Реки золота

Я делю товар на три части: половину и две четверти. Половина уходит в потайной ящик наверху. Одна четверть в футляр от цифрового видеодиска, который отдам водителю такси, когда вызову его. Оставшуюся четверть прячу в костюм, висящий на двери чулана, он был на мне накануне вечером. Потом смешиваю себе превосходный «Манхэттен», закуриваю новую сигару и начинаю обзванивать клиентов. Не хочу думать о том, что случилось с Эйядом.

Всего через полчаса получаю требование на первую четверть (товар по телефону не предлагаешь, просто спрашиваешь, будет ли кто-то позднее там же, где и ты, здесь нет ничего противозаконного). Потом начинаю планировать маршрут. Первые остановки вечером, разумеется, будут в Уильямсбурге, я обойду несколько легальных баров возле оживленного перекрестка Манхэттен и Дриггс-авеню, заодно и несколько близлежащих точек. Поскольку точки редко бывают дважды в одном и том же месте, и товара туда берешь мало (чтобы меньше оставлять в случае налета), они обычно находятся возле легальных баров для приманивания их клиентуры. Я отправляю Резе компьютерную карту этого района, чтобы он мог найти водителя и придумать пароль, который будет у меня в телефоне до прибытия на место. Если потребуется еще товар, этот водитель окажется под рукой, чтобы быстро съездить к моему дому, где я возьму «особый» и снова вернусь к делу. Правда, Реза может в любое время поменять водителей, поэтому нужно поглядывать на телефон.

Эта система, вероятно, покажется вам не самой лучшей, но она чертовски эффективна. Мой рекорд — две быстрые «легкие сорок» за одну долгую ночь, которая началась при закрытии сессии одной из диких бирж (мой клиент называл это тройным колдовством или как-то в этом роде) в пятницу, во второй половине дня, и продолжалась до полудня субботы. Я держался на никотине, алкоголе, адреналине целые сутки и отдал Резе все до единого доллара, перед тем как свалиться. Это стало прорывом в наших отношениях: он вручил мне в награду швейцарские часы помимо комиссионных. Я поехал домой и проспал шестнадцать часов.

С тех пор наши с Резой взаимоотношения стали гораздо лучше, но не с его командой. Я не знаю, сколько людей на него работают. Стараюсь не задавать слишком много вопросов и не общаться с другими его работниками дольше, чем необходимо для видимости. Кое с кем, например с Аруном, ладить легко. Но в людях, которых Реза держит возле своего кабинета, есть нечто меня тревожащее. Однажды я сделал ошибку, приняв участие в выпивке с ними, и потом пришлось два дня приходить в себя. Они разговаривают не то по-русски, не то по-польски и дымят как печные трубы.

Кабинетные охранники и такси — рабочая сила. Люди вроде Принца и меня — управление. Мы сближаемся с клиентами и поддерживаем цепочку снабжения. Мы подходяще выглядим для этой роли, одеваемся и говорим достаточно хорошо, чтобы приукрашивать операции Резы. Это средства к существованию. И гораздо более четкое дело, чем фотография мод. Ты получаешь назначение, получаешь свою долю и удовлетворяешь свои запросы. Поводов для недовольства почти не бывает, допустимых погрешностей не существует; ты либо приносишь Резе деньги, либо нет.

Вот почему я никак не перестану думать об Эйяде. Никто никогда не крал денег у Резы, не знаю даже, зачем и пытаться. Деньги в этой операции крутятся большие, ты получаешь из них ровно столько, сколько зарабатываешь. Вот почему я остаюсь на этом уровне, а не поднялся туда, где находится Принц Уильям. Разница между нами вот в чем. Он знает, что ему нужно таким образом зарабатывать на жизнь. Я не рассматриваю это как долговременное занятие. Есть другие дела, которыми хотел бы заниматься, не связанные с пытками и убийствами таксистов. Конечно, там нет и «легких сорока» и оплачиваются они не так, как платит Реза. А мне нужны деньги, никуда не денешься. Фотографии мод стоят достаточно дорого, но занятие это ненадежное, со временем все больше журналов, дизайнеров, магазинов сходят со сцены. Слишком рискованно делать на это жизненную ставку. А товар Резы как будто постоянно пользуется спросом.

Я знаю, что мог бы делать для него больше. Резе пригодился бы организатор, человек, поднявшийся снизу и знающий его систему, тот, кому он может доверять. Человек, чья работа стоит больше десяти процентов, которые он мне сейчас платит. Я только не уверен, что это занятие для меня.

Еще через полчаса требуется вторая четверть товара, на сей раз компашке из «Нисходящей спирали» в Нижнем Ист-Сайде. Возможно, я люблю это место не так, как следовало бы, там полно коллег-фотографов, но и слишком много наркоманов, слишком много кокаина и героина. Странно от меня слышать это? Не думайте так. Я не имею дела с наркоманами, точка. Зачем рисковать? Закоренелые наркоманы непостоянны, лишены здравого смысла, привлекают к себе внимание глупейшими выходками. Эта компания слишком пресыщена, слишком глупа, слишком опустошена и потому всегда хочет добавить. К тому же финансовое положение этих типов так же нестабильно, как их личности. Моя клиентура (со временем тщательно подобранная) состоит из более рассудительных людей (если они хотят словить кайф, то делают это осторожно, в укромной атмосфере; я не разбрасываю горсти таблеток приходящей на концерты публике в парке Маккаррена), и они финансово надежны (споры с разорившимися наркоманами не для меня, большое спасибо). Вот почему я могу так быстро и просто заработать «легкие сорок». Вот почему Реза доволен мной.

И еще потому, что я никогда у него не крал. (Эйяд, ты тоже, так ведь?)

Последняя часть потребована, когда я вытираюсь после душа, мой второй (или третий?) «Манхэттен» томится в своей хрустальной тюрьме, первый окурок из второй половины пачки тлеет в пепельнице. Ее потребовала компания из «Капитале», вечером все они будут в «Ефе», как я и предполагал. Эти ребята самые богатые, поэтому они мне наиболее дороги — по крайней мере для дела.

Чистый, приодетый и как следует выпивший перед вечером, я звоню водителю Резы. Я никогда не знаю, кто это будет, пока он не появится. Мне бы хотелось, чтобы им оказался Арун. В конце концов скверный день обернулся к лучшему.

— Сейчас в Бруклин-Хайтс слишком много русских, — отвечает Дагмара на чей-то совет.

Мы в баре «Панч и Джуди», в Нижнем Ист-Сайде (это одно из немногих оставшихся легальных заведений, владельцу его повезло с долгосрочной арендой, и он разумно вложил свои доходы в ценные бумаги, когда город вошел в неуправляемый штопор), приятно сидеть здесь после довольно-таки грязных баров и точек, которые приходилось посещать последние несколько часов. Громадное облегчение оказаться в этом обществе и поднимать бокал за бокалом, хотя и приходится слушать вечное нытье Дагмары по поводу предполагаемого переезда.

Дагмара — полячка, и носит свою историю будто якорь на шее. Она из какого-то региона, который много раз переходил из рук в руки, доставался то Польше, то России, Пруссии, треклятой Австро-Венгерской империи, треклятым нацистам… Дагмара способна говорить об этом весь вечер (и говорит). Это совершенно неуместно в Нью-Йорке, в Америке, черт возьми. Люди приезжают сюда, чтобы оставить позади предрассудки своих унылых родных стран, не носить их, будто какой-то нездоровый знак гордости. Америка вообще и Нью-Йорк в частности обеспечивают избавление от истории, убежище от вражды тысячи безликих поколений, не имеющей ни малейшего отношения к тому, кто ты и что делаешь здесь. Я никогда не понимал, почему люди в Нью-Йоркском университете тратят время на изучение истории, набиваются по пятницам в центр Эриха Марии Ремарка, чтобы послушать лекции старого эксцентричного профессора Юдта. Зачем изучать историю, когда можно жить в ней?

— А чем плохи русские? — спрашивает кто-то.

— Ты явно ничего не знаешь об истории между русскими и поляками, — говорит Дагмара с той характерной для славянок полуулыбкой-полуухмылкой, которая превращает ее для меня (несмотря на распущенные золотистые волосы, светло-голубые глаза и гибкую фигуру) в холодную рыбу.

— А что скажешь про Парк-Слуп? Это неподалеку от кладбища Гринвуд по шоссе. Там жилье дешевле, — говорит еще кто-то.

Дагмара с преувеличенной печалью качает головой:

— Слишком много сербов.

— Ну так оставь Бруклин. Попробуй поселиться в Бронксе. На Артур-авеню, — предлагает третий.

Дагмара бросает на этого советчика испепеляющий взгляд широко раскрытых глаз.

— И жить среди албанцев? Не говори чепухи, — насмешливо произносит она, очевидно, считая себя выше всего этого. (Высокомерничанье, любимое времяпрепровождение десятков женщин вроде нее, лишь подчеркивает масштаб ее лицемерия. То, что она корчит из себя разорившуюся аристократку, даже не настолько смешно, чтобы выглядеть трогательным. Можно подумать, она ради наркотиков не устраивала оральных половых актов в мужском туалете в Обероне. Поцелуй мои королевские регалии, принцесса.)