Репетиция

Миновав излучину, Раевский увидел остальных. Над водой выступали только головы, хотя глубина реки в этом месте, как он успел уже убедиться раньше, была отсилы по пояс.

– - Привет, - сказал Раевский.

– - Привет, - откликнулась Ася.

Вера просто выставила два пальца из воды. Буквой V, "victory".

Эти ничтожные знаки внимания отозвались в интеллигентской душе Раевского жаркой волной благодарности. Его психологическое состояние вообще заслуживало особого анализа.

Ведущим, пожалуй, было чувство доверия. Доверяли и доверялись ему, доверял и доверялся он. Что могло быть более убедительным знаком этого, чем свободное от повседневного прикрытия и защиты, по лягушачьему голое человеческое тело в сумерках на берегу медленной реки - ведь даже те тряпицы, которые носят на пляжах, прикрывают все-таки наиболее уязвимые места. Эротика, которую в таких обстоятельствах не следовало подчеркивать (кто поступил бы иначе, выставил бы себя на посмешище), будучи загнана вглубь, тысячекратно усиливала другие эмоции. Доверие, так то просто достигало степени восторга.

Тем не менее даже тогда какая-то часть "Я" Раевского продолжала рассуждать и задавать вопросы.

... Федя, думалось, относился ко всему просто. Девчонки вообще не размышляли, в их возрасте живут эмоциями. Но каков переход! От колючей игры в террор, там, в глубине леса, от спортивного азарта на берегу, к этому пароксизму взаимного доверия и любви к ближнему! Пока нас отделяет друг от друга только упоительно-теплая вода, да тонкая пленка кожи, мы - почти одно, словно вода, текущая между нами - это волшебный клей, который может соединить в одну семью разобщенное человечество.

Раевский не мог не задуматься о связи своих переживаний с терроризмом. До тех пор, пока в террористическом подполье не было женщин, оно влачило жалкое существование. И лишь когда они появлялись (не важно, какую роль при этом играя - всеобщей жены, сестры или матери) организации становились по-настоящему страшными. Возникала Семья, которая могла противостоять всему миру...

– - Куда впадает эта река?
– спросила Ася.

– - В Лугу, - ответил Федя.

– - А Луга?

– - В Балтийское море.

– - Значит, если плыть по течению, можно доплыть до моря?

Ася, оттолкнувшись ото дна, скользнула на более глубокое место и, перевернувшись на спину, попыталась плыть в таком положении. В пресной воде ее тело, однако, тонуло, и ей пришлось заработать ногами. Вдруг, точно отзываясь на шум, недалеко, может быть, метрах в тридцати или пятидесяти, за следующим поворотом реки, взревел мотоцикл. Ася от неожиданности встала. Здесь тоже было не слишком глубоко.

– - Что это?

– - Это местные. Нам, пожалуй, пора...
– сказал Федя.

Сердце Раевского колотилось. Он с детских лет не любил грубого насилия. Нечто подобное, наверное, испытывали и остальные. Плыть, да еще против течения, в таких обстоятельствах было бы слишком долго, поэтому все четверо выбрались на берег и, ругаясь шепотом, когда босая нога попадала на сучок или шишку, поспешили к своей одежде.

Одевшись, они в какой-то мере успокоились, тем более, что местные, как заметил Федя, скорее всего находились на противоположном берегу. Ася предложила пойти разведать, что же все-таки творится ниже по течению. Согласие было общим, хотя и молчаливым. Взяв пистолет и два еще не использованных взрывпакета, пошли смотреть.

Действительно, за следующей излучиной были местные. Четверо парней по пояс в воде тащили бредень. Пятый, здоровенный, как сказочный Добрыня, детина в семейных трусах и солдатских сапогах с обрезанными голенищами, стоял на берегу и светил фонарем. Отгоняя комаров, детина махал свободной, широкой, будто лопата, рукой.

– - Не слабо, - шепнула Вера.

– - А если их пугнуть взрывпакетом?
– влезла с предложением Ася.

– - Они же местные!
– сердито шепнул Федя.

– - Поймают, дура!
– прокомментировала Вера.

Крадучись, все четверо удалились от берега. Лишь пройдя добрую половину пути к Фединому дому, Раевский почувствовал, что напряжение его наконец отпустило. Тело начала бить крупная дрожь.

Прежде чем они достигли дачи, им пришлось столкнуться с еще одним проявлением местной ночной жизни.

По шоссе, проходившему мимо дачного поселка, с ревом промчалось полдюжины мотоциклов с зажженными фарами. По одному, по двое на спинах стальных коней (гораздо больше, впочем, напоминавших кузнечиков) сидели подростки.

– - Этой зимой в дачном поселке сожгли две дачи, - со злостью заметил Федя, когда рокот моторов затих вдали.

В первые минуты, вновь оказавшись дома, они чувствовали только свинцовую усталость. Однако надо было обогреться, посушить и почистить одежду. Федя затопил камин, задернул тяжелые шторы, принес бутылку коньяка. На даче было так тепло, так уютно, что как-то сами собой вновь стали поднимать голову уснувшие, казалось, желания. Видимо, программа этой шальной ночи еще не была исчерпана.

7

Ася с Верой ни за что не хотели переодеваться в джинсовку, в которой приехали из города. Все что угодно, только не это. Федя увел их в глубину дома, вернулись они в кофтах на молнии, спортивных штанах с лампасами, шерстяных носках. Чем эта одежда лучше, Раевскому было неясно. Но вся их усталость куда-то исчезла - щеки разрумянились, глаза блестели. Сейчас, много чего повидав и испытав в Париже, он был почти уверен, что тут не обошлось без шприца. Но проверить трудно. Федю позавчера он спросить не догадался, да и приятнее думать, что это была молодость - и только.

Федя достал гитару и спел приятным баритоном несколько бардовских песен. Ася смотрела на него с обожанием. Стащила носки, уселась в позу лотоса и то и дело застегивала и расстегивала молнию на кофте.

– - Может, потанцуем?
– вмешалась Вера.

– - Отчего бы и нет?
– Федя отложил гитару.
– Момент!

Как показалось Раевскому, прошли какие-то мгновения, и он уже принес из машины здоровенный японский магнитофон с колонками и целый ворох кассет.

Вспоминать эти безумства сейчас было легко и приятно. Забавно думать о той "совковой" смеси стыда и радости от преодоленных запретов, которую он испытывал тогда. Куда труднее вспомнить тенью удержавшийся в памяти малозначительный эпизод, ради которого он и устроил сегодня этот сеанс воспоминаний.