Реквием

После смерти первой жены Ефросиньи Симон ушел жить в дом второй жены Анны Ткачук, оставив подворье дочери Любе, вышедшей замуж за Суслова Михаила. Сусловы, переезжая в Дондюшаны, продали дом Ставничам. После смерти родителей Галя Ставнич продала дом молодоженам. Так, нечаянно, подворья воссоединились, как и сто лет назад, в одну широкую бывшую усадьбу Единака Прокопа, моего прадеда. Судьба?

Веранду, возведенную в пятьдесят шестом, убрали. Широкое крыльцо. Козырек. Потом замечаю, что все окна и двери заменены на современные пластиковые, термо-звуко-защитные. Несмотря на дневное время, комната освещена. Над дымоходом завитушками струится дым. Дом живет. Дышит. В нем живой дух. Трое детей…

Вспоминаются мамины слова:

— В доме должны жить люди…

— Хай щастить! — проносится в голове, почему-то на украинском. — Удачи! Пусть вам повезет!

Проезжаю место, где был колодец, из которого мы когда-то брали воду. Франкова кирница… Ее потом засыпали. Сейчас ничто не напоминает, что тут стоял колодец. И в этом колодце плавала одна из моих многострадальных фуражек. Попутно вспоминаю, что таких колодцев в селе было три.

Чувствую деликатное прикосновение справа. Это Валерий Иванович… Смотри на меня как-то странно. Наверное, я кажусь ему странным. Не отвлекаться! Едем дальше. На долину.

В самом низу, там где кончается село, замерзшие колеи в виде кольца после разворота автомобилей. Когда-то мы, собравшись в предвечерье на бульваре у клуба, сидя на скамейках, мечтали, что в этом месте вот так будет выглядеть разворот нашего сельского трамвая. Только вместо продавленных колесами в грязи канавок должны быть блестящие рельсы…

При развороте взгляд помимо воли останавливается на горбу, с которого в моем детстве ребятня каталась на санках и лыжах. Горб стал пологим, появились несколько оползневых участков. Да и кататься некому. Все дети в интернете. В лучшем случае в «Одноклассниках».

На пологой вершине горба была колхозная ферма. Потом ферму построили на месте вырубленного виноградника. Сейчас на месте животноводческих помещений плоские развалы, кусты шиповника.

Едем обратно. Подсчитываем усадьбы другой стороны улицы. Опять: обжитые наследниками, купленные и опустевшие дома. По главной улице села насчитал девять срытых усадеб. Остались только бугры развалин. Гнетущее ощущение оставили в душе разрушенные усадьбы моего деда Михася и Петра Яковлевича Единака. Там, на косогоре двора, я играл с его сыном, моим ровесником и троюродным братом Броником Единаком. Об оставленной позади, заросшей кленовыми зарослями, дедовой усадьбе стараюсь не думать…

…

Что мы имеем в сухом остатке? Против 206 усадеб в начале пятидесятых, на сегодняшний день мы насчитали 241 усадьбу. В пятидесятые и шестидесятые интенсивно строились частные дома колхозников, уплотнялись усадьбы. Плюс 36 усадеб, застроенных в восьмидесятых, на новой улице села «Малиновке».

Мы подсчитали. В 110 домах (около 40 %!), включая «Малиновку,» проживают наследники и родственники, проживавших там в пятидесятые, моих односельчан. 27 домов были куплены и заселены односельчанами, в основном молодыми семьями. 52 усадьбы куплены жителями окрестных сел. 80 домов (28 %) пустуют!

На начало 2018 года в моем селе проживают 528 человек. На триста тридцать селян меньше, чем было в начале пятидесятых… 248 мужчин, 280 женщин. 434 украинца, 79 молдован, 15 русских, 1 гагауз. Не вижу ничего негативного и предосудительного в увеличении числа молдаван, титульной нации Молдовы. Наоборот…

В шестнадцать лет плопским сельсоветом мне была выдана справка для получения паспорта. В справке ошибочно было указано, что я молдаванин. Я получил паспорт. В графе национальность было написано: Молдаванин. С тех пор я ничего не менял. И не жалею. На этой земле, под этим небом я родился. Со многим, что происходит сегодня, я не согласен. Но это — судьба!…

Уже через несколько лет после переселения с Подолья мои земляки стали заключать браки с жителями окрестных сел. Больше из Плоп. Не вижу ничего плохого в том, что в селе растет число, переселившихся из других населенных пунктов людей. Не вижу ничего предосудительного и в межэтнических браках. Немецкие корни Фонвизина, африканская кровь Пушкина, шотландские предки Лермонтова, немецко-шведский замес Блока не помешали им и многим другим стать пронзительными патриотами России.

Однако, плохо, что село не прирастает коренными жителями. Наоборот… Катастрофически уменьшаются в количестве и навсегда исчезают, довольно распространенные в прошлом, привезенные с Лячины, фамилии: Адамчуки, Бенги, Брузницкие, Бойко, Бураки, Горины, Вишневские, Гудымы, Гусаковы, Довгани, Единаки, Жилюки, Загородные, Калуцкие, Климовы, Кугуты, Гормахи, Кордибановские, Лучко, Мищишины, Натальские, Навроцкие, Научаки, Олейники, Паровые, Пастухи, Ставничи, Сусловы, Суфраи, Ткачуки, Твердохлебы, Тимофеевы, Тхорики, Чайковские, Хаецкие… Практически все, перехавшие с Подолья, кланы… Внуки и правнуки первых переселенцев разъехались по всему Советскому Союзу. От Ленинграда и Риги до Камчатки, Сахалина и Владивостока.

Самый последний телефонный справочник по району издан в 2007 году, ровно десять лет назад. Просматриваю уточненный список телефонных абонентов. Многие мои односельчане, носители старых елизаветовских фамилий, ушли в мир иной. Тем не менее считаю и их. Исконно елизаветовских фамилий — 32. Других, в разное время появившихся в селе фамилий — 49. Из числа последних, переселившихся в мое село, у многих стационарного телефона нет. Стала модной и практичной мобильная телефонная связь.

Пустынная улица. За все время поездки в оба конца села мы встретили не более четырех-пяти человек. Многие мои земляки работают в России.

Большие деревья, особенно пирамидальные тополя, акации и клены, вырублены. Потом вспоминаю: прошло более пятидесяти лет. Деревья тоже стареют. Умирать стоя деревьям не дают люди. Старые массивные деревья идут на дрова. Дешевле угля и газа.

В асфальте появились глубокие колдобины. Стали преобладать черно-белые и серые тона. Может потому, что зима бесснежная? Мало ухоженных дворов. Несколько новых сплошных, закрывающих дворы, заборов. Редкие обновленные крыши, еще реже — современные пластиковые окна и двери.

Когда-то в моем селе любили красить дома. Чаще всего это был открытый, веселый зеленый или салатовый цвет. Многие белили дома известью с синим камнем (медным купоросом). Наружные стены, сливаясь с небом, казались бирюзовыми. А сегодня?

Сегодня вижу покосившиеся дымоходы, поросшие лишайником старые шиферные крыши. Поросли клена и акации в заброшенных дворах. Облезлая краска на потрескавшихся обшарпанных стенах, перекошенные, с облупившейся краской, тусклые пустые окна. Обмелел, превратившись в, заполненную мусором, канаву, когда-то глубокий овраг у Маркова моста.

Где ты, мое село?!

Проклятие навязчивых сновидений

Сон первый Адаб

Весна 3174 года от сотворения мира (2334 год до н. э.). У подножья гор в самом начале еще совсем небольшой речушки Мурата (Восточный приток Евфрата), раскинулась узкая полоса длинной извилистой долины. Плодородные земли, теплые зимы и вечная зелень приютили на этой узкой полосе кланы хурритских и шумерских племен, бежавших от истребления аккадцами из других областей обширной территории нынешнего армянского нагорья.