Ренегаты

Вскоре к их табуну начали подтягиваться и двуногие. Она не разбирала, не спрашивала - кто хенну, кто из онгров, кто неведомо откуда. Все они, и мужчины, и женщины, были изгои, все, по сути, страдали не от холода или голода, но от заброшенности и непонимания, а теперь собирались подобием снежного кома. На ночлеге рыли яму в золе остывшего кострища, ложились на одну шкуру, накрывались другой. Кормились ягодой и кореньями, добытыми из-под снега и всё же сочными. Её слова кое-как до них доходили - степные наречия все были сходны или казались такими. Как уцелеть зерну, брошенному в снег и не давшему побегов? Как хотя бы дожить до весны и её расцвета?

Но всё же в их скудости находилось место и тому, что сам народ Альгерды посчитал бы излишеством. Один из приставших к ним стариков отыскал в хламе некое подобие цимбал с ободранными, кучерявыми струнами и пару крошечных ложечек для игры. Починил - пели внятно, хотя и глуховато.

И спел целую поэму, красивей которой никто из них не слышал в жизни. В ней было всё: строгая чистота зимы и пылкий жар лета, осеннее золото и зелёное разнотравье весны, высота гор и неба, ширина степного раздолья. Вольная воля.

Возможно, оттого Ильдико решила произнести речь. Собрала вокруг себя народ. Их оказалось на удивление много: не меньше сотни мужчин и женщин, многие из коих были в тягости, как она сама. И столько же лошадей, годных под вьюк и седло.

Сказала им:

– Именем моего чрева и дитяти, коего назову Эгиед, "Росток будущего". Именем правой руки моего супруга по имени Вираг, "Лучший цвет весны". Мы здесь не родичи и не род. Мы племя. И мы испытаны. Ибо легко наслаждаться богатством ума и красоты, когда жизнь ласкова и беспечна, и трудно, когда она становится просто жизнью как она есть. Наше малое племя не сможет пребывать в одиночестве - мы будем искать сильнейшего, и мудрейшего, и приверженного чести народа. Но, клянусь, мы станем его солью - такой, что не растворится ни в чьей воде. Я нарекаю нас Эноньо, "Выстоявшие".

Это была правда, которая ещё не правда, но становится ею после того, как ты её выговоришь. А говорила Ильдико на языке онгров впервые так долго и так безупречно.

И прежние имена отдалились от неё навсегда.