Реквием

– О степени понимания проблемы можно судить по глубине задаваемых вопросов. В корень зришь. И меня ночью не отпускают дневные заботы. Мой сон, как перекресток двух миров, – вздохнула Лена. – Мне главное перед сном не начать о чем-либо размышлять, иначе до утра промаюсь. Долго не засыпаю. О, эта ночная маята с мучительной беспросветной чехардой мыслей! То одно, то другое прокручиваю в голове. Мне трудно вырваться из круга этого навязчивого вертепа. Я отвлекаюсь от мыслей однообразным монотонным повторением фраз. Молитва перед сном, как колыбельная. Не зря их придумали. Приучилась после операции.

А сны у меня замешаны на абсурде. Всякая всячина собирается в голове, перемешивается и преобразуется в невесть что. Она то струится, то вихрем закручивается. Оле Лукойе больше не раскрывает надо мной свой волшебный зонтик. И Морфей не заключает в крепкие объятья. У меня чуткий птичий сон. Смотрю сны и тут же во сне их разгадываю. Часто просыпаюсь, и чувство полной нереальности происходящего надолго выбивает меня из привычного ритма. И я ничего ровным счетом не могу с этим поделать.

Все мои сны в конечном итоге оборачиваются страхами. Ночью трагизм событий возрастает непомерно. Мерещится всякое, будто гоголевские фантомы вокруг меня… Не ручаюсь за точность их опознавания… А я им: шиш вам! И перебарываю. Просыпаюсь утром: постель смята, подушка и одеяло на полу. Ну прямо как в детстве, только ни свежей головы, ни бодрой готовности к «великим подвигам». Мозг ночью перерабатывает мной пережитое, прочувствованное, увиденное и выстраивает причудливо завораживающие конструкции. Они заводят меня в немыслимые дебри. Пытаясь от них избавиться, я стараюсь переключиться, но на самом деле втягиваю и вовлекаю все новые нити моего полусонного сознания в водоворот неуемных нездоровых фантазий.

Лена замолчала, слегка пристыженная собственной откровенностью. Потом добавила с печальной усмешкой:

– Вот и пью лекарства. Особенно если на следующий день читать лекции. Голова должна быть свежей.

– Ясно в голове, ясно и в языке, – согласилась Инна.

– А потом злюсь на свое безволие и малодушие.

– Но не каждый же день пьешь лекарство? Воображаешь, что такое поведение мелко, недостойно тебя? Это болезнь, и нечего стесняться своей слабости. Но иногда бессонница спасительна: во сне не умрешь, вовремя лекарство примешь.

– Боюсь привыкнуть. Но врач успокаивает: «Надо помогать организму, давать ему передышку. На одной силе духа не продержитесь, не молоденькая». Днем отвлекаюсь работой. Несмотря на усталость, мозг, как хорошо отлаженный механизм, быстро переключается с одного на другое, а ночью болезни обостряются и уже не спасает вязкое беспамятство сна. Утром хоть домкратом с постели поднимай. Дотащусь до ванной, приму душ, разомнусь минут десять – и снова в бой. Недосыпы часто заканчиваются болезнями. А раньше я не знала, что такое бессонница и с чем ее едят. Будто замертво проваливалась в сон.

Обе одновременно подумали: «Раньше!»

– Если вкратце, то суть сводится к следующему: во сне мозг не только очищается от дневных забот, но и сканирует наши органы: тут печень не в порядке, тут желудок воспален. И мы острее чувствуем боль.

Последнее время со мной происходит что-то странное. Я многократно возвращаюсь в предыдущие сны, они там продолжаются, развиваются. Это может произойти в ту же ночь, в следующую и через месяц. Совсем как сериалы. И повторений одних и тех же снов было бесчисленное множество. Почему они с маниакальной навязчивостью тиражируются, почему меня преследуют? О чем это говорит? В мозгу что-то стопорится? Это медицинский казус? А вечерами от усталости мне часто не удается додумать до конца ускользающую мысль. Это дурной признак.

– Мне все это знакомо: боль, страхи, бессонница. Особенно когда пластом лежу. Знаешь, как накатывает ночами! – вздохнула Инна.

– Мои сны – как вторая реальность. Я в них продолжаю жить и писать, искать выходы из затруднений. Кошмары постоянно преследуют. Часто во снах детей спасаю или блуждаю в лабиринтах и все ищу, ищу что-то. Убегая от противника, я задыхаюсь, тщетно пытаюсь закричать от ужаса. Мучительный крик никак не вырывается из горла… как когда-то в детдоме. На самом деле я уже дико кричу, но звука своего голоса сквозь толщу жуткого сна не слышу, потому и не контролирую себя. Сына пугаю. Он вскакивает, тормошит меня, спрашивает: ужас пригрезился? Успокаивает. Будить надо обязательно, иначе можно больше не проснуться. Причина кошмаров не снаружи, она во мне самой. Их активный источник – мои болезни. Страшные сны снятся из-за приступов стенокардии. Иногда вообще дыхание на несколько секунд пропадает. Очнувшись, я впадаю в жуткую панику, судорожно заставляю себя дышать.

В своих снах я часто брожу по знакомым улицам, но никак не могу найти выхода или борюсь с кем-то, но не могу победить, и мне кажется, что это конец. Я мучаюсь, мечусь, просыпаюсь вся в поту, с коликами в груди, с гудящей, как колокол на низких тонах, тяжелой головой, с онемевшими конечностями. Приду в себя, налажу ритм естественного дыхания и успокаиваюсь. Заснуть, конечно, больше не получается, будь на часах хоть три, хоть пять ночи. Лежу, размышляю, сама себе обещаю, приказываю.

В одну из таких ночей пришла к выводу, что сны снятся потому, что мозг полностью никогда не отключается. Просто, когда люди крепко спят, они этого не знают. А если не очень крепко, то знают, что видели сны, но не помнят их. А мы, полуночники, совы непутевые, подробно помним их содержание. Вот и вся разгадка. И нечего копья ломать и всякие психологические теории выстраивать.

– Утром мы помним сны, если склероз нас не подводит, – усмехнулась Инна. – Я не одинока. Ты тоже четко понимаешь всю глубину моей беды. Маленькое дополнение. Чем больше изношен организм, тем слабее механизм отключения мозга на сон, вот и снятся нам мутные гибридные вещи: всякие абракадабры, мешанина реального и фантасмагорического. И чувствуем мы себя бесконечно усталыми, и требуем лекарств. У меня все больше то сон-смерть, то сон-морок с ощущением неизбежности, когда их уже не отличаешь от реальности. Потом мало-помалу страхи уходят, и я какое-то непродолжительное время чувствую себя человеком.

– Для меня сны-кошмары – тренировка психики. Они будто готовят меня к предстоящей реальности. Ну, знаешь, как книги для ребенка. Мне по большей части снятся реальные события. В них страх за внука.

– Голодной курице просо снится. А у меня абстракции и мистификации.

Инна пригубила из кружки.

– Во рту постоянно сохнет. Испить бы и надолго насытиться, как живой водой… Маниакально-навязчивые сны – вот что самое ужасное. Они могут довести до сумасшествия. В этом есть что-то патологическое. От них можно избавиться только с помощью таблеток. Если просыпаюсь среди ночи, стараюсь больше не засыпать. Начинаю судорожно анализировать ситуацию или пытаюсь отвлекаться чтением. К телевизору редко прибегаю. Тошнит от его наполнения. Прочесываю каналы, ищу что-то умное, философское. И часто не нахожу. По всем программам чернуха и муть. И тренингом не удается вывести себя из болезненного состояния страха.

– Я не желаю смиряться с плохим сном. Он меня ослабляет. Не могу допустить попустительства по отношению к своему здоровью. Никому не хочу быть обузой. Пытаюсь лечиться зарядкой по утрам, прогулками перед сном, но пока безрезультатно. Вот и страдаю от постоянного недосыпа. Особенно плохо себя чувствую, когда сильный ветер или атмосфера «дуется» к дождю. Эти природные явления, как правило, ведут к ломке погоды и к моим жутким, неподдающимся лечению страданиям. В эти дни или часы я буквально обездвижена.

«Я единственная поверенная Лениных тайн, настроений, неуверенности. Только со мной она подлинная. Вот она, верная бескорыстная дружеская привязанность. Я дорожу ею, – подумала Инна. – Для остальных Лена – скала, сильная, недоступная. С ней легко молчать. Оно и понятно. Человек, переживший большое горе, не станет расстраиваться по пустякам, размениваться на мелочи, суетиться, ерундить».

– Я тоже подвержена природным катаклизмам. Все мы дети Природы. Только в детстве спят без задних ног, «надышавшись небесами», – вздохнула Инна. – А какие крепкие были у меня нервы в студенческие годы! Девочке из нашей комнаты сделалось плохо, буянить стала. Подружки ее связали, «скорую» вызвали. Весь этаж сбежался. А я продолжала спать и только утром узнала, что увезли бедняжку в психбольницу.