Реплика
Шрифт:
Без качественной агентуры опер как без рук. Она — его глаза и уши по ту сторону баррикады. Агентура для сыщика — уж не пеняйте за пафос, но иначе и не скажешь, — как скрипка, для скрипача. Есть Страдивари, а есть продукция Московского комбината по производству музыкальных инструментов и мебели. И то, и то — скрипка, только одна поёт, а другая подвывает как циркулярка. Посему абы кого Алексей Борисович не вербовал, выбирал дельных и, не то чтобы их холил и лелеял, но по мере сил оберегал от неприятностей и, само собой, при случае трафил их самолюбию. С кем-то можно пообщаться накоротке, но были у него и те, кто требовал к себе внимания, для кого уважуха не пустой звук. С такими на бегу или по телефону — ни-ни! Нет конечно человек тебя выслушает и даже кивнёт, но результата не жди. К этим необходим
В итоге общение со спецаппаратом заняло прилично времени. А вот результат оказался более чем скромным. О похождениях «Беса» наслышаны были все без исключения, но конкретики — кто он, что он, откуда взялся, — ноль. Комментарии типа, «фартовый, ничего не скажешь, но по всему не из местных», ничего не прибавили, не убавили. Животрепещущие вопросы «Кто таков? Кто подельники? Кто ему наколки даёт? Кому золото и драгоценности сбывает?», увы, так и остались без ответов, и Кузину не оставалось ничего иного, кроме как — озадачить своих осведомителей, чтоб выяснили хоть что-нибудь об интересующем его загадочном персонаже.
Надежды на то, что близнецам удастся выудит что-то этакое, что «под коврик незаметно закатилось», тоже не оправдались. По возвращении из двухдневного рейда парни честно отчитались, что никакой любопытной информухи из того, что зафиксировано в протоках, не выцепили. В общем-то, чудес Кузин и не ждал, но, чтобы довести процесс до логического конца, поинтересовался:
— Со всеми потерпевшими удалось переговорить?
Братья утвердительно кивнули.
— Ну и?
— Глухо, — кратко отчитался за себя Олег. — Ничего интересного.
— У меня — тоже, — поддакнул Сергей и зачем-то прибавил: — Почти.
— А почти — это как? — настоятельно потребовал разъяснений Алексей Борисович.
— Завьялова… Ленинский, 62… — обозначил исходную точку младший Закупра и взял паузу, давая Кузину время осмыслить, о чём именной идёт речь.
Ленинский, 62… Алексей Борисович быстро прокрутил в памяти все эпизоды. Это последний разбой двухнедельной давности. Вошли в квартиру вместе с девочкой, вернувшейся из школы. Дома была жена кооператора Завьялова. Помниться, там обошлось без жести: маму с дочкой просто связали… Кузин кивнул, дескать, понял, и спросил:
— И что тебе поведала Завьялова?
— Как ты понимаешь, она перед налётчиками Зою Космодемьянскую из себя не строила, тем более что дочка рядом, далеко ли до беды… Сразу указала, что где лежит, так что бандиты управились быстро. Они уже собрались уходить, когда тот, что представился «Бесом» заметил, на полу оброненную серёжку с брюликами. Поднял, повертел в руках и, перед тем как сунуть в карман, сказал то ли «фрумоса», то ли «фурмоса»…
Кузин озадаченно поскрёб затылок. Слово было незнакомое — даже ничего более или менее схожего на ум не приходило. Не исключено, что дамочка что-то напутала, потому как стрессовое состояние, в котором она находились в тот момент, не слишком способствовало адекватному восприятию происходящего.
— Может, Формоза? — предположил Олег.
Сергей пожал плечами.
— Не ко мне вопрос. За что купил, за то и продал.
— А формоза твоя — что за зверь? — спросил Алексей Борисович Закупру-
старшего.
— Формоза — португальское название Тайваня… — неожиданно блеснул
эрудицией Олег. — Оттуда в Союз сейчас компьютеры тащат.
Я точно чего-то об этих ребятах не знаю, ухмыльнулся Алексей Борисович: один с эпохой Возрождения на ты, другой в экономической географии шарит, как в собственном кармане.
— Сомнительно, чтобы «Бес» поставками компьютеров занимался, — буркнул
Кузин, решив про себя, что надо будет при случае повыяснять насчёт этой фрумосы-фурмосы, но пока толку от неё никакого.
— Есть ещё кое-что… — без особой уверенности в голосе продолжил Сергей.
— Ну? — Оживился Алексей Борисович, как бы поторапливая, мол, не тяни, выкладывай.
— В протоколе это не отражено… — пояснил младший близнец. — Короче, перед уходом из квартиры бандиты в прихожей тормознулись — может, какой шум на лестничной площадке услыхали и пережидали, может, ещё что. Так вот Завьялова подслушала,
как «Бес» кому-то из своих в полголоса сказал, что, мол, мелочёвка — это всё. Скучно. А тот ему, вроде как, возразил… — видимо не желая ненароком что-то исказить, Сергей взял ежедневник, открыл на заложенной странице и прочёл: — По мне, так бобров щипать — милое дело. Хевра сладилась, работаем и ладно. А «Бес» ему — пора что-то посерьёзней замутить, чтоб при тех же рисках одним махом и сразу в дамки.— Бобры… Хевра… Ахинея какая-то! — Поморщился Олег и, как бы ища ответа, уставился на Кузина, на что тот лишь снисходительно усмехнулся.
— Никакая не ахинея! Это, други мои, Трахтенберг Василь Филиппыч!
Судя по реакции, озвученные фамилия, имя и отчество братьям ровным счётом ни о чём не говорили.
— Эх, молодёжь! — укоризненно покачал головой Алексей Борисович. — Трахтенберг был авантюрист, каких поискать. Дурил народ по-крупному. Всего и не упомнишь, но однажды умудрился продать французскому правительству несуществующие марокканские рудники… Почудил. Покуролесил. Посидел, не без того. А в 1908 году книжку издал «Блатная музыка». Второе название «Жаргон тюрьмы». Насколько мне известно, в библиотеке «вышки» один её экземпляр точно имеется. Так вот, если бы вы эту книжечку прочли… — Кузин одарил близнецов язвительно-ироничной улыбкой, — …то знали бы, что бобёр — это человек при деньгах, объект вымогательства, а хевра — ни что иное, как шайка или банда. Ну да ладно, — и как бы закрывая тему воровского жаргона, обратился к Сергею. — Больше они ничего не наговорили?
Тот отрицательно мотанул головой.
— Что ж, подобьём бабки! — предложил Кузин. — Первое. Потерпевшей Завьяловой запало в душу непонятное словцо не то «фрумоса», не то «фурмоса» — хрен редьки не слаще. Что то, что другое — для нас тёмный лес, но попробовать выяснить, что это, следует. Второе. Один из членов банды владеют «феней», причём древней, ещё трахтенберговской, которая почти вышла из употребления. Чтоб вы понимали, нынешние урки так уже не говорят. Набраться такого можно, если ты, скажем, сидел с кем-то из очень возрастных зэков, который помнит старую терминологию. И, наконец, третье. Мы имеем высказанное «Бесом» намерение отойти от привычной практики и заняться чем-то покрупнее… Будем иметь всё это в виду — как знает, может и пригодится. Вывод: пока мы не имеем ни шиша! — без энтузиазма, но и без какого-либо огорчения подытожил он.
Молодые опера тоже восприняли неутешительное резюме спокойно. Уже неплохо, рассудил Кузин и, чтобы воодушевить их, добавил:
— Ни бэ! Ещё не вечер! Справимся! И имейте в виду, для вас это дело — путёвка в жизнь, — значительно произнёс он.
— Цветасто излагаешь, командир! — усмехнулся Олег и поинтересовался. — Ну, для нас, понятно, а для тебя? Ещё раз в тот же класс?
— А для меня, очень даже может статься, что дембельский аккорд, — вроде как подыграл ему Кузин.
— Да, брось ты, Борисыч! — прекрасно понимая с какой стороны сквознячком потянуло, попытался свести всё к шутке старший из братьев. — Тебе до дембеля, как нам с Серёгой до внуков!
Кузин натужно улыбнулся, подумав по себя, оно неплохо бы, и решительно пресёк это словоблудие:
— Хорош уже трепаться. У нас работы непочатый край…
Что может быть лучше, посещения парикмахерской в субботу с утра пораньше, вместо того, чтобы в кои-то веки лишнюю пару часов поваляться в постели в свой законный выходной, особенно если учесть, что выходные у тебя случаются через два на третий и то если повезёт, брюзжал Кузин, шагая вниз по лестнице. «Посмотри на себя! Оброс как не знаю кто! Марш подстригаться, пока в парикмахерскую народ не набежал!» — мысленно передразнил он жену, которая только что буквально вытолкала его за дверь. Лифт, который на неделе ещё как-то ползал, вчера опять стал на прикол, а значит, на обратном пути предстоит зарядка для ног. На шестой этаж пёхом — чем не физкультура! — съязвил он, до кучи помянув не больно-то добрыми словами дорогую супругу, организовавшую ему этот утренний моцион. Впрочем, на улице выяснилось, что денёк выдался на загляденье — как у поэта, мороз и солнце, — и настроение стало понемногу подниматься, а пока шёл к Дому быта оно окончательно поменялось с минуса на плюс.