Рекламщик в ссылке для нечисти

Горыня вздохнул и упёр руки в бока.

— В чужих землях Зорко Казимиром назвался. Едва я узнал, где прячется, опять он ушёл, и хитро так, надолго след оборвался, лишь теперь и сыскал. Я покои его обшарил, да ларца того не видать. Стража меня изловила, царь Борис и слушать не стал, уж и в темницу бросить хотели, а Казимир посмеялся да и сказал отпустить. Это вот мне всего обиднее: выходит, он меня нисколь не боится, супротивника во мне не видит. Да и то сказать, ежели батюшка мой с побратимами его не осилили, что я один-то могу? Вот, думал, не тут ли он ларец-то свой запрятал...

— Дурак он, что ли, вещь-то такую ценную там оставлять, где все ему смерти желают? — спросил Тихомир.

— Ежели не тут, я уж тогда и не знаю, где искать, — с отчаянием ответил Горыня. — Мир-то велик, весь не обойдёшь.

Бабка Ярогнева помрачнела, руки её сжались в кулаки, комкая чёрную юбку.

— Думается мне, игла та у нас в руках была, — сказала она. — Ведь где такую вещь лучше спрячешь, как не у матери, которая верит, что дитя своё тем спасает? Ох, богатырь, ежели б только ты не молчал, как прибыл...

— У какой такой матери? — непонимающе спросил полевик. — И где она, игла?

— Думаешь, нож этот? — убито спросил Добряк и уронил лицо в ладони. — Что ж я наделал-то!

— Поеду я в стольный град, — сказал богатырь. — Уж ныне-то колдун от меня не уйдёт!

— Да погоди ты! — прикрикнул Тихомир. — Сядь. Тут ещё крепко подумать надо.

И, оглядевши всех, староста прибавил, щуря глаз и оглаживая бороду:

— Верно дочь моя говорит. По одному-то мы уж пытались, а теперя вместе попробуем.

Глава 21. Василий действует по новому плану

Поздним вечером Василий прохаживался у родника, нервно поглядывая в поля. Было зябко. Над травами стелился лёгкий туман, как дым, и в этом тумане вполне мог прятаться ырка.

Днём Василий сжёг перья и теперь напряжённо ждал.

— Звал меня? — раздался голос за спиной.

— А-а, блин! — испуганно воскликнул Василий и обернулся. — Звал, да.

Ещё не совсем стемнело, так что он ясно видел лицо колдуна. Странное лицо, вроде и гладкое, почти без морщин, и седины в волосах всего пара ниточек, но всё равно кажется, что Казимиру под сотню лет. Может быть, из-за глаз. Они запали до того, что чётко обрисовались края глазниц, и взгляд был тяжёлый, мутный, неживой. Неприятный взгляд.

А ведь был бы даже ничего с виду, если бы не глаза. Лицо холёное, тонкий нос с горбинкой, усы с бородой волосок к волоску, одежда золотой нитью вышита, на пальцах перстни. Ему бы тёмные очки и золотую цепь, и прямо звезда получится. Хоть сейчас в клипе снимай.

— Сделал я, как ты говорил, — сказал Василий, разглаживая низ рубахи, заскорузлой от крови, и огляделся с тревожным видом. — Всё, что можно, поджёг. Они сами на Горыню подумали, даже почти и помогать не пришлось. Он в лес ушёл, но без коня, и, в общем, не знаю, жив ли останется. Крови столько было! Наверное, долго не протянет.

Казимир молча смотрел. Ничего не говорил, не кивал, и Василию стало не по себе.

— Нож я достал, — сказал он, нервно сглотнув. — Но видишь, что Добряк этот проклятый сделал? Посмотри!

И Василий указал на рваную рубаху, пропитанную кровью, выставил перед собой перевязанную руку.

— Вот, видишь? Узнал, что нож у меня, и силой забрал!

Уголок рта Казимира дёрнулся вверх.

— Вот, значит, как. А мне Добряк о таком не докладывал.

— Так а мне что делать теперь? — жалобно спросил Василий. — Мы же договорились, что я нож тебе дам, а ты меня вернёшь домой. Я старался, а теперь что получается? Я здесь оставаться не хочу! Что мне сделать, какую ещё работу? Всё, что угодно, только вытащи меня из этой дыры! Я на всё согласен.

Больше всего Василий боялся, что теперь он Казимиру не нужен. Чего доброго, окажется, что колдун и правда может вернуть его домой. И вернёт, вот прямо сейчас.

Или, некстати и только теперь пришла в голову мысль, уберёт другим способом. Зачем ему человек, который знает лишнее?..

По счастью, Казимир от предложения не отказался.

— Я велел тебе остановить работу... — начал он.

— А я уже! — перебив его, торопливо проговорил Василий. — Сказал им, что в таком виде я не работник и что вообще никому теперь не доверяю, раз уж Добряк со мной так... Да они и сами все перессорились, а пока выясняли отношения, всё испортили назло друг другу. Ты, может, видел, крыши все чёрные, и на дорогу хлама набросали, не пройти. Ну куда тут людей звать, и правда? Да ещё...

Он понизил голос и смущённо сознался:

— Я ж не особо и понимаю, как тут людей зазывать. Там, откуда я родом, всё по-другому устроено, а здесь что? Думал стоять у дороги, ждать, пока кто-то мимо пройдёт, и кричать, мол, заходите к нам. Так люди, наверное, и не пришли бы. Чем их тут завлекать, я вообще не знаю. У меня бы и так ничего не вышло.

— Ничего, это к добру, — утешил его Казимир. — Вот что: в ночь Купалы я подменыша прогоню и царевича верну. Надобно мне, чтобы ты Ярогневу чем-то отвлёк, не то помешает она.

— Понял, — кивнул Василий. — Доброму делу как не помочь? А я даже знаю, чем отвлеку. Она меня вроде как лечит, так я притворюсь, что мне хуже стало, и пошлю за ней кого-нибудь. Она пока от своего дома сюда доковыляет, пока обратно... Ну и задержать постараюсь, потяну время.

Казимир согласился, дал ему на всякий случай три новых пера взамен израсходованных и улетел, сделав круг над Перловкой. Василий дождался, пока колдун совсем растворится в тёмном небе, и вошёл в ворота.

Из дома Добряка тут же повалил народ, обступили, загомонили:

— Ну, как оно, сказывай?

— Поверил те колдун-то?

— Чё выведал?

Василий, поморщившись — его хлопнули по больному плечу, — рассказал, что колдун хочет застать Мудрика одного, а значит, нужно глаз с него не спускать. Может, и вообще где-то спрятать.

— А в остальном, — подвёл он итог, — Казимир вроде поверил, что никакого заповедника не выйдет. Лишь бы позже не прилетел посмотреть. Надеюсь, у него есть дела поважнее, чем туда-сюда летать.

— Ну, добро, — обрадовались деревенские. — Кликните Мрака, пущай сажу-то с крыш смывает, да спервоначалу с дороги приберём.

На дорогу они вынесли всё, что нашлось в домах: миски, лохани, мётлы, наколотые дрова. Посчитали, что Казимир в сумерках не разберёт, что там за хлам набросан. Теперь взялись собирать и ругаться: каждому казалось, что у него под шумок что-то спёрли.

— Этак-то и выйдет, как Казимиру надобно, — в сердцах сказал Добряк. — Перегрызёмся и никакого общего дела не справим. Ты ить чё верещишь, Неждана, какие твои полешки, ежели ты печь-то не топишь?

И тут же заругался тонким голосом: