Рекламщик в ссылке для нечисти

Показав Мудрику жестом, чтобы садился, бабка Ярогнева поведала, как, оказавшись в ссылке, она забеспокоилась. Стало ясно, что время на исходе, что Казимир что-то затеял, но что именно, понять она не могла, и хотя перед отъездом украла нож, не сумела выяснить, что в нём за сила. По счастью, колдун не отыскал Раду, и та осталась свободна, хоть и привязана к реке, но эта река течёт до стольного града, а за лесом подходит к границам. Так что Ярогнева и Рада, хоть и не сразу, сумели встретиться и поговорить.

А перед тем, испугавшись, что одна не справится, и не зная, где искать помощи, Ярогнева прибегла к последнему средству — вызвала богатыря из своего рода, чтобы пришёл в нужный час, и два года они его ждали.

Василий уже едва сидел. Он чувствовал, что у него поднялась температура. Все мысли в голове спеклись. Смутно подумалось: Горыня... Его два года ждали, а он, Василий, чуть всё не испортил. Свалил бы на него пожар, и местные бы его прогнали. Хорошо хоть под конец хватило смелости сказать им правду. Может, Горыня ещё поможет...

— Поглядела я в воду, да и увидала отражение, — меж тем рассказывала Ярогнева. — Силён богатырь, широки его плечи, волосы русые...

Ясно, Горыня. Что его описывать?

— ...в кудри свиваются, а у ноги волк сидит, большой да смирный.

— Чего? — спросил Василий тонким голосом, потому что в горле пересохло и он давно молчал. Откашлявшись, переспросил нормально: — Чего?

— Ты и есть богатырь, вот чего, — хмуро сказала хозяйка. — Я, как тебя увидала, тоже думала, не ошибка ли вышла. Какой из тебя богатырь?

— Ну спасибо...

— Трижды я тебя испытывала, трижды отступиться велела, ты устоял. По всему выходило, хватит тебе сил да упорства. Одно сделала зря...

Тут у Василия кое-что сложилось в голове, и он сердито воскликнул:

— В смысле испытывала? Так это из-за тебя меня по ночам душили?

По лицу бабки понял: из-за неё.

Тут он позволил себе сказать кое-что об испытаниях, обо всех этих методах и о своём отношении к ним. Само собой, прошёлся и на тот счёт, как вообще можно затащить человека в другой мир и ничего ему не объяснить, вот так бросить и надеяться, что выплывет.

— Говорить-то было нельзя, — сказала Ярогнева, не глядя на него. — Ежели богатыря призываешь, так ни говорить, ни вмешиваться не велено. Судьба, говорят, сама его выведет куда надобно, руку направит. Испытать можно, да и всё, а я не утерпела, вмешалась...

— Это когда? — уточнил Василий.

— Да когда ты уйти отсюда пожелал. Тебя-то в границах ничего не держало, да я решила, так лучше будет, вернее, вот и зачаровала тебя, чтобы остался. Вишь, беда от того вышла, нож мы упустили, а на что он Казимиру, так и не прознали.

— Так я тут куколку находил...

Ярогнева неспешно поднялась, взяла с полки горшок и вынула из него знакомую куколку.

— Вот эту, — сказала она, сжимая куколку в морщинистых пальцах. — Она тебя и держала. Вот, гляди, при тебе сжигаю, будешь свободен...

И, подойдя к печи, бросила куколку на догорающие дрова. Та сперва лежала, потом неохотно затлела, и вот кудельные волосы занялись огнём. Он перебросился на тело, и куколка запылала, легко потрескивая, и скоро сгорела вся, распалась чёрными клочьями. Ярогнева помахала рукой, разгоняя дым.

Волк подошёл, принюхался и чихнул. Дым дошёл до Василия, и он закашлялся, а потом спросил:

— Так а теперь-то ты мне зачем сказала, если нельзя говорить?

— А теперь, Василий, домой я тебя отправлю, — сказала Ярогнева, качая головой. — Покормлю вот, ночь поспишь, не гнать же тебя такого. Сами уж как-то управимся, без твоей помощи. Не тот ты богатырь, которого я ждала, да и я хороша: испугалась, что пойдёшь, да сгинешь, а от того, вишь, всем хуже стало. И нож потеряли, и Марьяшу мне жаль, да и сам ты едва жив остался. Ежели ты, богатырь, с ыркой-то не справился — а ырка у нас за два года никого изловить не сумел, тебя первого, — то уж колдуна вовек не одолеешь. Да ещё и такого, который меня посильнее, похитрее будет.

Василий поморгал, ошарашенный бабкиными словами. Вот так, значит. Призвали, согласия не спросили, ничего не объяснили, а теперь пинком под зад — мол, не годен?

— Да ни фига, — обиженно сказал он. — Я никуда не пойду, ясно? Сразу по-нормальному надо было объяснять. Если ты хоть что-то умеешь кроме этих куколок своих, то давай, ставь меня на ноги, и подумаем... Казимир мне перья оставил, чтобы его вызвать. Вызовем и устроим на него засаду, а, как тебе?

— Не одолеть его так, — прошептал Мудрик, а бабка и вовсе покачала головой, пряча улыбку, а потом не сдержалась и рассмеялась обидно.

— Ох, каков богатырь, — сказала она, утирая проступившие слёзы. — Твёрдо помереть решил, я гляжу. Нет уж, обойдёмся без этого...

Она подошла к сундуку и, опустившись на колени, принялась что-то искать. Василий почему-то решил, что она достанет меч и кольчугу. Правда, он чувствовал себя так паршиво, что ему бы не сражаться, а полежать дней пять...

Ярогнева опустила крышку и подошла. В её руке темнело что-то маленькое, плоское и смутно знакомое.

— Твоя вещица? Гришка мне принёс.

Телефон! Уже просохший, но наверняка не рабочий.

Василий кое-как взял его, чуть не уронил, включил. Экран загорелся. Сеть не ловила, но осталась половина заряда, и вообще... Телефон! Что-то из того мира, от которого он уже начал отвыкать.

— Вот и заберёшь, как уходить будешь, — сказала между тем хозяйка. — А теперь ужином накормлю, а то уж еле сидишь, да и спать пора.

Снаружи и правда уже смеркалось. Громко стрекотали сверчки, тянуло прохладой, и ветер гнул травы, шумел. После того, как Василий посмотрел на светящийся телефон, небо показалось ему совсем тёмным. У края его, едва различимые, застыли длинные чёрные облака.

Волк лежал у порога, опустив морду на лапы, и к чему-то прислушивался, водя ушами.

Бабка Ярогнева загремела ухватом, вынимая горшок из печи. Ночные мошки закружились над ярким экраном — одна, другая. Василий нажал кнопку отключения, помолчал, качая телефон в руке, и сказал:

— Никуда я сейчас не уйду. На, спрячь пока. Завтра соберёмся, может, вместе что-то придумаем...

Он пытался держаться уверенно, а сам подумал: станет ли с ним хоть кто-то разговаривать после всего? Кто-то, правда, принёс его сюда, но одно дело — не бросить на верную смерть, и другое — продолжать с ним общаться, как раньше. Его ведь даже не домой отнесли, а оставили здесь, как будто дали понять, что там он больше не нужен, там его не примут...