Репортаж с ничейной земли. Рассказы об информации

Я высказал эти мысли профессору.

– Отчасти я с вами согласен, - произнес он.
– Круг действий современной машины не может идти ни в какое сравнение с тем многообразием функций, которые выполняет человеческий мозг. Но мы с вами хотим заглянуть в будущее. Если сегодня разные машины предназначены для различных целей, то завтра, может быть, удастся совместить их в одной?

– Но как будет выглядеть такая машина, если одна только ее память должна занять все здания множества городов!

– Вы мыслите сегодняшними категориями, - возразил мне профессор.
– Со временем эта память станет в миллиарды раз меньше. Уже сейчас создаются схемы, в которых ячейками служат не лампы и не полупроводниковые приборы, а отдельные молекулы. Может быть, эти схемы позволят создать искусственный мозг?

– Нет, разумеется, - ответил за меня Быстров.

– А почему?
– обернулся к нему профессор.

– Хотя бы потому, что живая клетка - это совсем не то, что ячейка электронной машины.

– А в чем же разница?

– Странный вопрос!
– начал вдруг горячиться Быстров.
– Клетка живая, она может не только сравнивать и посылать сигналы, она может еще делиться. В ней происходит непрерывный обмен веществ. Это различие между машиной и мозгом является очень существенным, и оно неоднократно отмечалось в литературе. Не понимаю, зачем вы заставляете меня повторять общеизвестные вещи!

– Чтобы вы больше никогда их не повторяли!
– сердито ответил профессор.
– Какое отношение имеет обмен веществ к вопросу о думающей машине? Ведь мысль-то рождается не веществами, а информацией! А с точки зрения информации что клетка, что ячейка - все едино, потому что и здесь и там существуют одни и те же сигналы «да», «нет». Конечно, живые клетки лучше мертвых ячеек хотя бы потому, что они могут при повреждениях восстанавливать свои свойства. Они могут размножаться, образуя извилины в тех областях мозга, где сведений скопилось особенно много. Все это помогает работе мозга. Вы слышите, помогает, но не является основным. Основное - это сигналы, а те, кто отрицает мыслящую машину на том основании, что в ней нет процессов обмена, попросту не понимают, о чем идет речь!

– Но объясните, профессор, - в тоне Быстрова можно было уловить некоторое смущение.
– Вы что же, хотите доказать нам, что машина способна мыслить?

– Я ничего не хочу доказывать, - отрезал профессор.
– Я хочу выслушать мнение всех членов отряда. Пока я не слышал веских, обоснованных возражений. Преграды, которые вы пытаетесь ставить развитию искусственной мысли, зиждутся на песке. Вам не нравится отсутствие живых клеток в машине? А кто мешает нам в будущем их ввести? Как только мы разгадаем коды белковых веществ и научимся создавать их в наших лабораториях, мы тут же введем их в наши машины, чтобы использовать все преимущества, которыми они обладают. Тогда вообще будет трудно решить, что же мы называем «машиной», потому что наряду с пластмассами и металлом в такой машине будут работать «детали», сделанные из живого белка.

– По-моему, мы не учли еще одного весьма важного обстоятельства, - вновь вмешался я в разговор.
– Вы сказали, профессор, что с точки зрения информации клетка в мозгу и ячейка в машине едины. А как же быть тогда с «серой» логикой? А то, что клетка имеет множество «входов» и «выходов», разве не влияет на процесс обработки сигналов? А то, что связи клеток флуктуируют и в различное время поразному задерживают по времени и ослабляют сигнал? Ведь от этого может зависеть вся суть мозгового кода!

– С этим я готов согласиться, - ответил профессор.
– То, что вы отметили, имеет куда более прямое отношение к процессу мышления, чем этот ваш обмен.
– Профессор искоса взглянул на Быстрова.
– Но ведь это различие ничего не доказывает. Если мы сегодня еще не можем создать таких же связей между ячейками, то завтра мы обязательно их создадим. Так что можно надеяться, что и это различие между машиной и мозгом раньше или позже должно исчезнуть.

– И все-таки мыслить машина не будет!
– вновь возразил Быстров.

– Даже лучшая из машин-переводчиков не понимает смысла того, что она переводит. Она составляет фразы чисто формально, не вникая в их содержание, отвлекаясь от предметного содержания слов.

– Позвольте!
– перебил Быстрова профессор.
– А математик, по-вашему, не отвлекается от предметного содержания символов, с которыми он оперирует? А ведь к умению мыслить абстрактно человечество шло многие тысячи лет! И одним из самых больших достижений за всю историю человеческой мысли был тот момент, когда люди поняли, что одними и теми же абстрактными числами можно считать людей, лошадей или количество дней. О том, как трудно было мысленно оторвать числа от конкретных предметов, можно судить по такому факту: в некоторых древних языках в выражениях «5 человек» или «5 пальцев» употреблялось различное слово «пять». А теперь, научившись оперировать с абстрактными числами, человек наделил этой способностью вычислительную машину. Вы считаете, что это лишает машину возможности мыслить? А я с таким же успехом могу утверждать, что она обладает математическим складом ума!

– Но машина решает задачи, данные ей человеком. А мыслить - это значит самому ставить задачи.

– Верно, современные машины этого делать еще не могут. Между прочим, на это обстоятельство особенно часто ссылаются те, кто не желает признать огромных возможностей электронной машины. Но опровергает ли оно «мыслительные способности» этой машины? Нет. Чтобы самостоятельно ставить задачи, надо наблюдать окружающий мир. А машина этого делать не может, потому что все сведения, которые она получает, поступают к ней через специальные перфокарты - простой кусочек картона, на котором обозначен соответствующий код. Значит, перфокарта заменяет машине глаза и уши, осязание и обоняние.

Но ведь можно представить себе и такую машину, в которой есть искусственные органы чувств. Разве нельзя использовать микрофоны для создания искусственных органов слуха? Разве нельзя на специальной трубке получить картину внешних событий, точно так же как на сетчатке нашего глаза? Да, собственно, все это уже создано, и нет ничего фантастического в том, что машина может видеть, слышать и осязать. Созданы машины, которые не только «видят» предметы, но и умеют их «сравнивать» и «узнавать».

– Ну хорошо, мы действительно можем представить себе машину, снабженную искусственными органами чувств. Но ведь органы чувств - это еще не сами чувства. Разве может существовать «мыслящая» машина, совершенно лишенная чувств?

– Может. Природой уже создана совершенно бесчувственная думающая «машина». Это наш мозг. Он состоит из тканей, неспособных чувствовать даже боль. Он лишь фиксирует различные чувства, и потому ничто не мешает нам создать машину, которая в ответ на внешние события будет вырабатывать «сигналы радости» или «сигналы гнева» и направлять их в соответствующий канал.

Итак, мы снабдили машину всем, что необходим мо для самостоятельности и связи с миром, и снова задаем тот же вопрос: будет ли «мыслить» такая машина?

Несколько минут царило молчание: кажется, мы исчерпали все аргументы.

– Ну так как же?
– подзадоривает профессор.
– Возразить больше нечего? Выходит, мы признаем «машинную мысль»? А вместе с ней и те ужасы «машинного века» и господства машин над людьми, о которых так любят писать на Западе? Так или не так? Ну, что же вы молчите, Быстров? Ведь вы утверждали, что вопрос не требует обсуждения, потому что он и так достаточно ясен. А выходит, что ясности-то пока нет. В процессах обработки информации в машине и в мозгу, безусловно, есть много общего, а по мере развития техники это сходство будет неизменно расти. Значит, в конце концов машина научится мыслить?