Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Женщины накрывали на стол, мы им помогали. Скоро пришли родители Эммы, которые жили буквально в ста метрах от дома дочери (кстати, родители Геннадия тоже жили в Асбесте, но в частном доме). Вместе с собой они привели внука Юрика. Он сразу стал носиться из одной комнаты в другую и греметь своими игрушками, привлекая всеобщее внимание. Тут Рая мне тихонько сказала:

– Я тоже хочу мальчика.

– Будет у тебя мальчик, не переживай. Но давай пока немного подождём, а то девочка получится, – отшутился я.

Отец Эммы, подполковник в отставке, вёл себя солидно, как и подобает старшему офицеру с подчинёнными. Мать была всегда при муже домохозяйкой, куда бы ни забрасывала его судьба военнослужащего. На нас она поглядывала свысока.

Все «по команде» уселись за стол. Поздравили именинницу с днём рождения, выпили по первой. Разговор особо не клеился, но после второй народ постепенно разговорился. Мама именинницы рассказывала, какая её дочь была в детстве. Я смотрел на Раю и Эмму. Они сидели рядом и были похожи, как сёстры. Я обратил на это всеобщее внимание, и все принялись их сравнивать. Гена подтвердил: «Правда похожи». – А мама Эммы возразила: «Не очень», – будто хотела сказать, что её дочь лучше.

Вскоре родители Эммы ушли домой. Мы же вчетвером продолжали праздновать. Юрик остался у мамы. Он нам не мешал, играл в спальне со своими игрушками. Мы закончили пир, и хозяева проводили нас до дворца культуры.

Глава 130. СВЕКРОВЬ И НЕВЕСТКА ПОД ОДНОЙ КРЫШЕЙ

Мы получили от мамы письмо. Она сообщала, что в последнее время её жизнь в Горбуново с Иваном Гавриловичем стала невыносимой. Он стал много пить. Постоянно был пьян и стал применять свои кулаки, обижая маму. Она просила забрать её из Горбуново от этого человека, превратившегося в изверга.

При первой же возможности мы с Раей поехали к моей маме. Мы не стали впутываться в их отношения, пытаться помирить, а сразу сказали Ивану Гавриловичу, что забираем маму. Стали собирать мамины вещи и не заметили, когда из дома вышел хозяин. Вдруг со стороны бани раздался выстрел. Я сразу выскочил из дома, сообразив, что стрелять мог только Иван Гаврилович. Я уж грешным делом подумал, что он мог застрелиться назло нам. Во дворе никого видно не было, и я заглянул в баню. Там на полочке сидел он – жив-здоров, в руках ружьё. Оказался он не таким уж дурным, чтобы наложить на себя руки, скорее, хитрым – решил нас напугать.

Я не стал у него отбирать ружьё, а просто предложил пройти в дом. Он без слов подчинился. Мы вошли вместе, и он повесил ружьё на своё место. Молча наблюдал за нашими сборами, которые шли полным ходом. Мама брала только свои самые необходимые вещи: одежду, обувь, постельные принадлежности. Из продуктов взяла лишь глиняный горшок с мёдом. Вот и всё, что осталось у неё после десяти лет совместной жизни и ведения довольно большого общего хозяйства с Иваном Гавриловичем. Мама ничего от него не требовала.

Оглядываясь назад, думаю, что может быть, нужно было дать ему ещё один шанс, а не сразу забирать маму. Но молодёжи свойственна бескомпромиссность, и мы решили раз и навсегда оборвать их связь. Да и сама мама не хотела прощать его последних выходок, лишь желала как можно скорее уехать.

Утром Иван Гаврилович взял на конюшне коня, запряжённого в телегу, и отвёз нас на железнодорожную станцию Поклевская. В посёлке Троицком, расположенном возле этой станции, жили его дочь и сын с матерью, бывшей женой моего теперь уже бывшего отчима. Может быть, на обратном пути он забрал к себе кого-то из них. Мне хорошо помнилось, как его дочь ещё десять лет назад угрожала, что они выгонят нашу маму из его дома. Но тогда маму защищали её дети, которые – кто всё время, а кто периодически – жили в Горбуново. Поэтому Викуловы не осмеливались приезжать и приходить к Ивану Гавриловичу, но он сам бывал у них часто, причём не с пустыми руками. А вот сейчас мы все разъехались, почти все обзавелись семьями, и маму стали посещать редко. Видимо, семья Викуловых почувствовала нашу слабину и решила избавиться от главной виновницы распада их семьи. Возможно, Ивану Гавриловичу в этом «заговоре» была предоставлена главная роль.

Как бы то ни было, но мы уехали из Горбуново навсегда. Привезли маму в Асбест, в нашу единственную комнату. Купили ей койку. Наша кровать стояла вдоль левой от входа стены, а маму мы устроили с правой стороны в углу. Через некоторое время Николай Ситников смастерил нам ширму – складные рамки на шарнирах, обтянутые плотной материей. Эта ширма закрывала мамину миниатюрную жилплощадь.

* * *

Первое время мама никак не могла свыкнуться с тем, что ей нечем заняться. Домашней работы по сравнению с хозяйством в Горбуново у неё, почитай, не было совсем. В свои пятьдесят лет мама не хотела и не могла жить затворницей и перезнакомилась со всеми соседями, а особенно тесные отношения у неё возникли с соседкой со второго этажа нашего подъезда. Это была женщина примерно её возраста; раньше мы её знали как конченую алкоголичку. Когда дочь с зятем уходили на работу, они оставляли под её присмотром трёхлетнего внука, но она напивалась, иногда валялась прямо в подъезде.

В один из таких дней она в очередной раз напилась и уснула, не выключив телевизор, у которого была снята задняя крышка – видимо, глава семейства его ремонтировал, да крышу на место привинтить не успел. Ребёнок, предоставленный сам себе, перебрался через тумбочку и заинтересовался мигающими сзади лампочками. Сунув руку к оголённым проводам, он получил сильный электрический удар. Мальчика спасти не удалось…

Трагедия для молодых родителей была ужасающая. Виноват был и отец, оставивший доступ к оголённым проводам, и, конечно, бабушка. После гибели внука она бросила пить и ударилась в религию. Надо сказать, что в Асбесте не было ни одной церкви. Но «свято место пусто не бывает», и место традиционной православной веры с избытком заполнили всякие подпольные религиозные конфессии и секты, отцы-настоятели которых требовали от своих членов вовлечения новых людей. В одну из таких сект попала и наша соседка.

Наша мама только что приехала и, естественно, поведала новой знакомой о случившемся с ней в последнее время – разрыве со своим гражданским мужем. Соседка её внимательно выслушала, а потом наставительно произнесла:

– Тебе, Дарья, нужно молиться. Все наши беды от того, что мы забыли нашу религию, бога.

– У нас в деревнях тоже нет церквей, – заметила моя мама.

– А церкви-то и не нужны вовсе. Бог – он в душе должен быть. А для молений наша секта собирается в одном месте, я туда хожу. И ты тоже приходи.

Так наша мама оказалась втянута в секту. Мы об этом ничего не знали, пока однажды Рая не пришла с работы и не обнаружила, что никого нет дома. Она зашла к соседке, но той тоже не было. Рая заподозрила что-то неладное и заглянула в мамин закуток. Там она увидела иконку и молитвенник. Рая была убеждённой атеисткой и после прихода мамы устроила ей форменный допрос:

– Откуда вы это взяли?

– От соседки, – призналась мама. – Она дала, чтобы я изучала.

– Сейчас же верните ей всё! – потребовала Рая с негодованием. – Я не потерплю в своём доме ничего подобного.

В это время я был на работе и не оказался свидетелем и участником этой неприятной сцены. Сам я тоже был атеистом, но к верующим относился (и отношусь до сих пор) с пониманием, не пытаясь переубедить и не осуждая, особенно если речь шла о православной христианской вере. Однако про секты в городе ходили нехорошие слухи.

К слову, в нашей большой семье раньше тоже отмечали православные праздники, и даже молились перед тем, как сесть за стол. Меня, тогда ребёнка шести-восьми лет, заставляли хотя бы повторять, что делают старшие. Я обычно становился сзади, кое-что повторял, но в основном ждал, когда позволят сесть за стол. Начавшаяся война заставила забыть многое, в том числе и религию. Жили, абы выжить. Тут и мама перестала блюсти церковные обряды, и я позже не замечал у неё религиозного рвения.