Реплика в зал. Записки действующего лица
Шрифт:
– Сейчас она выпишет нам гостиницу и такси!
Твердо ставя свою простреленную на войне ногу, Геннадий, не выпуская спутницу, поспешил с нею дальше.
В душном мраке у выхода из аэропорта стояли такси.
Быстрый мужичок аккуратно уложил наши чемоданы в багажник, и мы поехали.
– Я так понял, - сообщал по дороге Геннадий, - что гостиницу и такси оплачивает авиакомпания... Приедем - позвоню ребятам, может, подойдут, поздновато, правда...
Про такси он понял с точностью до наоборот. В Москве мне перевели памятку, полученную Геннадием вместе с другими необходимыми бумагами. После любезных
Не заплатив ничего, мы потащили чемоданы в отель мимо человека в форменном камзоле и в полусапожках на высоких каблуках. Он распахнул двери и явно остолбенел, обнаружив перед собой гостей, одетых так не по сезону.
Все наши бумаги мы выложили перед дежурной.
Но тут явился наш таксист, о котором мы уже и думать забыли. Он принялся что-то канючить на своем сингапурском, обращаясь преимущественно к Геннадию. Начальника видно сразу.
– Чего он хочет?
– пугаясь, поинтересовался я, снова после обмена денег жалея о решении на сутки задержаться в этом бананово-лимонном. Сингапуром больше, Сингапуром меньше - что бы это в жизни меняло? А так - не имела баба хлопот!
– Может, ему за пользование багажником надо было заплатить?
– А кто его знает!
– Геннадий тоже нервничал, но держал себя в руках.
Таксист не унимался. Мы отворачивались, всем своим видом показывали, что у нас тут важные дела, что отвлекать не хорошо, но он не уходил.
Дальше произошло чудо.
Геннадий Шолохов, ветеран, как нынче говорят, ВОВ, замечательный организатор советского кинопроизводства, повернулся к ненавистному частнику и рявкнул так, что было слышно на экваторе, благо он лежал недалеко:
– Иди на ...!
Но это еще не было чудом. В конце концов, какой русский не любит ясной словесной игры. Настоящим чудом стало то, что таксист понял и ушел.
Мы поднялись на лифте и разошлись по своим номерам. Но только я забросил шапку в шкаф, как ворвался Геннадий:
– Я не буду спать в том номере! Не буду! Там следят!
– Кто?!
– Только вошел - в другую дверь человек выскочил!..
Час от часу не легче.
– Точно? Может, показалось?
– Выскочил! В другую дверь! Я - за ним, а он захлопнул!
– Пойдем посмотрим.
Действительно, в номере, который достался Геннадию, кроме входной, была еще одна дверь, ведущая неизвестно куда. Она была заперта. Обстановка накалялась.
– Что ж, будем ночевать у меня. Кровать вон: как степь, хоть вчетвером.
Взяли вещи, вернулись в мой номер.
– Надо ребятам звонить, - к Геннадию возвращалось его прежнее деятельное состояние.
– Может, подъедут. Тут вообще неизвестно чего - Сингапур, твою... Вхожу, а он выскакивает, черный, в лаковых ботинках...
Попытались прозвониться из номера. Не получилось.
– Пойду вниз, пусть объяснят, как у них тут, позвоню оттуда.
– Лучше вместе. Не стоит одному.
– Да ты что?! А сюда припрутся? Вещи перероют...
Он мужественно ушел, я мужественно остался его ждать.
Минут через сорок гробовую тишину номера, затянутого
коврами и портьерами, разорвал телефонный звонок. В тот момент я уже лихорадочно продумывал аварийный вариант действий в случае пропажи без вести в юго-восточной Азии начальника производственного главка Госкино СССР.Геннадий говорил отрывисто и глухо, очевидно прикрывая рукой трубку:
– Ребята пока не отвечают... Тот, на каблуках, пристал с обезьяной...
– - С какой еще обезьяной?
– На цепи... Буду дозваниваться.
Вернулся Геннадий еще минут через тридцать, сказал, что дозвонился, что сегодня ребята не приедут, а завтра в девять будут и повозят по городу.
– А что за обезьяна?
– Да на каблуках, портье, гад, пристал: у него там, рядом садик и сидит обезьяна на цепочке. Он, значит, показывает лопухам вроде меня и за это деньги берет. Я же не знал, что за деньги. Пошел смотреть.
– И заплатил?
– Еще чего! Деньги-то у тебя.
– А он?
– А он, говорит, можно девочек организовать.
– Как ты понял?..
– Ну, шесть-то слов я знаю!..
Перед сном мы проверили запоры, теснее сдвинули портьеры, тяжелым креслом перегородили проем входной двери. Но пасаран!
В голове было мутно. Сколько временеи по-московски, сколько по-веллингтонски, не сообразил бы и академик Ландау. Ясно было одно - ночь.
Полез за эуноктином, предложил Геннадию.
– Снотворное не принимаю, никогда, - сказал он.
– А я в таких случаях делаю исключение, чтобы уснуть наверняка.
– Заглотнул для верности две облатки, и мы улеглись на обширной кровати, вдалеке друг от друга и параллельно. Отключился сразу.
Проснулся в полном мраке.
Было так темно и так тихо, что если бы не реальная мысль о возникшем малом ночном желании, то не понял бы, что проснулся. Стал вспоминать, в какой стороне туалет. Свет не зажег, опасаясь разбудить товарища, который ровно дышал где-то в отдалении.
Вспомнил. Мысленно проложил предстоящий маршрут и осторожно встал. От снотворного шатало, как под ветром, но, вытянув вперед руки, я вполне благополучно достиг цели.
А вот как возвращаться - забыл. Стоял во мраке, пошатываясь, и не знал куда сдвинуться. И где выключатель - неизвестно.
Постепенно созрел план: сильно присев и выдвинув вперед ладони, я попытался нащупать край нашей необъятной кровати. И - о, радость!
– нашел.
Дальше - только логика. Поскольку Геннадий лежит на той половине кровати, что ближе к туалету, то, нащупывая нижнюю кромку ложа, чтобы не дай бог, не задеть спящего, надо найти угол кровати, повернуть на 90 градусов, не спеша миновать торец, повернуть еще на 90 градусов и можно будет ложиться - там мое место.
Пошел. Со стороны моя поза выглядела, конечно, странной, но со стороны смотреть было некому. Главным было не потерять равновесие и не оторваться от путеводной нижней кромки.
Сделав нужное количество поворотов, я вздохнул с облегчением, наконец можно было присесть и - сел на Геннадия. Значит, где-то все-таки ошибся...
Я с ужасом ощутил под собой живого человека. Человек этот взвыл, как поднятый из берлоги медведь. Его всегда прямая после ранения нога оказалось налитой неимоверной силой. Она буквально подбросила меня и снова вернула на паркет.