Религия в народной школе

Черезъ это происходитъ иногда совершенно насильственное втискиваніе преподаванія закона Божія даже туда, гд въ немъ не можетъ предстоять надобности, единственно изъ соображеній педагогическаго приличія. Случается, что юноши, проходившіе этотъ предметъ въ достаточной подробности въ заведеніяхъ одного разряда, поступая въ заведенія высшаго разряда, опять посвящаютъ много времени изученію того, что уже давно изучено ими, даже безъ всякаго расширенія объема этого изученія.

Преподаваніе богословія въ университетахъ на первыхъ курсахъ всякаго факультета, практикующееся уже многіе десятки лтъ и не приводящее, какъ всмъ извстно, ровно ни съ какому результату, можетъ служить очень наглядною илюстраціею нашихъ мыслей. Вліяніе этихъ обязательныхъ лекцій богословія на студентовъ нашихъ университетовъ не только совсмъ ничтожно, но положительно вредно. Юноши наши относятся съ открытою небрежностью къ этому предмету преподаванія, не видя ни малйшей связи его съ свободно избранною ими ученою спеціальностью, чувствуя въ немъ повтореніе того самаго, что они твердо изучили втеченіи чуть не десятка лтъ своего прежняго школьнаго труда; а между тмъ, по уставу, это одинъ изъ главныхъ предметовъ каждаго факультета; изъ него нужно получить высшій баллъ, чтобы удостоиться кандидатскаго диплома. Понятно, что это послднее условіе и является центромъ тяжести всего вопроса. Всевозможныя уловки и сдлки пускаются въ ходъ, чтобы заручиться кандидатскимъ балломъ. Сами преподаватели богословія чувствуютъ эту обременительность и насильственность своего предмета, и какое-то чуждое и ненормальное положеніе его въ ряду другихъ предметовъ университетскаго преподаванія. Они обыкновенно довольствуются самымъ поверхностнымъ знаніемъ студентовъ, даже не знаніемъ, а хоть какою нибудь попыткою отвта, показывающею, что студентъ хоть разъ заглянулъ въ книгу, хоть не стоитъ молча передъ экзаменаторомъ. Добиваться же дйствительнаго знанія богословія преподаватели не смютъ и думать, почитая чуть не за милость со стороны студента, если онъ дастъ себ трудъ усвоить какіе нибудь 2, 3 текста.

При вступленіи своемъ въ университетъ, я былъ юношею съ религіознымъ направленіемъ, и помню, какое до оскорбительности тягостное впечатлніе производила на меня эта напрасная профанація священныхъ для меня предметовъ, эта усвоенная преподавателемъ недостойная роль ухаживатели за студентами, въ отвтъ на ихъ презрительное отношеніе къ его преподаванію. Понятно, что подобное насильственное навязываніе закона Божія, подобное обращеніе его въ орудіе пріобртенія дипломовъ, не только не разовьетъ ни въ комъ религіознаго чувства, но, пожалуй, убьетъ во многихъ и послднее расположеніе къ нему. Объ университет и богословіи я заговорилъ для примра. Но, конечно, результаты того же характера достигаются и всмъ вообще нашимъ казеннымъ преподаваніемъ закона Божія, съ выставленіемъ балловъ, троекъ съ минусомъ, пятерокъ съ крестомъ, съ наказаніями за единицы и проч. Я помню одного своего преподавателя, почтеннаго, впрочемъ, старичка, который требовалъ отъ хорошихъ учениковъ гимназіи, чтобы они, выходя къ каедр законоучителя, проговаривали весь свой урокъ изъ православнаго катихизиса Филарета безъ малйшей запинки, съ вопросами и отвтами.

Бывало, ждешь не дождешься торжественной минуты, когда тебя вызовутъ; молодая, какъ воскъ впечатлительная память отразила на себ цликомъ, будто въ зеркал, каждую запятую, и дтское тщеславіе трепещетъ отъ нетерпнія похвастаться передъ цлымъ классомъ товарищей своимъ безошибочнымъ отвтомъ…. Въ торжеств своемъ не сомнваешься, въ силы свои вришь.

И вотъ раздается долго жданный призывъ. Бросаешься къ каедр и, смло смотря въ суровые глаза старца, неподвижно устремленные на тебя съ безмолвнымъ требованіемъ, начинаешь бойко отчеканивать, будто по книжк читаешь: «вопросъ: достаточно ли одной молитвы внутренней безъ вншней? отвтъ: поелику человкъ состоитъ изъ души и тла, то о семъ безполезно и спрашивать», и т. д, разгорячаясь все больше и больше плавностью своего безостановочнаго отвта, пока, наконецъ, постепенно умягчающійся ликъ старца не просіяетъ окончательно торжествующею улыбкою, и сквозь жесткіе усы не вылетитъ обычное лаконическое слово, сопровождаемое гордымъ сверканіемъ выпученныхъ на меня глазъ: «вамъ пять, господинъ!»…

Съ такою же, бывало, самоувренностью ждешь и экзамена, гд, кром товарищей, бываетъ и директоръ, и совтъ, а часто самъ архіерей или архимандритъ вмсто него.

Суровое лицо старца-учителя, съ умасленными по праздничному волосами, заране ликуетъ и осклабляется, когда къ экзаменаторскому столу подходитъ хорошій ученикъ, на котораго онъ надется, какъ на каменную гору.

Берешь билетъ изъ церковной исторіи, подаешь его, даже не разглядывая номера, чувствуя, что эта, страшная другимъ, церковная исторія, вся цликомъ сидитъ у тебя въ голов, и что ты не выронишь изъ нея ни одного слова… «Вамъ шестнадцатый, господинъ!» провозглашаетъ учитель, устремляя прямо въ твои глаза свои неподвижные старческіе блки.

— Ну-съ, начинайте: «посл бури гоненій»….

— «Наступилъ мирный вкъ для христіанской церкви,» — мгновенно подхватываешь оборвавшееся слово, словно пономарь приходской церкви, давно поджидающій съ веревкою въ рукахъ, подхватываетъ первый звукъ благовста соборнаго колокола. — «Константинъ, побжденный силою креста, и самъ оною побдившій»… и пошелъ, и пошелъ, безъ удержу и запинки, пока не прерветъ тебя какая нибудь торжественная похвала.

Конечно, при подобныхъ системахъ преподаванія, дти будутъ твердо знать наизусть и книжку православнаго катихизиса, и книжку православнаго богословія, и книжку священной исторіи.

Боле 30 лтъ прошло, какъ я разстался съ ученіемъ катихизиса, а до сихъ поръ помню большую часть его текстовъ.

Но спрашивается, что общаго между религіознымъ настроеніемъ человка и этими знаніями попугая? Система обученія длала то, что законъ Божій, религія, большею частью, представлялась дтямъ, какъ «урокъ батюшки», который нужно знать и отвчать въ извстные часы, но который не имлъ ничего общаго со всмъ складомъ ихъ жизни, точно также, какъ не имла какая нибудь «нмецкая метода» Зейденштюкера или «славянская граматика».

— Голубчикъ, дай законца позубриться! приставалъ ко мн часто господинъ изъ лнтяевъ-товарищей, считавшій излишнею роскошью имть собственные учебники.

Это было самое характерное отношеніе къ религіи почти всхъ насъ, учениковъ гимназіи.

Къ «законцу» относились именно какъ къ переплетенной въ корешокъ книжк, съ извстнымъ числомъ страницъ, которыя нужно было зубрить и за незнаніе которыхъ приходилось сидть безъ обда и даже подвергнуть свое тло сквернымъ суботнимъ экзекуціямъ.

Благія намренія составителей програмъ, включающихъ законъ Божій всюду и всегда, не привеля, какъ мы вс знаемъ, ни къ чему доброму. Религіозность нашего образованнаго класса, «зубрившаго законецъ» во всхъ его видахъ и на всхъ ступеняхъ своего ученія, до такой степени ничтожна, что въ этомъ отношеніи мы стоимъ несравненно ниже всхъ народовъ Европы и образованной Америки. Кажется, опытъ былъ достаточно полонъ и достаточно поучителенъ.

Кажется, есть слишкомъ серьезныя основанія усумниться въ польз «зубренія законца» младенцами и юношами, мальчиками и двочками, и сознать, что наша установившаяся система преподаванія закона Божія страдаетъ глубокими внутренными недостатками.

Если столяры и сапожники нердко длаютъ изъ своихъ учениковъ дльныхъ мастеровъ, помощью колотушекъ и дранья волосъ, никогда не совтуясь съ ихъ собственною волею и вкусами, ломая ихъ поперекъ, въ случа сопротивленія, то не нужно забывать, что тутъ дло идетъ не о внутреннемъ развитіи духа, а o механической сноровк рукъ, которая пріобртается однимъ частымъ упражненіемъ, будетъ ли оно добровольное или насильственное, — все равно. Но религіозное настроеніе человка, но нравственныя стремленія его можно вызвать только единственнымъ путемъ воздйствія на свободную душу человка, возбудивъ искреннюю жизнь его сердца.

Отвты уроковъ, баллы, наказанія, переводы изъ класса въ классъ, выдача дипломовъ и признаніе служебныхъ правъ, — все это средства вншняго принужденія и насилія, совершенно чуждыя цлямъ и интересамъ религіозной нравственности, препятствующія, но не способствующія ей, искажающія ея характеръ и убивающія ея будущность.

Если ученіе закону Божію должно происходить путемъ устрашенія и взысканія, то въ такомъ случа вообще слдовало бы всхъ врующихъ сгонять въ церкви по приказамъ власти, подвергать отвтственности отсутствующихъ и предписать каждому молящемуся обязательное число крестныхъ знаменій, вздоховъ и колнопреклоненій. Во многихъ учебныхъ заведеніяхъ почти уже достигли этой механизація религіозныхъ упражненій, и посщеніе воспитанниками церкви, какъ по пріемамъ, такъ и по связаннымъ съ нимъ требованіямъ, весьма мало отличается отъ упражненій въ маршировк и военныхъ артикулахъ всякаго рода. По нашему мннію, это низведеніе религіи до степени какой нибудь географіи или французскаго языка и примненіе къ ея изученію всхъ мръ, употребляемыхъ при обязательномъ изученіи наукъ, искуствъ и ремеслъ, эта замна свободныхъ влеченій души человческой къ Божеству принудительными церковными парадами, — убиваетъ религію въ самомъ корн, и притомъ гораздо врне, чмъ всякій атеизмъ, всякое свободомысліе философовъ. Можно ли удивляться, что наше общество совершенно лишено религіознаго чувства, когда все воспитаніе нашего дтства и юношества, съ какихъ уже поръ основано на систем лицемрія и насильственности въ самыхъ глубокихъ вопросахъ сердца и духа.

Казенный характеръ религіи въ воспитаніи дтей невольно отражается и на позднйшихъ отношеніяхъ къ ней взрослыхъ людей. И тамъ религія продолжаетъ только стснять человка извстными формальными требованіями, какъ своего рода административное вдомство, необходимое при рожденіяхъ, женитьбахъ и даже смерти.

Посл вопроса: «какъ васъ зовутъ?» судъ обязанъ предложить вопросъ: «бываешь ли у исповди и причастія?»

Безъ исповди и причастія, человкъ можетъ быть устраненъ отъ свидтельскихъ показаній. Безъ исповди и причастія человка не станутъ внчать. Безъ исповди и причастія человка не станутъ терпть на служб.

Я понимаю, что безъ исповди и причастія человкъ можетъ быть исключенъ изъ союза врующихъ, изъ своей церкви. Но допустить вмшательство въ этотъ вопросъ сердечныхъ врованій гражданскаго судью или административнаго начальника, это значитъ, религію обратить въ казенную службу, Бога замнить чиновникомъ.

Наше духовенство, пріученное держаться въ преподаваніи и въ своихъ отношеніяхъ къ юношеству на почв формальныхъ требованій, остается такимъ и относительно взрослаго общества.

У насъ священникъ немыслимъ какъ наставникъ, совтникъ и утшитель семьи въ ея затрудненіяхъ и гор, и вообще во всхъ случаяхъ ея внутренней духовной жизни, какимъ несомннно являются священники многихъ другихъ европейскихъ обществъ. Это понятно потому, что само духовенство наше лишено религіозно-нравственнаго воспитанія, а получаетъ такое же формальное знакомство съ истинами вры и всмъ вообще міромъ религіи, Какое получаетъ въ боле слабой степени наше свтское юношество.