Ремонт человеков

Я стою и плачу, но слез никто не видит, потому что их нет. Просто я чувствую, что я плачу за своими новыми темными очками, а мужчина стоит и смотрит на меня, они смотрят на меня всю жизнь, я ненавижу то, как они смотрят, по крайней мере. если я плачу в этот момент.

Когда я плачу, то на меня не надо смотреть.

Показался автобус, но я не могу прочитать номер. Мне плохо видно — серое, тусклое, низкое небо, накрапывает дождь, на мне темные очки, и я не могу прочитать номер.

Автобус подкатил к остановке, не мой, мне нужен маршрут на две единицы больше.

Мужчина бросил сигарету и решительно пошел в мою сторону.

Я стою у самого автобуса.

— Извините, — говорит мужчина и проскальзывает мимо меня. Тенью в шляпе и с портфелем. Дурацкий мужчина, в дурацкой шляпе и с дурацким портфелем. Хотя и кожаным, хорошей, между прочим, кожи. Светло–кофейного оттенка. С таким портфелем надо ездить не в автобусе, хотя он и в шляпе.

Автобус отходит и я смотрю, как он удаляется вверх по улице.

Мне никогда не забыть тот день.

Мне никогда не забыть этот день.

Мне хочется закурить и я лезу в сумочку. Лежит пачка, в пачке три сигареты. И зажигалка тоже лежит. Я отхожу к киоску и закуриваю, хотя не могу припомнить, когда в последний раз я курила на улице. Вообще–то, я до сих пор стесняюсь курить на людях. Если только — немного выпью. Много я никогда не пью. Я не люблю это состояние — когда голова чумная, а у меня она всегда чумная после того, как я немного выпью. Даже немного. И еще — я сразу же очень хочу спать. Поэтому я начинаю курить, сигарету за сигаретой, а наутро болит голова и лицо становится серым.

Но сейчас я курю прямо на улице. Женщина в плаще и с сумочкой на плече. Мне что–то надо будет сделать, когда я приду домой. Я знаю, что, но я боюсь это делать. Я — трусиха. Я страшная трусиха, утром я набралась смелости, а сейчас она вся ушла. Исчезла, свалила, растворилась, испарилась.

Я даже боюсь вспоминать.

Я всегда была романтичной особой.

Это я помню.

Я когда–то была романтичной особой.

Это я тоже помню.

Моего автобуса все нет и нет.

Это я вижу.

У меня был брат.

Это я знаю, как и то, что он есть.

Где–то есть, но не со мной, не рядом.

Он давно не рядом.

То есть, как бы его и нет.

В тот день я пришла к нему в гости. К нему и к его жене. Младший брат был уже женат. Женатый младший брат и незамужняя старшая сестра.

Брат был весел, он ждал гостей, а тут пришла я.

Автобус все не идет, если бы мужчина в шляпе все еще стоял на остановке, то я, наверное бы, взбесилась!

Брат сказал, что ждет друга с подругой, но я не помешаю. У него есть новое кино и мы все вместе его посмотрим. Как называется, спросила я. «Остров помешанных», ответил брат и показал мне кассету.

Жена брата готовила ужин и я пошла ей помочь.

Я докурила сигарету почти до фильтра, хотя дома так никогда не делаю. И не только дома. Я всегда оставляю минимум треть. А сейчас я докурила ее почти до конца и бросила окурок на асфальт. Он лежал рядом с моей левой туфлей и дымился. Я посмотрела по сторонам — никто не обращал на меня внимания. Тогда я наступила на сигарету и вдавила окурок в тротуар. С какой–то ненавистью, будто я давлю таракана или еще какую гадину.

Я боюсь тараканов, как и прочих летающих и ползающих. Но когда я их вижу, то у меня возникает одно желание: уничтожить. Раздавить с хрустом. Я закрываю глаза и давлю.

Это было давно, очень давно, в королевстве у края земли…

Я не помню, из какой это песни, да и из песни ли?

Я просто не помню, откуда это…

Жена брата делала салат, потому что отчего–то положено к приходу гостей всегда делать салат. Я не была гостьей, я была случайно зашедшей к ним в этот вечер старшей сестрой ее мужа. И я пришла на кухню помочь ей делать салат.

Появился очередной автобус, вполне возможно, что и мой. Дождь начал накрапывать еще сильнее, я стояла под навесом остановки и пристально смотрела сквозь свои новые темные очки на еще почти неразличимый номер над кабиной водителя.

Мой или не мой?

Когда я зашла на кухню, то салат был уже почти готов, оставалось добавить майонеза и сметаны и все хорошенечко перемешать. Если хочешь, сказала жена брата, то можешь делать бутерброды. Я покорно кивнула и стала нарезать батон.

На этот раз автобус был мой. Я вышла из–под навеса и вошла в двери, холодные капли дождя успели царапнуть меня по щеке, будто я все еще плакала.

Бутерброды были с копченой колбасой и с копченой рыбой.

Брат тоже вошел на кухню и достал из холодильника две бутылки — бутылку водки и бутылку сухого вина.

— Хорошее кино, — сказал брат, — я уже посмотрел…

— Теперь и мы посмотрим, — ответила ему его жена.

Я промолчала и подумала, зачем я к ним пришла.

Тогда еще я этого не знала, хотя и до сих пор иногда думаю — зачем…

Я прошла в салон, он был неполным. Были даже свободные места и можно было сесть.

— Билетик покупайте! — сказала неопрятная кондукторша в какой–то безразмерной кожаной куртке.

— Проездной, — сказала я ей и подумала, что надо бы снять очки, но не сняла, а села на ближайшее свободное место.

В двери позвонили и брат пошел открывать.

— Если хочешь, — сказала его жена, — неси все это на стол.

Я взяла поднос с бутербродами и пошла в комнату.

Я всегда была романтичной особой.

Я когда–то была романтичной особой.

Это было давно, очень давно, в королевстве у края земли, прицепилось, сейчас не отцепится. Автобус тихо пер в горку, я уставилась в окошко и закрыла глаза, так и не сняв очки.

Они уже были в комнате — друг брата и подруга друга.

Вначале я увидела подругу.

Она сидела в кресле и молчала. Она показалась мне очень молодой и очень красивой, у меня вдруг безобразно вспыхнуло лицо.

— Это — моя сестра, знакомьтесь! — сказал брат.

Я назвала свое имя.

Подруга друга назвала свое.

Мужчина в шляпе и с портфелем, наверное, уже давно дома, сидит сейчас на диване и смотрит телевизор, хотя, впрочем, такие мужчины, как правило, смотрят обычно телевизор вечерами. И говорят всем, чтобы они отстали, так как был очень тяжелый день и им надо отдохнуть. Ему надо отдохнуть.