Рембрандт должен умереть

Валерий Федяев так и не объяснил Салли, как он его вычислил. Фотографии ФБР, снятые в 1994-м, и более поздние «состаренные» фотороботы одного из самых разыскиваемых людей Америки были совершенно не похожи на тихого московского бизнесмена Джеймса Андерсона. Салли перестал носить очки – начал пользоваться линзами, облысел, немного обрюзг – вроде изменения не слишком заметные, но в результате, думал он, сравнивая себя иной раз с портретами в Интернете, сходства почти не осталось. Да и кто стал бы искать его в Москве? Скорее уж где-нибудь в Ирландии, где у него множество друзей, или на Ривьере, где он хотел было обосноваться до отъезда Терезы. А в здешнем хаосе казалось так легко скрыться!

Как бы то ни было, Федяев нашел его. Когда они встретились, чиновник ясно дал понять, что не намерен никак использовать свое знание. Он ничего не просил взамен, только любезно расспрашивал о московских впечатлениях, о бизнесе, о Дарье. Салливан понимал, что его шантажируют; никогда раньше он не допустил бы подобного. «Я старик», – думал он с горечью. В молодости Салли тут же раздавил бы жабу. Может, просто встал и задушил бы. Но одно из преимуществ старости – отличный самоконтроль. «В конце концов, – успокаивал он себя, – Тедди не зря говорил мне, что здесь нельзя без местного партнера».

И Федяев стал новым местным партнером. Южанин, игравший эту роль в 90-е, исчез, будто его и не было. Салливан не спрашивал Федяева, как он этого добился. В число владельцев банка и «Кремлин Касинос» вошли две новые компании с ничего не говорящими названиями. Чиновника устраивали небольшие доли – он не был ни жадным, ни требовательным, не докучал Салливану и Когану никакими просьбами. Наоборот, несколько раз в год тактично наводил на интересные окологосударственные проекты, каждый из которых приносил банку хорошую прибыль.

Федяев стриг купоны и делал карьеру; скоро он уже был заместителем министра. Женился на балерине с дорогими вкусами и сам стал интересоваться искусством. Как-то раз даже спросил Салливана про ограбление Гарднеровского музея в Бостоне:

– Вы ведь тогда, кажется, знали обо всем, что происходит в городе?

– Мне кажется, с этого случая начались мои неприятности, – честно ответил Федяеву свергнутый король Саути. – Я знал меньше, чем должен был, и это стало дурным знаком.

Он рассказал партнеру про Дейва и Джорджи, про Дега и наполеоновский штандарт.

– Не знаю, где теперь все это добро, но наверняка продано солидным коллекционерам. А вот про дорогие картины я не знаю вообще ничего. Просто не смог найти следов. И это, конечно, был позор для меня в то время. Никто, конечно, мне так не сказал, но… Таких неудач, Валерий, жизнь нам не прощает.

С годами Салли становился все более склонен к нравоучениям.

Но все же это был Джимми Салливан. Он по многим признакам догадывался, из какой норы в начале девяностых вылез Федяев, как он стал бизнесменом, а потом важным чиновником; хотя Салли почти не следил за русской политикой, кое-что он знал – а скорее, чуял, как старый обитатель джунглей. В официальных биографиях замминистра имелись пробелы и обтекаемые формулировки, которые помогали понять, как он разыскал Салливана; да и манерами Федяев напоминал американцу некоторых старых знакомых из числа федералов. А блестящий английский только дополнял картину.

Другими словами, Салли знал, с кем имеет дело. Поддерживать взаимовыгодные отношения с агентами ему было не впервой. Тот же спецагент Фланаган тогда, в прежней жизни, начал общаться с ним с позиции силы – но к концу своей карьеры ел у него с руки и в последние годы пострадал за это. Салливан читал в газетах о том, как отставного агента позорят и таскают по судам. Ему было немного жаль старого друга, но, в сущности, Фланаган дал ему лишь чуть больше, чем получил взамен. Без Салли он никогда не сделал бы карьеры и уж точно не посадил бы в тюрьму столько итальяшек, с их-то круговой порукой.

Джимми Салливан всегда старался сам сдавать карты. Да, приходилось иной раз менять колоду и партнеров. Но в главном он оставался верен себе: нет смысла жить, если не устанавливаешь правил. Вот и в этот раз у него в рукаве оставался туз. Он припас его еще до отъезда из Бостона. Как теперь было очевидно Салли, как раз для Федяева: в жизни на самом деле не бывает случайностей, твердо знал он в свои семьдесят пять.

13. Безальтернативность

Бостон, 2012

Всю короткую дорогу назад, в Бруклайн, Иван надеется, что они опоздают: приедут, а Софьи с картинами и след простыл. Не склонный к рефлексии Молинари, наоборот, ерзает на сиденье и будто подталкивает такси вперед.

– План такой, – говорит он вполголоса Ивану, когда ехать осталось всего ничего. – Не отпускай машину. Стойте на Кент-стрит у пересечения с Брук. А я пойду к дому, посмотрю, что там происходит, и позвоню, когда они станут отъезжать, – за ними придется тут же ехать, ловить другое такси не будет времени. Я скажу, куда они повернут.

– Может, лучше я к дому? – робко пытается спорить Иван.

– Чувак, ты когда-нибудь пробовал за кем-то следить?

– Нет, – честно признается Штарк.

– Поэтому не отпускай такси. Водитель, угол Кент и Брук, ждите там, хорошо?

Водитель-гаитянин хладнокровно кивает. В Бостоне таксист зарабатывает деньги не каждую смену – аренда машины и номерного медальона дорога; если клиенту нужна машина надолго, возражать не станет никто.

Звонка от Молинари нет почти двадцать минут. Сам Штарк звонить боится, чтобы не выдать напарника – мало ли, как близко Том подобрался к Софье, – так что он готов уже все бросить и идти к дому, когда телефон все-таки звонит.

– Сейчас с Брук-стрит выедет и двинется мимо вас белый вэн, номер 248PTL. Следите внимательно, куда он повернет, и поезжайте за ним. Рассказывай мне, куда едете, я тоже возьму такси и поеду за вами. Старайтесь, чтоб они вас не заметили, ОК?

Белый фургон выезжает буквально в ту же секунду и сворачивает налево. Номер Иван заметить не успевает, но уверен, что машина – та самая.

– За ними, – кричит Иван таксисту.

– Развернуться надо, – неторопливо отвечает гаитянин. Ивану кажется, что шанс упущен, но водитель, нарушая правила, сдает задом на Брук-стрит и выезжает следом за фургоном. Между ними еще две машины, так что их вряд ли заметят. Таксист широко улыбается в зеркало.

– Нескучная у тебя жизнь, мужик, – я в первый раз участвую в погоне!

– Я тоже, – отвечает Штарк кисло. – Мне нравится меньше, чем тебе, я смотрю.

В ухо ему орет Молинари:

– Куда вы едете?

– Обратно в сторону музея, как мы сегодня шли, – отвечает Иван.

– Хочешь, скажу тебе кое-что, чтобы ты не дулся на меня? – голос Молинари становится менее напряженным. – С ней какой-то мужик.

Иван медленно опускает руку с телефоном. Том в трубке еще что-то говорит, но у Ивана темнеет в глазах. У этой гнилой истории не может быть счастливого конца, думает он.