель СГО, [18] не становясь коленями на пол машины. В две тысячи восьмом году, когда системы СГО в таксомоторах стали обязательными, многие водители начали жаловаться на жару, идущую на водительское сиденье от встроенного в перегородку монитора, показывающего рекламу, карты и новости для туристов. Поскольку по закону парк такси должен состоять из гибридных машин, многие стали приобретать гибриды со смещенными мониторами, модифицированными в существующих перегородках, чтобы сберечь деньги. Несколько наблюдательных людей, в том числе Арун, обратили внимание, что эта установка создает маленькое, незаметное и труднодостижимое пространство в коллекторе перегородки. Туда умещаются двести таблеток экстази в упаковках от противозачаточных пилюль. Двести доз по двести долларов каждая представляют собой «легкие сорок», которые нужно отвезти Резе. Если делаешь это, получаешь плату. Если не делаешь — о последствиях не хочется даже думать. Это суровая система с сильными стимулами прихода и ухода.

18

Система глобального ориентирования.

Эта система вынуждает Аруна работать на Резу, а меня работать с Аруном. Реза хочет, чтобы все функционировало четко, и люди в его организации стараются.

Смерть Эйяда — чрезвычайное происшествие. Не знаю, кто стоит за ней. Если это какая-то случайность, например, кровная вражда между арабами, Реза ничего не предпримет. Если же это группа, грабящая машины его сети, ей лучше всего поскорее убраться из города. Реза не любит вмешательства, и у него есть люди, способные быстро разобраться с такими делами.

Если задуматься…

Ерунда. Просто расшатались нервы.

Для долгой поездки домой достаю айфон, беспроволочные стереонаушники и открываю файл, озаглавленный «Варианты». В память об Эйяде выбираю песню «Убивающий араба» в исполнении группы «Рикетс»:

«Я могу повернуться И уйти Или могу стрелять. Глядя на небо, Глядя на солнце, Как захочу. Это совершенно Ничего не меняет».

Слишком слабо, все так говорят. Включаю прошлогоднее исполнение группы «Смоллпокс», усиленное шумом слушателей и эхом:

«Чувствую отдачу Стальной рукоятки, Глядя на морс, Глядя на песок. Глядя на себя, Отраженного в глазах Трупа на берегу, Трупа на берегу».

Недостаточно. Включаю лучшую запись группы «Блад Клот». Сопровождение у них оглушительное (электрочайники вместо ударных, три бас-гитары и гобой):

«Я жив Я мертв Я чужеземец Убивающий араба».

Когда смотришь на Южный Бронкс по пути в Куинс, это напоминает разглядывание старых фотографий города. Потому что здесь ничего не меняется. Облагораживание должно стать мощным двигателем перемен в Нью-Йорке, однако на самом деле целые островки города остаются не затронутыми прогрессом (я знаю, я сам с такого). Всякий раз, когда экономика идет на подъем, люди в окраинных районах надеются, что их округа будет новой Трайбекой [19] (выкаченные глаза, жалобы на повышение квартплаты и множество забегаловок). А когда экономика идет на спад, удивляются, почему до сих пор живут в запустении. Все сводится к деньгам, а деньги на Манхэттене. Все. Точка. Не думаете же вы, что они здесь, среди заброшенных предприятий, рушащихся домов и невыполнимых проектов? Нет, нет, нет. Здесь объявления «КВАРТИРЫ СДАНЫ», ларьки с фруктами на обочинах и грабители машин. Здесь нельзя ездить медленно.

19

Улица в Нью-Йорке, где собираются художники, находятся модные бутики, галереи.

Я совершенно разнервничался и готов пойти на убийство ради сигары. Разумеется, все эти истории я слышал. Реза — главарь русской банды на Манхэттене. Реза — криминальная империя из одного человека. Реза — отмыватель денег. Реза — сводник. Реза — король точек.

Но тут я впервые узнал о смерти — насильственной смерти, — связанной с сетью Резы. И хотя убит только Эйяд (полицейского расследования, возможно, не будет, до таксистов никому нет дела), насильственное лишение жизни человека, которого ты знаешь, действует на нервы. И почему Эйяда? Не может быть, чтобы убийство организовал Реза, это совершенно бессмысленно. Даже если бы Эйяд прикарманил все «легкие сорок», Резе не потребовалось бы и недели, чтобы вернуть их. С какой стати утруждаться? Должно быть, тут что-то другое, но кто и почему убил его, не представляю.

Район Джексон-Хайтс в июне пахнет кардамоном и дизельными выхлопами. Арун высаживает меня именно там, где я сказал, даже не останавливает полностью машину; здесь он на знакомой территории и едет к успокоительному дыму и сексу (возможно, то и другое — любезность Резы).

Я дома.

Я устало тащусь мимо объявлений «Не приводите пьяных в магазин!» по знакомому участку краснокирпичных многоквартирных домов, напоминающих картонные коробки. Ни архитектурного своеобразия, ни радующей глаз зелени, только нагромождение из кирпича и раствора, муравьиные кучи для масс.