Ремонт человеков
Шрифт:
Он был нетерпелив, он боялся, что я очнусь и ему все обломается, как и прошедшей ночью.
Он ползал губами по моему лицу, а рукой шерудил под юбкой, стремясь то ли порвать трусы, то ли разорвать, но никак не снять.
Я лежала, все еще не открывая глаз, только легла так, чтобы ему было удобнее.
Он стянул с меня трусы и задрал подол платья. В попу впились колкие травинки и я заерзала.
Тут я почувствовала, как он с силой раздвинул мои ноги и начал пихать между них свой член.
Как оказалось, я была абсолютно не готова к этому.
Мне вдруг стало страшно
И я так и умру девственницей.
То есть, невинной.
Недефлорированной.
Целкой.
Он тыкал и тыкал, но никак не мог попасть туда, куда нужно.
Солнце все так же слепило в лицо и мне совсем не хотелось открывать глаза.
Он лежал на мне и пытался всунуть в меня свою гордость. Но гордость не всовывалась и меня стал разбирать смех, страх прошел, если что и было надо сделать, так это помочь ему.
Я взяла рукой его член и аккуратно вставила себе в дырочку.
И дальше он просто пропихнул его и мне действительно стало больно.
Больно и противно, хотя он уже заполнил меня внутри и начал дергаться на мне, как заводной.
И сразу же кончил.
Кончил и упал рядом, а я открыла глаза и посмотрела. Вначале на себя, потом на него.
Между ног у меня были следы крови, в крови был и он. В моей крови.
Он лишил меня девственности, он выдоил из меня кровь.
И он потянулся ко мне — ему хотелось целоваться.
А мне было больно и целоваться не хотелось, как не хотелось больше его видеть.
Он сделал свое дело и должен был исчезнуть из моей жизни.
По крайней мере, так я думала вечером, уже у себя дома, когда смотрела в одиночестве телевизор.
У меня начиналась новая жизнь, в которой ему больше не было места. Ведь я уже не была белой вороной, как не была и девственницей.
Точнее, я больше не была белой вороной, потому что больше не была девственницей.
Через неделю, после какой–то вечеринки, я позволила проводить себя молодому человеку, с которым познакомилась лишь пару часов назад.
В ту ночь я в первый раз кончила.
С тем молодым человеком мы встречались пару раз, но потом я познакомилась с другим.
Тот был старше меня, на несколько лет. И я обнаружила, какое это удовольствие, когда чувствуешь себя младше.
По крайней мере, тогда в игре «мужчина–женщина» появляются добавочные краски.
Как и в игре «женщина–мужчина».
Вот только, если это игра.
А та ситуация, в которой я оказалась, когда поняла, что он хочет меня убить, не игра.
Это бег на выживание.
Пусть даже сейчас я никуда не бегу, а жду его дома.
Его.
Моего ненаглядного.
Моего обожаемого.
Моего предполагаемого убийцу.
6
Я решила приготовить на ужин курицу и приготовить ее так, как он больше всего любит.
Оказывается, на это у меня было время.
Он позвонил и сказал, что задержится.
И когда я положила трубку, то почувствовала облегчение.
Такое сильное облегчение, что снова заплакала.
Я сидела в кресле рядом с телефоном и плакала.
Рыдала.
Опять
выла белугой, хотя никогда не знала и даже не задумывалась о том, кто она такая.Я плакала от того, что — на самом деле — больше всего боялась сейчас увидеть его.
Услышать, как он звонит в дверь.
И открыть эту дверь.
И увидеть, что он стоит на пороге.
И что–то говорить ему, что такое, что я говорю ему каждый вечер.
Хотя — на самом деле — сегодня я могу сказать совсем другие слова, милый, могу сказать я, дорогой мой, ты знаешь, я приготовила тебе подарочек, он перевернет все нашу жизнь, ты уже никогда не будешь прежним, как никогда не буду прежней и я. Мы станем другими и тебе никогда, никогда не удастся…
Я не договариваю, я забываю слова, которые хотела сказать.
Он позвонил и сказал, что задержится.
И этим дал мне время.
Я могу достать из кармана халата дискету и включить компьютер.
Я могу заняться собой.
Я могу убрать квартиру.
Я могу приготовить ужин.
Я могу просто лечь и смотреть телевизор.
Смотреть телевизор и ждать, когда он позвонит в дверь.
И тогда пойти в прихожую, открыть ее и сказать ему те слова, которые я забыла.
Я могу сделать все это, хотя больше всего я боюсь первого варианта. Дискета тянет карман, я чувствую, что — как бы мне не хотелось — я не должна делать это, лучше всего вообще положить ее на место, в тот самый нижний ящик стола, где она лежала рядом с ножом.
Хотя мне безумно хочется включить компьютер.
Точно так же мне безумно хотелось позвонить ему сразу же, как из коробки с видеокассетой, выпала его визитная карточка.
Неприметная визитная карточка с его номером телефона.
Я смотрела на нее и чувствовала, как у меня влажнеют ладони. Потеют. Становятся мокрыми.
И мне хотелось сразу же снять трубку и набрать этот ряд цифр.
И сказать ему…
Те слова я тоже забыла, я вообще забываю слова, иногда они застревают даже не на кончике языка и не в горле, а где–то ниже, чуть ли не в районе диафрагмы, а когда я вспоминаю их, то они оказываются другими.
Совсем другими.
Я встаю с кресла и тупо иду в сторону ванной.
Если с чего и начать, то проще всего — с себя. Процесс ожидания. Два, а то и три часа. И тогда он придет. Придет и позвонит в дверь. Я как улитка, ползу по квартире, ноги ватные, но это не от коньяка, это от жизни, это от того, что я нашла в нижнем ящике его стола и от того, что давно — как хитрый и жилистый червь — живет во мне.
Ощущение того, что он хочет меня убить.
Я доползаю до ванны и вползаю в открытую дверь.
Включаю кран с горячей водой, смотрю, как над ванной поднимается пар.
Если что сейчас и надо мне сделать, так это быстро и решительно сбросить с себя халат, так же быстро и решительно принять душ, а потом начать готовиться к его приходу.
Но решительности давно нет, она была утром, когда я пошла к Седому, а сейчас я тюхтя, улитка, черепаха, даже не кусок мяса с дыркой между ног, а слизень, боящийся всего на свете.
Точно такой же я была, когда смотрела на его визитную карточку.