Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)
Шрифт:
«И заявление есть!»
Карасев принял тетрадный листок, разгладил и прочитал: «От Шумакова Андрея Андреевича. Прошу наказать лиц, которые пришли вечером, а я сидел на диване и смотрел телевизор, и они меня избили. Тогда я взял ружье, но у меня оказалось два патрона, я побежал к соседу занять патронов, а они уже уехали. И на улице меня ударили четыре раза. Теперь с таким лицом, которое они со мной сделали, я не могу быть на тракторе, и я ходил в больницу, чтобы дали освобождение. Так что надо приструнить их, а то они еще кого изобьют».
«И кто же эти варвары?» — Карасев не сдержал улыбки: он не очень поверил написанному.
«Били
Начальник посерьезнел, покачал головой.
«Когда это было?»
«Под Новый год. Я смотрел телевизор…»
«Что смотрел, я уже уяснил».
«Ну так вот…»
«Не пойму тебя, Шумаков. — Начальник снова взглянул на заявление. — Не пойму: так вот просто пришли и избили и не сказали — за что? Как ты это рассудишь?»
«Они дорогу велели чистить», — вспомнил тракторист.
«Какую дорогу?»
«Из лесу которая. Ее завалили, а они пришли ко мне: „Иди давай чисти, а то в милицию увезем, Новый год там справишь“. И набросились…»
«А кто дорогу завалил?»
«Ванька завалил».
«Какой Ванька?»
«Это я так про Ваньку, поговорка такая. В общем, если проще: откуда я знаю».
«Перевод замечательный — „откуда я знаю“. Твой трактор где стоял?»
«У дома».
«Ах вот он где стоял! И больше в деревне трактористов нету?»
«Есть еще трактор у Мишки Ивакина».
«Ты спрашивал: может, он завалил?»
Тракторист обиделся, за вопросами он почувствовал недоверие к себе.
«Это вы спрашивайте, вы на то поставлены. Мне такие вопросы до лампочки».
Начальник скучливо взглянул на тракториста, отвернулся к окну. Отделение милиции находилось в глубине небольшого парка. Иней на деревьях, сверкающий снег, еще не истоптанный прохожими, благодать, покой, новый год наступил, с началом которого всегда хорошее настроение, ожидание лучших перемен, — тут занимайся кляузным делом, думай, кому поручить: работников в милиции раз-два и обчелся. Опять глянул с подозрением на тракториста. Морду набили. Наверно, за дело набили. А не прими заявление — пойдет писать куда и не придумаешь, вымотают проверками да запросами. Неладная должность, необходимая, а неладная.
«Конечно, спросим, — сказал Карасев, отвлекаясь от бесполезных размышлений. — Но разговор пока о тебе. Кто-нибудь хоть видел, как тебя избивали?»
«Я сидел один, смотрел телевизор».
«Ты, видать, сам не свой до телевизора. Значит, был у прокурора?»
«Только что оттуда. Велели подать заявление. Избивать трактористов — кто землю пахать будет!»
«Тебе так и сказали?»
«Точные слова!»
Карасев поверил: так и сказали. Прокурор Соколова была упряма, настойчива, коли велела подать заявление, легко не отступится.
«В больницу сразу пошел, вечером?»
«Не к кому было идти вечером. Новый год…»
«Так уж!.. — Хотел сказать: больница никогда не пустует, но посмотрел на мужика и устало заключил: — Хорошо. Только сам сообрази: людей мы этих найдем. А свидетели? Где твои свидетели? Как докажешь?»
«Вот мое свидетельство», — тронул тракторист оплывшее лицо.
«Свидетельство уважительное, — сказал начальник. — Иди, разберемся».
Как только тракторист ушел, Карасев позвонил в прокуратуру; подумал: может, все-таки сумеет отговориться, дело-то выеденного яйца не стоит. Да ничего у него не вышло, не дозвонился — начался обеденный перерыв. И самому Карасеву
пора было перекусить. В этот день дома его не ждали: жена уехала с дочкой в глазную клинику — у девочки стало плохо со зрением…В этом месте рассказа Ломовцева Павел Иванович не выдержал.
— Какая еще дочка? При чем она? — недоуменно спросил он.
— Вы не допускаете, что у начальника милиции, человека средних лет, может быть дочка? — ледяным тоном справился Ломовцев.
— Но клиника? Глаза?
Ломовцев оскорбительно передернулся.
— Ах вот как! Но разве мало нынче страдают глазами?
Павел Иванович безнадежно махнул рукой: этого черта не переспорить.
— Не знаю, бывал ли кто из вас в чайной… Там два зала. В большом, который выходит окнами на площадь, едят проезжающие шоферы, рабочие мастерских и прочие, кто или не знает, что есть еще чистая комната со своей раздевалкой, с крахмальными салфетками на столах, или не решается туда заходить, потому что в малом зале обедают люди, имеющие отношение к руководству районом.
В маленькой комнате каждый день ровно в 13.05 появляется женщина. На вид ей лет сорок пять или чуть больше. Она в меру полная, лицо строгое, неулыбчивое, глаза чистейшей синевы. Красивые глаза. Такой пусть запомнится вам Варвара Петровна Соколова.
Варвара Петровна неторопливо снимает пальто, оглаживает китель с нашивками советника юстиции третьего класса и проходит к столу у окна. Странно, но к этому времени никогда никто за тем столом не сидит.
— Купленный он у нее, — не удержался от подначки Баранчиков.
— Баранчиков, — сухо обрезал Ломовцев шофера. — Кто взволновал нас сегодня неприятным известием? Ты. И на сегодня с тебя достаточно. У некоторых народов есть обычай: когда собираются в кружок, младший молчит. Ты другого поколения, но тебе полезно это знать.
— Спасибо за подсказку, — смирно сказал Вася. — Я больше не буду.
— …Не садятся за стол, может, из-за необщительности, может, боятся неосторожным словом выказать сочувствие, зная, что ей будет неприятно. Дело в том, что в райцентре считают Варвару Петровну глубоко несчастным человеком и жалеют. Она там живет не первый год и ни с кем не завела знакомств. Дни ее заполнены служебными делами, что делает вечером — никому не известно. Иногда со службы она уносит какие-то папки, и только поэтому догадываются — и дома она занимается все той же работой.
Первое время местные кумушки взяли ее на прицел: пытались узнать, был ли муж, не случилось ли в ее жизни большой беды, но абсолютно неоткуда было взять информацию — она даже писем не получала, — и со временем к ней привыкли, оставили в покое.
В тот день, когда тракторист был у Карасева, она пришла в малый зал ровно в 13.05 — пять минут у нее уходило на дорогу от места работы; сняла пальто и села за свой столик. Не так много там столов, все другие были заняты: обедали женщины из бухгалтерии райпо, девчата из райкома комсомола, еще какие-то, с виду командированные. Только Варвара Петровна вошла, одна из райкомовских, насмешница, вытянула напоказ руку и стала подводить стрелки своих часов на 13.05. Подруги ее фыркнули, но тут же под взглядом Варвары Петровны смущенно уткнулись в тарелки.