Ренуар

А между тем картины Ренуара, как и его друзей, продолжали экспонироваться в различных галереях… В феврале 68 его работ были представлены в галерее Бернхейм-Жён. А в апреле ещё 21 его картина была представлена галереей Дюран-Рюэля в Нью-Йорке на выставке, названной «Живопись Клода Моне и Пьера Огюста Ренуара».

Четырнадцатого апреля 1900 года Всемирную выставку открывал президент Французской Республики под звуки «Торжественного марша» Жюля Массне. Выставка «Сто лет французского искусства», где были представлены и работы импрессионистов, была организована в Гран Пале. 114 Ренуар не сожалел об этом. 11 его работ были повешены в зале 17 на первом этаже Гран Пале вместе с работами Писсарро, Сислея, Берты Моризо, Дега и Моне. Не стало ли это официальным признанием импрессионизма? Трудно сказать… Во время торжественной церемонии открытия экспозиции, когда официальные лица направились к их работам, Леон Жером якобы воскликнул, раскинув руки: «Остановитесь, господин президент, здесь позор Франции!» Если постоянный секретарь Академии изящных искусств мог обратиться с такой фразой к главе государства (что, впрочем, не подтверждается ни одним документом), это доказывает, что для импрессионистов, получивших своё прозвище четверть века назад, борьба была далека от завершения…

114

Гран Пале (Большой дворец) — культурный и выставочный центр, построенный в Париже в 1897 году для Всемирной выставки 1900 года. (Прим. ред.)

А в настоящий момент единственным приоритетом Ренуара была борьба с ревматизмом. Он смирился с тем, что ему предстоит новый курс лечения в Экс-ле-Бен, и остановился в отеле «Даверни» в небольшом городке Сен-Лоран-ле-Бен по соседству с Экс-ле-Бен. Перед этим он провёл с Алиной несколько дней в отеле «Крильон» в Авиньоне.

По возвращении в Париж Ренуар узнал, что правительство решило возвести его в кавалеры ордена Почётного легиона, и на сей раз он не стал отказываться от него. Но его волновала реакция друзей, в первую очередь Клода Моне, принципиального противника любых официальных наград. И он пишет Моне: «Мой дорогой друг, я согласился принять награду. Поверь, что я пишу тебе не для того, чтобы ты сказал мне, прав ли я или совершаю ошибку. Я боюсь, как бы этот кусочек орденской ленты не стал поперёк нашей давней дружбы. Ты можешь говорить мне любые дерзости, самые неприятные слова, мне всё равно. Но, без шуток, сделал ли я глупость или нет, я очень дорожу твоей дружбой. Что до реакции остальных — мне наплевать. Твой Ренуар». Моне был огорчён поступком друга и поделился своим разочарованием с Жеффруа: «Вы, несомненно, в курсе награждения Ренуара. Я крайне огорчен, и Ренуар это чувствует, так как написал мне, бедняга, как бы извиняясь за свой поступок. В самом деле, очень грустно, когда человек его таланта после стольких лет борьбы и такого мужественного завершения этой борьбы, несмотря на козни официальных лиц, соглашается принять награду в возрасте шестидесяти лет! Какое огорчение! А ведь было бы так шикарно остаться без всякой официальной награды. Хотя, кто знает, возможно, я единственный сохраню такое положение, если только не впаду в маразм». В тот же день, когда Моне писал это Жеффруа, Ренуар счёл необходимым снова обратиться к старому другу: «Сегодня (а, может, быть, и раньше) я понял, что написал тебе дурацкое письмо. Я страдал, был раздражён, измучен. В такие минуты никогда нельзя писать письма. Я спрашиваю себя, что тебе до того, награждён я орденом или нет. Что касается тебя, то у тебя изумительная линия поведения. А я никогда не мог добиться того, чтобы знать накануне, что я буду делать на следующий день. Ты должен знать меня лучше, чем я, раз я знаю тебя лучше, чем ты сам, по всей видимости… Не будем больше говорить об этом, и да здравствует любовь».

«Я страдал…» Второй курс лечения в Экс-ле-Бен оказался не более эффективным, чем первый. Приступы случались всё чаще, были всё более болезненными. Ренуар больше не мог передвигаться без трости. Но как держать трость руками, которые всё больше деформировались болезнью? Движения рукой становились затруднительными, и он больше не мог заниматься гимнастикой, жонглируя своими мячиками. Лишь изредка наступало кратковременное облегчение, но Ренуар больше не питал иллюзий. В ноябре 1900 года он покинул Париж и уехал в Маганьоск, недалеко от Грасса. Шли недели, одна за другой, а он, несмотря на страдания, не расставался с живописью, продолжая работать с моделями…

Глава четырнадцатая ДОМ ПОЧТЫ, МЕТРОПОЛИТЕН-МУЗЕЙ

В январе 1901 года второй раз картина Ренуара была приобретена музеем. Художник, как всегда, обращается к Дюран-Рюэлю с просьбой сделать всё необходимое: «Не откажите в любезности упаковать “Женщину с гитарой”и отправить её как можно скорее по следующему адресу: музей города Лиона, улица Поль-Шеванар, дом 23». А сам Ренуар уезжает на юг и останавливается в апреле в Маганьоске. Несколько дней он проводит в отеле «Ала резерв» в Трайе, недалеко от Сен-Рафаэля. Там он встречается с сыном Пьером, у которого в это время каникулы, и они вместе совершают прогулки. Вернувшись в Маганьоск, он отказывается сопровождать Алину в Эссуа: «Я останусь здесь до начала мая, а затем поеду в Экс». Ещё один курс лечения… Но неожиданное ослабление болей меняет все планы — Ренуар решает заехать в Канн. Оттуда 25 апреля он снова пишет Дюран-Рюэлю: «В следующий раз я напишу Вам из Экс-ле-Бен. Я надеюсь приехать туда в понедельник или вторник. Я проведу в Лионе один или два дня, занимаясь своей картиной, а после этого еду в Экс». В том же письме он выражает беспокойство по поводу намерения Дюран-Рюэля организовать его выставку в следующем году: «Вы привели меня в дрожь, заговорив о выставке. Мне кажется, что в прошлом году я сделал так много, чтобы в этом году позволить себе отдохнуть. Я, к несчастью, пишу “фигуры” и не могу создавать по шестьдесят картин в месяц. Я очень сожалею, но это всё, что я могу сделать. Я не хочу отправлять Вам холсты, если работа не завершена. Я отпустил свою служанку, и “знаменитый торс” уехал в Эссуа вместе с моей женой. Я надеюсь снова использовать её как модель и завершить писать этот “знаменитый торс”. Я по причине болезни был не в состоянии подняться в свою мастерскую. Простите мне этот год и позвольте мне если не выздороветь, то хотя бы быть не настолько измученным. В остальном всё хорошо». Ренуар, разумеется, очень огорчён тем, что вынужден просить эту отсрочку у своего торговца картинами, так как прекрасно понимает его роль: «Торговец картинами должен иметь прибыль. В этом его назначение. Его прибыль позволит ему поддержать художников, которых публика ещё не оценила».

Из Экс-ле-Бен он написал Воллару в начале мая: «Я снова поселился в моём маленьком отеле “Де ла Пэ”, где живу один, и меня окружили заботой. Мне подают небольшими порциями изысканные блюда, отведать которые не отказался бы и обжора Воллар. Одним словом, так как я не знал, чем заняться, я сказал себе: а почему бы не написать Воллару? Но только что ему сказать, если ничего интересного здесь не происходит? И вдруг пришла блестящая идея: а не попросить ли мне у него денег? Я знаю, что он страсть как любит это. 500 франков. Если вдруг воры проникнут в Вашу святая святых, по крайней мере, хоть эти деньги будут спасены, и вот почему я вспомнил о Вас, мой дорогой Воллар». Это проявление внимания, облечённое в шутливую форму, не особенно удивило Воллара. Он знал, что Ренуар был большим любителем шуток и шарад…

Курс лечения в Экс-ле-Бен показался Ренуару настолько долгим ещё и потому, что не дал никакого эффекта. После этих бесполезных процедур он ненадолго возвратился в Париж и вскоре уехал в Эссуа. Алина была беременна в третий раз. 4 августа 1901 года родился Клод, третий сын. 25 февраля первого года XX века Ренуару исполнилось 60 лет. Сможет ли он, учитывая его недуг, быть рядом с младшим сыном до тех пор, пока тот не повзрослеет?.. А уже три дня спустя Ренуар уезжает в Фонтенбло по приглашению сыновей торговца картинами Бернхейма, Гастона и Жосса. Они попросили художника написать портреты сестёр Адлер, на которых собирались жениться. Мог ли он отказать им? Это вызвало раздражение Дюран-Рюэля, обеспокоенного тем, что Ренуар не успеет подготовить свои последние работы, ещё не законченные, к выставке, запланированной на 1902 год.

Появление в семье ещё одного ребёнка, ласково прозванного Коко, и всё ухудшающееся физическое состояние Ренуара, которому стало не под силу взбираться на пятый этаж, заставило Ренуаров покинуть квартиру на улице Лa Рошфуко.

В октябре семья переехала на улицу Коленкур, дом 43, а мастерскую художник снял на той же улице в доме 73. Новая квартира находилась на первом этаже дома, стоящего на склоне Монмартрского холма. Её окна смотрели на крыши домов улицы Дамремон. В 500 метрах от дома, за садом, располагалась мастерская, вход в которую был непосредственно с улицы, что избавляло Ренуара от тяжёлого подъёма по лестнице. К тому же дочь консьержа дома 73 была очень хороша собой. Ренуар надеялся, что она согласится позировать. Её красота славилась в квартале; молодые парни, доставлявшие товары, даже останавливались перед домом, чтобы пропеть: «У неё ласковое имя Мирей, она восхищает красотой своей!» Но это не особенно раздражало Ренуара, по крайней мере, гораздо меньше, чем упорная игра на мандолине брата Мирей. По словам Ренуара, его бренчание могло «навсегда вызвать отвращение к итальянскому сыру горгонзола». Особенно эта музыка раздражала его во время сеансов позирования «Булочницы», ставшей одной из излюбленных моделей Ренуара. Это прозвище она получила, когда жила с помощником булочника с улицы Шоссе-д’Антен, где Ренуар обычно покупал ржаной хлеб.

В эти же месяцы Ренуару позируют и другие модели — Адриенна, Жоржетта Пижо или Рене Жоливе. Они становятся практически членами семьи Ренуаров. Художник ласково называл их дурёхами, тетерями или индюшками. Если они не садились обедать вместе с семьёй, то только потому, что Ренуар считал, что они будут чувствовать себя гораздо вольготнее в своей компании.

В новой квартире Ренуар уже больше не мог жонглировать своими мячиками, перед тем как отправиться в мастерскую. Однажды, доведённый до отчаяния тем, что непрерывно роняет мячики, он швырнул их в другой конец комнаты и раздражённо воскликнул: «Чёрт возьми! Я становлюсь маразматиком». Теперь мячики были заменены на бильбоке. 115 Ревматизм продолжал прогрессировать, развивавшаяся атрофия нерва левого глаза постепенно привела к тому, что лицо, частично парализованное, приобрело странную неподвижность. Но больше всего художника волновало, будут ли ему подчиняться руки. Он постоянно повторял окружающим: «Ведь пишут руками!» Ренуар попросил угольщика, доставлявшего ему дрова для камина, принести небольшое поленце длиной в 20 сантиметров и диаметром в четыре сантиметра. Затем он сам тщательно обработал его ножом и отполировал наждачной бумагой. Ренуар подбрасывал его в воздух, пытаясь поймать то одной рукой, то другой, а также вертел между пальцами. А в Эссуа Алина организовала на первом этаже бильярдную, где Ренуар мог тренировать подвижность рук с помощью кия и шаров. Но, несмотря на эти постоянные упражнения, безжалостная болезнь не отступала — ревматизм продолжал уродовать его пальцы…

115

Бильбоке (фр. bilboquet) — игрушка, состоящая из палочки и прикреплённого к ней шнуром шарика. В процессе игры шарик подбрасывается и ловится на остриё палочки или в чашечку, надетую на него. (Прим. ред.)

Парижский климат определённо был невыносим для Ренуара. В начале февраля 1902 года он покинул Париж в сопровождении художника Альбера Андре, с которым познакомился в Эссуа. Он даже не дождался выхода в свет статьи Камиля Моклера в журнале «Л’Ар декоратив» под заголовком «Искусство Огюста Ренуара», которая должна была появиться в феврале. Выход второй её части был запланирован на март. В том же марте должна была появиться в печати «История Эдуара Мане и его искусства» Теодора Дюре. Не означало ли появление этих публикаций, что импрессионисты уже принадлежат истории, а их искусство больше не актуально? Трудно сказать… Октав Мирбо в начале века снова выступил против Института, всегда контролировавшего общественное мнение. Он заявил с иронией: «Именно академики решают и выбирают… Они раздают почести, награды, деньги художникам, скульпторам, гравёрам, писателям, учёным… И они игнорируют всех тех, кто работает сам по себе, презирая их стерильные амбиции, их лицемерие, их тщеславие…» Остаётся добавить, что если бы Мирбо пришлось побывать в одном из залов ресторана «Ле трен блё» в новом здании Лионского вокзала, открытого по случаю Всемирной выставки, то он мог бы констатировать «победу» своих друзей-импрессионистов. Художники были приглашены украсить стены видами городов, обслуживаемых линией Париж — Лион — Лазурный Берег, скорее всего, потому, что они часто выставлялись в галереях Дюран-Рюэля, Буссо и Валадона, Жоржа Пти и Бернхеймов…

Ренуар приехал в Ле Канне, в окрестностях Канна, где прожил на вилле «Прентан» до конца апреля вместе с Альбером Андре. Ренуар относился к 33-летнему коллеге по-отечески. Этот молодой художник впервые выставлялся в Салоне независимых в 1894 году. Там его заметил Писсарро, и с тех пор его картинами торговал Дюран-Рюэль. 3 февраля Ренуар написал Дюран-Рюэлю: «Наконец-то я удобно устроился в месте, где легко передвигаться. Местный поезд курсирует между Канном и Ле Канне каждые 15 минут. Я не смог ознакомиться с окрестностями из-за проливного дождя, шедшего в течение четырёх дней. К тому же новый приступ заставил меня оставаться в комнате — распухла нога. Но это не очень серьёзно. Вчера приехала моя жена в добром здравии вместе с двумя младшими сыновьями. Мы поживём здесь. У меня есть всё, что нужно: большая просторная комната для работы и хорошая компания. Альбер Андре — исключительно приятный человек. И мы вдвоём более увлечённо работаем». Месяц спустя он снова подтвердил Дюран-Рюэлю, насколько приятна ему компания Альбера Андре. Он сообщил 9 марта: «Я прекрасно устроился и думаю, что, несмотря на приступы болезни, смогу привезти кое-что интересное. Что же касается выставки, то, как мне кажется, у Вас есть всё, что нужно. Тем не менее мне хотелось бы по возвращении дать Вам кое-какие картины, только не новые, а написанные в прошлом году, поскольку новые полотна не говорят ничего, пока не просохнут. И всё-таки я предпочёл бы, чтобы Вы выбрали из того, что имеется у Вас. Ведь у Вас есть немало работ, которые публика совсем или почти не видела. Более того, на мой взгляд, выставки, ограничивающиеся небольшим числом картин, более продуктивны. Я считаю, что выставки с большим количеством работ создают у зрителя впечатление, что их писать слишком легко и они перестают казаться ему редкостью. В этом обычно упрекают импрессионистов, которые выставляются слишком часто. Можно подумать, что они пекут картины, словно блины. А это производит или позднее произведёт очень дурное впечатление».

Выставка, представленная у Дюран-Рюэля в июне, объединяла 40 полотен Ренуара. Ни все картины вместе взятые, ни каждая из них в отдельности не произвели «дурного впечатления»… И ни Дюран-Рюэль, ни Ренуар не могли пожаловаться на то, что продажи не оправдали их ожиданий.

Полученные деньги позволили Ренуару перестроить дом, купленный в Эссуа. Если раньше он часто повторял, что «секрет в том, чтобы уметь обходиться очень малыми средствами», то теперь мог спокойно попросить Дюран-Рюэля отправить 2500 франков одному из подрядчиков, чтобы тот провёл необходимые работы и подготовил дом к их приезду в июле. С тех пор как картины Ренуара стали, наконец, успешно продаваться, художник не только мог позволить себе подобные расходы, но и стал помогать другим, проявляя необычайную щедрость. Отсутствовавший в течение ряда лет Жорж Ривьер снова стал близким другом семьи. К этому времени он овдовел, его жена умерла от туберкулёза. Ренуар пригласил Ривьера и двух его дочерей, Элен и Рене, провести лето в Эссуа. Алина относилась к ним, как к своим дочерям. И Ривьеры были не единственными, кого Ренуары приглашали в Эссуа… К ним часто приезжали Жорж Дюран-Рюэль, Воллар, Майоль, 116 чью выставку Ренуар посетил перед отъездом в Эссуа, а также кузен Эдмон Ренуар, Поль Сезанн, сын Поля Сезанна, и, конечно, модели… Щедрость Ренуара была невероятной. Он неоднократно повторял: «Теперь, когда мои картины покупают, я не имею права быть эгоистом». Когда кто-нибудь из его моделей обращался к нему в мастерской с просьбой, не мог бы он одолжить 20 франков, он, не переставая писать, приказывал: «Поищите в моём внутреннем кармане». У него вошло в привычку всегда иметь при себе достаточно денег «на всякий случай». А когда несколько недель спустя должник пытался вернуть ему деньги, он изображал удивление: «Какие ещё 20 франков?» Он был не менее добр даже с теми, кто воровал у него. Так, однажды, уезжая на юг, он оставил одному из друзей ключи от мастерской на случай, если надо будет перекрыть водопроводный кран или обнаружится утечка газа. Вскоре по возвращении Ренуар обнаружил пропажу около пятидесяти полотен. Он написал этому другу, и тот быстро примчался, опасаясь судебного иска. Он признался Ренуару, что продал его полотна. Тогда Ренуар заявил со вздохом: «Так как дело сделано, полотна проданы, и поскольку у Вас, да и у меня тоже, нет денег, чтобы выкупить их, не будем больше говорить об этом…» Выведенный из себя слезами виновного, Ренуар отдал ему все деньги, какие были у него в карманах, несмотря на протесты вора…

116

Аристид Жозеф Бонавентюр Майоль (1861-1944) в начале творческой карьеры занимался рисунком и живописью, но ухудшение зрения заставило его обратиться к скульптуре. Отойдя от академизма, он вернул скульптуре классическую простоту. (Прим. ред.)