Реквием

Том посмотрел на нее:

– Вы думаете, это легко пережить?

– Нет, не думаю, что это легко. Воспринимать такие вещи как взрослый человек и относиться к ним легко – совсем не одно и то же.

Том провалился в бездну молчания. Если он ждал, что Тоби вытащит его из нее, то ждал напрасно: она не собиралась этого делать. Так прошло минут пять, но в кричащем вакууме, где каждая секунда набухала и разрасталась, трудно было четко ориентироваться во времени. Наконец он поднял голову и увидел, что ее серые, как морская волна, глаза терпеливо смотрят на него.

– А? Что?

– Вы собирались объяснить мне, почему вы чувствуете себя так погано в связи с этим происшествием, несчастным случаем, катастрофой.

Открылась дверь и, не спрашивая разрешения, вошла Кристина. Так же молча она села на свободный стул. Том посмотрел на Тоби.

– У нас тут открытая система, дорогуша. Каждый помогает каждому. Иначе говоря, нет пациентов и нет врачей. Кристина и другие наши женщины обладают и опытом, и проницательностью, которые могут быть полезны.

Том тупо смотрел в пространство перед собой. Неужели он так низко пал, что Тоби считает эту сумасшедшую подходящим терапевтом для него?

– Достаточно низко, – сказала Кристина.

– Что? – опешил Том.

– Ты слышал.

– Я слышал, но я…

– А пошел ты!..

– Тише, тише, не надо так набрасываться на него, – успокаивающе произнесла Тоби.

– Это он набрасывается, а не я, – огрызнулась Кристина.

– Но я же не…

Кристина, не дав Тому договорить, отвернулась от него и обратилась к Тоби:

– Я стараюсь быть доброжелательной, Тоби, я правда стараюсь. Но послушайте, о чем он думает. Как можно быть доброжелательной при этом? Его ум где-то блуждает. К черту, если он хочет так себя вести, я пошла. – Она резко поднялась, опрокинув стул, и вышла из комнаты.

Когда дверь за ней закрылась, Том опять посмотрел на Тоби. Она поправляла прическу на затылке.

– Вы собирались объяснить мне, почему чувствуете себя так погано в связи с этим, – сказала она.

Что за чушь? Она повторила эту фразу слово в слово и точно с той же интонацией, с какой произнесла ее перед приходом Кристины. Том посмотрел на стул. Он стоял на своем месте на четырех ножках. Между тем он не видел, чтобы Тоби поднимала его.

– У вас растерянный вид, Том.

– О чем она говорила?

– Кто, дорогуша?

– Кристина. Почему ей надо быть доброжелательной?

– Вас занесло куда-то не туда, сладкий мой. Какое отношение имеет Кристина к нашему разговору?

– Так ведь она только что была тут… – (Тоби смотрела на него без всякого выражения.) – …И опрокинула стул.

– Никого тут не было, дорогуша. Ни Кристины, ни кого-нибудь еще, кроме нас.

Том уставился на нее, подозревая, что она его разыгрывает.

– Я сейчас приду, – сказал он и, поднявшись, вышел из комнаты и прошагал по коридору на кухню.

Кристина сидела на прежнем месте за столом, глядя прямо перед собой. На столе стоял нетронутый стакан воды.

– Вы заходили только что в комнату? – спросил Том. – Ответьте.

Кристина не шелохнулась. Том угрожающе наклонился к ее лицу. Она и глазом не моргнула. Затем ее губы оттянулись назад не то в улыбке, не то в оскале. Том пошел обратно.

– Теперь вы чем-то расстроены, – сказала Тоби. – Что вас расстроило?

– Да, черт побери! Я же видел – или думал, что вижу, – как вошла Кристина и села на этот стул. Она что-то говорила о том, что надо быть доброжелательной или не надо быть доброжелательной.

– Может быть, все дело вот в этих строках? – Тоби указала на прикрепленный к стене лист бумаги, на котором от руки было написано: «Будь доброжелателен ко всем, кого ты здесь встречаешь, потому что они дают тебе шанс поработать над собой».

Том только вздохнул.

– Значит, вы знакомы с Кристиной? Шерон очень успешно справляется с ней. Позвольте мне рассказать вам о ней немного. Она, как антенна радиостанции, улавливает в воздушных волнах самые разные мысли. Но, настраиваясь на ее волну, никогда не знаешь, на что наткнешься. Интерференция. Пиратские станции. Звонки в полицию. Ее наборный диск никогда не остается в покое, что бы мы ни делали. Нет, Том, Кристина не заходила к нам в комнату. Но кто-то другой заходил. И мы думаем, что знаем, кто это был.

– Знаем?

– О да, мы оба знаем, кто это был. Не так ли?

– Она ехала домой из церкви. Это было воскресенье.

– Она была религиозна?

– Только в последние месяцы перед смертью, а до того – вовсе нет. Это у меня были какие-то зачатки религиозных убеждений. Поначалу она даже поднимала меня на смех. Да и Шерон тоже. Между прочим, это Шерон отвратила меня от религии в колледже.

– С нее станет. Но мы говорим о Кейти, а не о Шерон. – Тоби не отпускала его с крючка.

– В тот день был просто невероятный ветер. Еще до того, как она поехала туда.

Том вспомнил, какого цвета было небо, – словно раскаленная сталь, прогнувшаяся под ударами молота. Помнил он и то, как бешено раскачивались верхушки осенних деревьев, когда она садилась в машину. Она опять попыталась уговорить его поехать с ней. К тому времени это стало уже своего рода ритуалом. Каждое воскресенье она приглашала его, а он отказывался. «Поедешь?» – «Нет». Но в то утро ее вопрос звучал по-особому, приобрел новый смысл. Он звенел, как колокол. В то утро она накладывала макияж как-то поспешно, будто торопилась не успеть. Не успеть куда?

Потом еще и автомобиль не хотел заводиться. Он помнил, как стоял за дверью с упавшим сердцем, слушая, как во дворе снова и снова завывает стартер. Электрооборудование после ночного дождя отсырело. Он боялся, что она передумает и останется дома. В конце концов он не выдержал и, обувшись, вышел во двор, чтобы помочь ей. Откинув капот, он протер контакты и стал заводить машину, бормоча при этом себе под нос: «Заводись, чтоб тебя, заводись».

Наконец двигатель проснулся и закашлял, набирая обороты. Ветер подхватывал рваные клочья у выхлопной трубы и уносил их вдаль. Она молча села вместо него на водительское сиденье. Они не поцеловались и не обменялись даже взглядом. Она уехала. Это был последний раз, когда Том видел ее живой.