Ремонт человеков
Шрифт:
Я стою и плачу, но слез никто не видит, потому что их нет. Просто я чувствую, что я плачу за своими новыми темными очками, а мужчина стоит и смотрит на меня, они смотрят на меня всю жизнь, я ненавижу то, как они смотрят, по крайней мере. если я плачу в этот момент.
Когда я плачу, то на меня не надо смотреть.
Показался автобус, но я не могу прочитать номер. Мне плохо видно — серое, тусклое, низкое небо, накрапывает дождь, на мне темные очки, и я не могу прочитать номер.
Автобус подкатил к остановке, не мой, мне нужен маршрут на две единицы больше.
Мужчина
Я стою у самого автобуса.
— Извините, — говорит мужчина и проскальзывает мимо меня. Тенью в шляпе и с портфелем. Дурацкий мужчина, в дурацкой шляпе и с дурацким портфелем. Хотя и кожаным, хорошей, между прочим, кожи. Светло–кофейного оттенка. С таким портфелем надо ездить не в автобусе, хотя он и в шляпе.
Автобус отходит и я смотрю, как он удаляется вверх по улице.
Мне никогда не забыть тот день.
Мне никогда не забыть этот день.
Мне хочется закурить и я лезу в сумочку. Лежит пачка, в пачке три сигареты. И зажигалка тоже лежит. Я отхожу к киоску и закуриваю, хотя не могу припомнить, когда в последний раз я курила на улице. Вообще–то, я до сих пор стесняюсь курить на людях. Если только — немного выпью. Много я никогда не пью. Я не люблю это состояние — когда голова чумная, а у меня она всегда чумная после того, как я немного выпью. Даже немного. И еще — я сразу же очень хочу спать. Поэтому я начинаю курить, сигарету за сигаретой, а наутро болит голова и лицо становится серым.
Но сейчас я курю прямо на улице. Женщина в плаще и с сумочкой на плече. Мне что–то надо будет сделать, когда я приду домой. Я знаю, что, но я боюсь это делать. Я — трусиха. Я страшная трусиха, утром я набралась смелости, а сейчас она вся ушла. Исчезла, свалила, растворилась, испарилась.
Я даже боюсь вспоминать.
Я всегда была романтичной особой.
Это я помню.
Я когда–то была романтичной особой.
Это я тоже помню.
Моего автобуса все нет и нет.
Это я вижу.
У меня был брат.
Это я знаю, как и то, что он есть.
Где–то есть, но не со мной, не рядом.
Он давно не рядом.
То есть, как бы его и нет.
В тот день я пришла к нему в гости. К нему и к его жене. Младший брат был уже женат. Женатый младший брат и незамужняя старшая сестра.
Брат был весел, он ждал гостей, а тут пришла я.
Автобус все не идет, если бы мужчина в шляпе все еще стоял на остановке, то я, наверное бы, взбесилась!
Брат сказал, что ждет друга с подругой, но я не помешаю. У него есть новое кино и мы все вместе его посмотрим. Как называется, спросила я. «Остров помешанных», ответил брат и показал мне кассету.
Жена брата готовила ужин и я пошла ей помочь.
Я докурила сигарету почти до фильтра, хотя дома так никогда не делаю. И не только дома. Я всегда оставляю минимум треть. А сейчас я докурила ее почти до конца и бросила окурок на асфальт. Он лежал рядом с моей левой туфлей и дымился. Я посмотрела по сторонам — никто не обращал на меня внимания. Тогда я наступила на сигарету и вдавила окурок в тротуар. С какой–то ненавистью, будто я давлю таракана или еще какую гадину.
Я
боюсь тараканов, как и прочих летающих и ползающих. Но когда я их вижу, то у меня возникает одно желание: уничтожить. Раздавить с хрустом. Я закрываю глаза и давлю.Это было давно, очень давно, в королевстве у края земли…
Я не помню, из какой это песни, да и из песни ли?
Я просто не помню, откуда это…
Жена брата делала салат, потому что отчего–то положено к приходу гостей всегда делать салат. Я не была гостьей, я была случайно зашедшей к ним в этот вечер старшей сестрой ее мужа. И я пришла на кухню помочь ей делать салат.
Появился очередной автобус, вполне возможно, что и мой. Дождь начал накрапывать еще сильнее, я стояла под навесом остановки и пристально смотрела сквозь свои новые темные очки на еще почти неразличимый номер над кабиной водителя.
Мой или не мой?
Когда я зашла на кухню, то салат был уже почти готов, оставалось добавить майонеза и сметаны и все хорошенечко перемешать. Если хочешь, сказала жена брата, то можешь делать бутерброды. Я покорно кивнула и стала нарезать батон.
На этот раз автобус был мой. Я вышла из–под навеса и вошла в двери, холодные капли дождя успели царапнуть меня по щеке, будто я все еще плакала.
Бутерброды были с копченой колбасой и с копченой рыбой.
Брат тоже вошел на кухню и достал из холодильника две бутылки — бутылку водки и бутылку сухого вина.
— Хорошее кино, — сказал брат, — я уже посмотрел…
— Теперь и мы посмотрим, — ответила ему его жена.
Я промолчала и подумала, зачем я к ним пришла.
Тогда еще я этого не знала, хотя и до сих пор иногда думаю — зачем…
Я прошла в салон, он был неполным. Были даже свободные места и можно было сесть.
— Билетик покупайте! — сказала неопрятная кондукторша в какой–то безразмерной кожаной куртке.
— Проездной, — сказала я ей и подумала, что надо бы снять очки, но не сняла, а села на ближайшее свободное место.
В двери позвонили и брат пошел открывать.
— Если хочешь, — сказала его жена, — неси все это на стол.
Я взяла поднос с бутербродами и пошла в комнату.
Я всегда была романтичной особой.
Я когда–то была романтичной особой.
Это было давно, очень давно, в королевстве у края земли, прицепилось, сейчас не отцепится. Автобус тихо пер в горку, я уставилась в окошко и закрыла глаза, так и не сняв очки.
Они уже были в комнате — друг брата и подруга друга.
Вначале я увидела подругу.
Она сидела в кресле и молчала. Она показалась мне очень молодой и очень красивой, у меня вдруг безобразно вспыхнуло лицо.
— Это — моя сестра, знакомьтесь! — сказал брат.
Я назвала свое имя.
Подруга друга назвала свое.
Мужчина в шляпе и с портфелем, наверное, уже давно дома, сидит сейчас на диване и смотрит телевизор, хотя, впрочем, такие мужчины, как правило, смотрят обычно телевизор вечерами. И говорят всем, чтобы они отстали, так как был очень тяжелый день и им надо отдохнуть. Ему надо отдохнуть.