Реквием
Шрифт:
«Так же, как и я, дамы. Так же, блять, как и я».
Ради бога, на Бет розовое боа из перьев. На Эш фетровая шляпа и тяжелая, тщательно продуманная подводка для глаз цвета электрик, замысловато закрученная вокруг глаз. Неужели они не понимают, как глупо выглядят?
Я добираюсь до края толпы, довольствуясь тем, что снова возвращаюсь на другую сторону, туда, где все еще стоят Мэл и ее компания, но когда оборачиваюсь, то сталкиваюсь лицом к лицу с единственным человеком, с которым не хотела сталкиваться сегодня вечером.
Его лицо лишено всякого выражения, когда Тео стоит
— Знаешь, я тут подумал… — говорит он.
Еще одна дрожь пробегает по моему позвоночнику вверх, а затем вниз, снова вверх, и вниз; ненавижу, что такой его взгляд может вызвать у меня какую-либо физическую реакцию, даже если эта реакция — отвращение. Я ловлю себя на том, что смотрю на три темные веснушки у него под глазом. Мне приходится впиться ногтями в ладонь, чтобы заставить себя остановиться.
— Ах, мне жаль, — я надуваю губы. — Это должно быть больно.
Парень кисло улыбается мне.
— Мило.
Я пытаюсь проскользнуть мимо него, но Тео отступает в сторону, преграждая мне путь.
— Такие девушки, как ты, думают, что, блять, неуязвимы. Непоколебимы.
Склоняю голову набок.
— Забавно. Я буквально вчера сказала то же самое о тебе. И… такие девушки, как я? Ты ничего не знаешь о таких девушках, как я.
Я снова пытаюсь обойти его. Парень снова блокирует.
— Я знаю много.
— О, правда? Просвети меня, — дерзко выпаливаю я. Мое горло пульсирует от ненависти. — Что ты… — тыкаю пальцем ему в грудь. — Думаешь, ты знаешь обо мне? Я бы с удовольствием послушала, Мерчант.
Парень смотрит на точку на своей груди, прямо над солнечным сплетением, куда только что ткнула указательный палец. В выцветшей футболке ACDC с длинными рукавами и рваных черных джинсах, с растрепанными и тщательно взлохмаченными темными волосами, он выглядит так, словно изо всех сил старается не быть тем, кем является — богатым, избалованным, высокомерным ребенком с трастовым фондом и с серебряной ложкой, на милю засунутой в его задницу.
— Думаешь, что только потому, что ты страдала, мы ничего не знаем о страданиях? Ты думаешь, что наша боль бледнеет по сравнению с твоей? Твоя боль намного важнее нашей? Ты, такая уверенная в своем моральном превосходстве, со своей гребаной доктриной сиротства, со своими правилами и приказами, с этой раскаленной добела местью, горящей в твоих венах.
Меня раздражает, что он повторяет вслух мысли, которые только что затуманили мой разум. Еще больше раздражает то, что он, похоже, действительно что-то знает обо мне. И снова дрожь паники обжигает меня изнутри.
— И что ты знаешь о моих правилах? Моих страданиях? — я выплевываю слова, выдавливая их сквозь стиснутые зубы.
Взгляд его темных глаз, почти черных в темноте, скользит от моего рта к щекам, к глазам, где задерживается и загорается. Лукавая ухмылка растягивает его рот слева.
— О, это испортило бы игру. Если ты намерена разыграть эту штуку со мной, то мы должны,
по крайней мере, повеселиться, не так ли? Но… почему бы тебе не помочь мне, малышка? Когда завтра вечером доложишь всю информацию, которую собрала о ситуации здесь, в «Туссене», не сделаешь ли мне одолжение?— Какого хрена я должна делать тебе какие-то одолжения?
Тео игнорирует вопрос.
— Спроси ее о Генри.
— Кто, черт возьми, такой Генри?
Сделав еще один глоток своего напитка, Тео пожимает плечами.
— Я это знаю, а ты должна выяснить. Спроси ее, Соррелл. — Теперь он проскальзывает мимо меня, направляясь обратно к огню, оставляя меня застывшей на месте, и вспышка гнева пронзает меня ножом прямо между ребер.
Я следую за ним. Это неправильно, но ничего не могу с собой поделать.
— Спросить кого?
Тео не отвечает, просто продолжает небрежно пить из своего стакана, широко улыбаясь проходящим мимо людям. Беззаботность — это больше, чем я могу вынести. Схватив парня за плечо, я разворачиваю его, и темная жидкость в его стакане выплескивается, забрызгивая его рубашку. Он снова смотрит на свою грудь, теперь на мокрое пятно, которое я только что нанесла, затем медленно поднимает на меня взгляд с убийством в глазах.
— Кому, черт возьми, я должна отчитываться, Тео? Кому, черт возьми, должна задать вопросы? Как думаешь, у кого, черт возьми, есть…
— Рут. — Имя вылетает из его рта, пропитанное ядом — жестокий и грубый звук, который, кажется, причиняет ему боль. — Тебе знакомо это имя, не так ли?
Я отшатываюсь, одновременно уязвленная его сарказмом и ошеломленная этим именем на его губах.
— Да, я так и думал, — холодно говорит он. — Почему бы тебе не спросить свою драгоценную Рут о Генри? А когда она солжет тебе и скажет, что понятия не имеет, о чем ты говоришь? Когда прикажет делать свою работу и перестать задавать глупые вопросы? Приди и найди меня. Тогда я расскажу тебе все о Генри. Хорошо? — тяжело дышит через нос Тео, ноздри раздуваются, в его глазах мерцает опасный огонек, который не имеет ничего общего с огнем костра.
— Эй, детка. — Бет появляется из ниоткуда в облаке нелепых розовых перьев и приторно-сладких духов. Она проводит рукой по груди Тео, бросая при этом взгляд, полный крайнего отвращения в мою сторону. Затем отводит взгляд от меня и снова смотрит на него, хлопая накладными ресницами. — Ты еще даже не поздоровался со мной, детка. Где, черт возьми, ты был всю ночь?
Парень даже не смотрит на нее. Опрокидывая стакан, Тео осушает его, мышцы его горла работают, когда парень глотает остатки своего напитка. Опустошив стакан, он бросает его в огонь, не отрывая от меня взгляда. Мы больше не обмениваемся словами, но выражение его глаз говорит о многом: парень заставляет меня сделать то, что он сказал.
Тео Мерчант прочищает горло, поворачивается и стремительно исчезает в толпе людей, даже не оглянувшись.
Бет набрасывается на меня, как разъяренная гадюка.
— Держись, блять, подальше от Тео, сука. Он мой, и каждый, у кого здесь есть хоть капля мозгов, знает это. Не знаю, кто, черт возьми, сказал тебе это дерьмо о Лэнсе, но это неправда. И если хотя бы даже подумаешь о том, чтобы опубликовать какие-либо фотографии, или видео, или… или… или что-то еще, тогда да поможет мне Бог…