Рекрут Великой армии

Мы шли быстро. Снова начался дождь, и нам приходилось шлепать по грязи. Ночь наступала. Такой отвратительной погоды я никогда не видел. Дождь лил как из ведра, мы промокли до нитки. К тому же изрядно проголодались.

Бюш повторял:

— Если бы мне сейчас дали десяток печеных картошек, я был бы вполне доволен!

А я в своих грезах видел нашу теплую, уютную комнатку, Катрин, угощающую нас с дядюшкой Гульденом жирным супом и котлетами.

Стало совсем темно. Мы узнавали дорогу только по грязи: шлепай по грязи и не собьешься!

Около восьми часов мы услышали отдаленный гул.

Одни сказали:

— Это гроза!

Другие:

— Это пушки!

К вечеру мы подошли к перекрестку двух больших дорог, который назывался «Катр-Бра» [23] . Здесь маршал Ней дал сражение англичанам, чтобы помешать им прийти на подмогу пруссакам. У Нея было 20 тысяч против 40 тысяч англичан.

На перекрестке стояло два дома, переполненных ранеными. Кругом поля овса и ячменя были завалены трупами. Здесь я впервые увидел красные мундиры английских солдат.

23

«Четыре руки» (фр.).

Капитан велел нам остановиться и вошел в один из домов. Мы остались мокнуть под дождем. Через некоторое время капитан вышел в сопровождении дивизионного командира Донзело. Командир громко смеялся. Оказалось, что нам следовало идти совершенно в другую сторону и присоединиться к армии Груши. Нам было приказано немедленно двинуться дальше.

Я думал, что упаду от усталости. Дело стало еще хуже, когда мы догнали обоз и были вынуждены идти около дороги, по глинистому полю.

К одиннадцати часам ночи мы пришли в Женапп. Деревня была загромождена фургонами, пушками и обозом. Отсюда мы пошли прямиком через поля и нивы, словно дикари, не щадящие ничего. Через каждые двести шагов были расставлены драгуны, которые кричали: «сюда! сюда!» и указывали дорогу.

В полночь мы вышли на дорогу. Здесь стояла ферма, в которой находился генералитет. Наш капитан вошел туда, а мы один за другим, не обращая внимания на оклики офицеров, перелезли через изгородь и стали вырывать штыками репу и другие овощи. Через две минуты весь огород был опустошен.

Когда капитан вернулся, мы уже по-прежнему стояли в рядах.

За грабеж во время войны обыкновенно расстреливают. Но что нам было делать? Нам не выдавали в тот день рационов, и у нас было с собой лишь по горсти риса. А без говядины от риса мало толку. На другой день — перед битвой при Ватерлоо, нам выдали лишь по порции водки.

Мы пошли дальше. Когда взобрались на небольшую возвышенность, мы, несмотря на дождь, увидели бивуаки англичан. Нам велели расположиться во ржи, среди других полков. Был отдан приказ не разводить огня и потому мы не видели своих.

Солдаты спали, как цыгане, под проливным дождем, дрожали от холода, мечтали об истреблении своих врагов и были рады, если у них имелись репа, брюква или что-нибудь подобное.

Я думал: «Неужели это жизнь честных людей? Разве для этого Бог создал нас? Разве не ужасно, что король или император, вместо того чтобы заботиться о нуждах страны, развивать торговлю, распространять образованность и содействовать свободе, довел нас до такого ужасного состояния?»

Впереди виднелись лагеря англичан. Там горели костры. Солдаты, получившие порцию мяса, водки и табаку, грелись у огня. Меня возмущало это зрелище. У меня зуб на зуб не попадал.

Кое-как я все-таки заснул.

Я проснулся около пяти часов утра. Перезванивались колокола окрестных селений. На растоптанных нивах лежали спящие солдаты. Небо было хмурым.

Эта картина навела на меня грустные мысли и воспоминания о родине.

«Сегодня воскресенье, день мира и отдыха», — подумал я, и мне вспомнилось, как я проводил этот день в Пфальцбурге.

Лагерь стал просыпаться. Заиграли зорю. Солдаты начали вставать. Три дня маршей и сражений и отсутствие рационов сделало людей сумрачными. Разговоров не было слышно. Всякий думал свою думу.

Перед нами расстилалась громадная равнина, занятая англичанами. Позади них, на холме, стояла деревня Мон-Сен-Жан. За ней, уже совсем на горизонте, виднелся громадный лес.

Я понимал, что теперь нам предстоит генеральное сражение, какого я, может быть, еще ни разу не видел.

Глава XXIII. Лицом к лицу с врагом

Я стал рассматривать равнину, разделявшую нас от врагов. Привычный взор мог заметить небольшую лощину, более глубокую с правой стороны. На откосе около нее стояло несколько домиков, окруженных деревьями. Это была деревня Планшенуа. Дальше за ней до самого горизонта тянулась равнина.

Сперва мы все недоумевали, почему англичане заняли эту позицию. Затем мы рассмотрели, что как раз посредине вражеского лагеря проходит широкая и частью мощеная дорога. Эта дорога шла через Мон-Сен-Жан, в Брюссель. Англичане не хотели пускать нас по этому пути.

Боевая линия врага растянулась версты на три. По флангам стояла бесчисленная кавалерия. Кавалерия стояла и в тылу, в небольшой лощине, находившейся между рядами англичан и деревней Мон-Сен-Жан. Линия англичан шла вдоль изрытой дороги, пересекавшей главную брюссельскую дорогу перпендикулярно. За главной линией виднелись резервы.

Позиция врага была очень сильной. Однако у нас имелось несколько преимуществ. Как раз на большой дороге, посередине равнины, находилась большая ферма Хе-Сент с разными хозяйственными постройками, сараями, амбарами, конюшнями и тому подобным. Постройки выходили углом в сторону англичан. Посредине был двор. Все постройки были из кирпича. Разумеется, англичане разместили там свой отряд; однако, если бы нам удалось отнять ферму, мы очутились бы очень близко от центра их позиции и могли бы успешно направлять свои колонны в атаку. Еще дальше перед правым крылом англичан находилась другая ферма — Гугомон, окруженная леском. Она тоже могла нам пригодиться, но пока была в руках англичан.

Около левого крыла врагов располагалась третья ферма — Папелотт, занятая немцами.

Утром мы развели костры и немного отогрелись; те, у кого был еще рис, стали греть воду. Часов в восемь подъехали телеги с патронами и бочками с водкой. Нам раздали по двойной порции водки, но хлеба не было. Больше мы в этот день ничего не получили. Скоро началось передвижение войск. Наш батальон был присоединен к дивизии Донзело.

Наши четыре дивизии получили приказ пойти вправо от дороги. После некоторые рассказывали, будто солдаты шли с песнями. Это не верно. Нам было не до песен после ночного перехода, после ночлега под дождем без костров, после двух дней без пищи. Даже самые мужественные из нас имели угрюмый вид.

Дядюшка Гульден рассказывал мне, что в его время солдаты пели во время походов, но они шли по доброй воле, а не по принуждению. Они боролись за права человека и свои поля. Это совсем другое дело.

Правда, согласно свыше отданному приказанию играла музыка, но когда она замолкала, водворялось гробовое молчание.

Мы шагали скорым шагом, увязая по колено в грязи. Наконец мы остановились в тысяче-тысяче двухстах шагах от левого фланга англичан. Здесь мы стали выстраиваться в боевой порядок.