Реквием по любви. Грехи отцов

Толя оказался рядом в считаные секунды. Дрожащей ладонью провел по ее волосам. По щекам. Затем склонился прямо к уху:

— Тебе никто не поможет! Все спят! Я усыпил их всех…

* * *

Горло сдавило невидимым чугунным обручем. Из глаз брызнули слезы.

Лиза не могла контролировать их. Просто не могла.

— Ублюдок! — ее истерический визг эхом отразился от стен. — За что?

— За что? — заорал Решетников, схватив ее за плечи и встряхнув, точно куклу тряпичную. — За что, бл*дь?! Мой брат все эти годы как сыр в масле катался! Он бед не знал! У него все было! Он мог деньгами вместо туалетной бумаги подтираться! А я? Что в этой жизни видел я? Только боль. Только смерть. Предательство. Зона. Кирилл забыл о моем существовании, а я ждал своего старшего брата каждый божий день! Пока он засыпал в теплой кроватке, да ел что послаще, меня жестоко избивали приемные родители! И друзьям своим… предлагали время от времени! К тому моменту, пока об этом стало известно органам опеки, я успел возненавидеть свое существование. И… твоих родителей тоже! Они обещали усыновить нас! Обещали защищать, оберегать. Обещали стать нам настоящей семьей. А по факту? Твоя мамаша отняла у меня брата! Единственного родного человека, оставшегося у маленького ребенка. Она отняла у меня все!

— Что ты такое говоришь? — всхлипнула Лиза, переходя на крик. — Они просто не успели! Как раз тогда моего отца и убили! А мама вынуждена была скрываться от его врагов – со мной на руках! И тем не менее она выполнила свое обещание. По ее просьбе дядя Боря забрал из детского дома…

— Только Кирилла! — заорал Толя, пронзая ее безумным взглядом своих глаз, до жути покрасневших от слез. — Его одного!

— Потому что к тому времени тебя уже отдали в приемную семью! — ничем не уступала Лиза. И пусть силы ее стремительно покидали, но голос не подводил. — Они ничего не могли с этим поделать! Лишь когда тебя снова вернули в детский дом, мама попросила Зарутского позаботиться о…

— Заткнись! — взревел Решетников. — Макар усыновил меня по своей инициативе. Никто его об этом не просил! Он сделал это…

— Потому что знал, как ты ей дорог!

— Нет! — Толя разразился смехом, далеким от адекватного. — Он просто любил ее. Любил эту суку! И хотел впечатлить. А сам страдал по ней. Каждый гребаный день. Она всю душу из него вынула. И за это… я убил ее!

Ей показалось, будто ее ударили. Наотмашь. Со всей дури. Не щадя.

Воздух закончился в легких. Очертания предметов стали расплываться.

— Что? — выдохнула сипло, практически на последнем издыхании.

По щетинистой мужской щеке скатилась слеза. Поджав губы, он повторил.

— Ту мразь, которая тебя родила… убил я! — вновь безумный взгляд, вновь смех, леденящий кровь. — Она хорошо пряталась все те годы. Пряталась у всех на виду. Но наша встреча была предопределена судьбой. К тому моменту мне исполнилось восемнадцать. Я встречался с девчонкой из выпускного класса твоей школы. Она пригласила меня на линейку в честь первого сентября. Там-то я и увидел Марину. Веселую. Улыбающуюся. И столь красивую, что ослепнуть можно. С возрастом она стала еще краше. Я стоял там, будто пришибленный, и никак не мог на нее наглядеться. А потом увидел, кому она улыбалась. Своей маленькой копии. Своей дочери! Исковеркав мою жизнь, так и не став мне матерью, она в любви и счастье растила своего ребенка. Дарила тебе то, что обещала подарить мне. И я решил в тот момент, что ее рыжеволосая красавица должна на собственной шкуре ощутить все прелести этой жизни! Я отошел подальше, спрятался за дерево и достал пистолет. На долю секунды появился соблазн и тебя в расход пустить. Но ты была слишком мала. Слишком невинна. А вот в твою мамашу я выстрелил без тени сожаления! Потому что она это заслу…

Резко вздрогнув, Решетников распрямился во весь свой рост и с опаской покосился на дверь. Балансируя на грани обморока, почти ничего не видя из-за слез, стоящих в глазах, Лиза тоже интуитивно посмотрела в ту сторону.

Крик застрял где-то в горле. В дверном проеме, с лицом, напоминающим непроницаемую маску, возвышался Макар Зарутский.

Анатолий тут же затараторил, явно сражаясь за дыхание:

— Наконец-то, бать! Я уже волноваться начал. Я все сделал, как ты велел. Подсыпал порошок им в еду и в питье. В доме все уснули. Девчонка тоже вот-вот вырубится. Что будем делать да…

Мужчина остановил его жестом и глухо произнес:

— Подойди!

Решетников подчинился. Остановившись на расстоянии вытянутой руки от своего приемного отца, он застыл, ожидая от того дальнейших действий.

— То, что ты сейчас сказал – правда?

— Я…

— В глаза смотри!

— Из-за нее страдали мы оба! — еле слышно отозвался Анатолий.

Макар же, сжав губы в тонкую линию, заявил:

— Ты ведь не ее убил, Толя. Ты меня убил.

— Она была…

— Моим воздухом! — прогромыхал Зарутский так громко, что захотелось немедленно прикрыть уши. Да только Лиза не могла и пальцем пошевелить.

Понурив голову, Решетников виновато протянул:

— Мне жаль. Я снова оступился. Бать, прости меня!

Мужчина грустно улыбнулся, пристально вглядываясь в лицо человека, которого вырастил. Которого воспитал. Его глаза неестественно блестели. Будто слезились от зверской, неописуемой боли. Наконец, раскрыв объятия, Макар притянул Толю к себе. Крепко сжал. Ободряюще похлопал по плечу.

— Я прощаю тебя, сын! — прозвучало хрипло. — Прощаю!

А потом раздался страшный хруст, и Решетников безжизненным бревном рухнул на пол. Зарутский молниеносным движением свернул ему шею.

Но Лиза не смогла даже закричать. Она провалилась в спасительную пустоту.

Глава 55

В то же время…

— Ну, как ты? Полегчало немного?

Несмотря на летний зной, Вика обхватила себя руками и зябко поежилась.

Не было нужды оборачиваться. Она и так прекрасно знала, кому принадлежит голос, раздавшийся у нее за спиной. Кирилл. Приемный сын Прокурора. Все разъехались в срочном порядке несколько часов назад.

Из мужчин в доме остался только он да четверо вооруженных охранников.

Но последние на территорию двора не совались. Патрулировали периметр.

Ирина Павловна тоже осталась. Она не отходила от Валентины Степановны – бабушка Лизы балансировала на грани сердечного приступа из-за всего… случившегося. А Вика… ее по-прежнему трясло. По-прежнему лихорадило. По-прежнему в груди жгло, и точно кислотой все ее внутренности разъедало. Животный ужас все сильнее стискивал в своих стальных объятиях.

И недавняя инъекция сильнодействующего транквилизатора, приправленного несколькими таблетками успокоительного… почти не действовала. Видимо, слишком много адреналина плескалось в ее крови.

Соколовская разве что рыдать перестала. И на том спасибо!

Дабы ответить на вопрос мужчины, Вика прислушалась к своим внутренним ощущениям. Сердце болезненно сжималось в ее груди, отсчитывая запредельный бешенный ритм. Руки и ноги ослабели, сделавшись ватными. Голова гудела. Голос сел от продолжительной истерики. Горло саднило столь сильно и нещадно, словно она в порыве отчаяния горстями жрала битое стекло. Ее глаза раскраснелись и болели. Веки припухли. Однако, увлажнив искусанные до крови губы и втянув побольше воздуха в грудь, Вика еле слышно отозвалась, красноречиво кивнув на след от укола на плече:

— Не кричу же больше. Значит, действует.

— Иногда молчание – громче любого крика.

— Не могу знать, — безразлично обронила девушка.

Последние часа полтора, будучи не в силах войти в дом человека, которому ее отец (так или иначе) принес столько горя, она сидела на крыльце.

Тяжело вздохнув, и Кирилл примостился рядом. На ту же ступеньку.

— На вот, — протянул ей чашку с чаем. — Выпей.

— Спасибо…

Она вцепилась в напиток дрожащими пальцами. Лишь прикоснувшись к горячему стеклу, осознала, до какой степени у нее заледенели руки.