Рерайтер

Так-то студенты не горят желанием возиться на кухне, но словосочетание сверхскоростной плов, оказывает на них магическое действие, поэтому они не возражают принять участие в гонке на выживание. Сначала заставляю всех вымыть руки, пусть их здесь вытирать нечем, полотенец в таких местах не существует по определению, но ничего, и так пойдет, потом занял их чисткой морковки, а сам принялся за разделку мяса.

Казан, на плиту, в него лью полбутылки рафинированного подсолнечного масла. Несколько минут, и масло начинает пощелкивать, закидываю туда два кило порезанной чуть подсолённой баранины, немного ее обжариваю со всех сторон и тут же закидываю перец и лавровый лист. Следом накрываю все это нарезанной «зверями» морковкой, и убавляю поток газа, мне совсем не нужно, чтобы мясо подгорело. Теперь ждем минут пять, и закидываем полтора килограмма промытого риса… ну примерно, ибо отмерял исключительно на глазок, разравниваю его, чтобы лег ровным слоем Дальше, ставлю чайник с водой на другую конфорку, и жду, когда вода закипит. В это время рис под крышкой набухает. Вот вода закипела, и я выливаю ее в кастрюльку, в которой до этого промывали рис, выливаю в чуть меньшем объеме, потом подсаливаю воду на свой вкус, и тут же заливаю ее в казан и накрываю крышкой, пусть напаривается.

— Это что? — Тыкаю в несколько зубчиков чеснока, почищенные одним из студентов.

— Чеснок, — сообщают мне, не подозревая подвоха.

— Нет, это не чеснок, — повышаю голос, — это слёзы мои, — а ну быстро все головки очистили, лодыри.

— Да куда столько? — Удивляются студенты. — Потом есть невозможно будет.

— Цыц, повара-дилетанты, — корчу я недовольное лицо, — после пропарки чеснок свои свойства теряет, от него только запах останется и то не весь.

— Когда рис полностью впитал всю воду, выступившую сверху, раскидываю зубчики чеснока и ложкой их «прикапываю». Еще пять минут, и я ножом протыкаю всю массу до самого дна, делая отдушины, через которые поднимается пар, продолжая напаривать рис. Вот и всё, еще немного подождать, чтобы вся вода вышла паром и готово. На все про все меньше получаса.

— Вот это и есть сверхскоростной плов, — сообщаю я окружающим, — кто сомневается, может варить по оригинальным рецептам, а мне и так пойдёт.

Нормальное варево получилось, рис не разварился, но достаточно напитался мясными соками и главное готовится быстро. Многие знатоки сморщат нос и скажут:

— Это не плов, это рисовая каша с мясом.

А по мне нормально получилось, лучше не надо. На запах, который из кухни распространился по всему этажу, начали подтягиваться остальные, охочие «до комиссарского тела».

— А что это у вас? — Водили они носами.

— Нет уже ничего, — быстро доскребая дно казана, отвечали счастливчики, — и вообще ничего не было, вам показалось.

Как оказалось, трудотерапия на студенческой кухне, проводилась не зря, теперь каждый раз после выдачи стипендии, студенты из нескольких комнат, скидывались по полтиннику и отправляли особо невезучих в магазин за ингредиентами к плову. А казан стал пользоваться особой популярностью, очередь на него объединившиеся по интересам группы занимали за два дня до получки.

* * *

Понедельник день тяжелый, но это не про нас, мы с Комаровым суетились с самого утра: расставляли столы, развешивали плакаты, притащили микроскоп, и вытащили рабочие образцы на всеобщее обозрение. Тут-то я и поведал Виталию Владимировичу о проблемах сохранения наших изделий:

— Да? — Озадачился тот. — Видимо кто-то на тебя зубы точит.

— А почему не на вас? — Удивился я. — Например Жилкин.

— Нет, — покрутил Комаров головой, — Жилкин человек хоть и с душком, но до такого не опустится. Тут кто-то другой, недалёкого ума, ведь если бы испортили настоящие образцы, то такой вой бы поднялся, и обязательно нашли бы того, кто это сделал, ну или мог сделать.

— Ну и ладно, — отмахнулся я от этого обсуждения, — после сегодняшнего дня это не будет иметь смысла.

— Это точно, — согласился повеселевший руководитель работ.

Ага, подтягиваются в нашу аудиторию всякие заинтересованные товарищи, и среди них вдруг неожиданно увидел Староса (в девичестве Альфред Сарант). А чего это вдруг ленинградец, у нас в Зеленограде делает? В этой реальности, на него не было наезда Шокина и других высоких инстанций, поэтому его УМ-2 все-таки пробил себе путевку в космос, но, увы, камнем преткновения оказался ваш покорный слуга, благодаря моему вмешательству, разработки лаборатории нашего ОКБ, оказались куда перспективнее и надежней. Насколько мне известно, его КБ, как и в моей истории, развернулось в сторону флота. И по последним слухам там уже заканчивается первый этап внедрения его изделия на подводные лодки.

Филип Георгиевич явно заинтересовался нашими образцами, он нетерпеливо топтался у микроскопа, ожидая пока тот освободится, чтобы воочию рассмотреть структуру памяти.

— Ага, интересно, — бормотал он на английском, когда дорвался до окуляров микроскопа.

Но тут всех присутствующих пригласили занимать свои места, и Старос с сожалением оторвался от микроскопа.

Самое смешное, что по теме защиты работы вопросов задано не было, всех вполне удовлетворил доклад и наличие плакатов, взглянув на которые даже слабо знакомый со спецификой производства человек был способен разобраться. А вот каким образом была открыта технология производства ферритов, свойства которых открывали большие перспективы в применении высоких частот, интересовало всех.

— Товарищи, — вынужден был вернуть всех к первоначальной теме обсуждения Комаров, — технология производства высокочастотных ферритов была открыта совершенно случайно, специально никаких работ по этой теме у нас не велось. Просто оказалось, что данный феррит, лучше всего подходит для миниатюризации биаксов. Давайте мы все-таки вернемся к обсуждению нашей работы в области автоматизации процесса производства памяти.

Но члены комиссии отмахнулась от обсуждения, им и так все было ясно, зато они в разговорах стали налегать на перспективы, которые открывает «дешёвая» память. То есть, все перешло в обсуждения по интересам.

— Молодой человек, — вдруг обратился ко мне Старос, в очередной раз, оторвавшись от микроскопа, — вы имеете отношение к этой работе, кивнул он на образцы.

— Да, именно я их и делал, — скромненько говорю я, только ножкой не шаркнул от якобы смущения.

— Вот и вас-то мне и надо, — обрадовался он и сходу в карьер, — как вы думаете, насколько быстро можно освоить эту технологию?

— Тут все зависит от объемов производства, — начинаю отвечать, — если достаточно трех тысяч изделий в месяц, то для этого не нужно городить автоматические линии, достаточно небольшой лаборатории со штатом в десять человек. Для партий в бОльшем количестве, придется уже вводить элементы автоматизации, то есть обработка матриц должна проводиться не по одной, как в моем случае, а сразу партией. Ну и если разговор будет вестись о сотнях тысяч, то тут уже потребуются заказывать конвейерные комплексы.

— А насколько можно сделать память еще миниатюрнее?

— Не получится, — делаю кислую рожу, — в этом случае требуется сильно снизить токи, что на существующей элементной базе сделать невозможно. Тут придется применять микросхемы на полевых транзисторах, а в этом случае лучше сразу на «полевиках» делать ячейки памяти, чем возиться с этой миниатюризацией.

— Полевые транзисторы очень капризны, совершенно не держат статического напряжения, — теперь уже хмурится Старос.

— А кто мешает в схему полевого транзистора ввести стабилитрон? — Пожимаю плечами. — Это защитит их от пробоя.

— Пока этого нет, — отмахивается Филип Георгиевич, — и видимо не скоро будет.

— Вы знакомы с работами Фрэнка Вонласа?

— Да, но это пока только чистая наука.

— Отнюдь, — возражаю ему, — в этом году в США намерены выпустить первые микросхемы по технологии CMOS.

— Да? Как-то я под отстал, — тихо ворчит на английском Старос.

— В этом случае плотность памяти возрастет в сотни раз, по сравнению с этими матрицами. — Я тоже перехожу на английский, — быстродействие тоже увеличится в десятки раз.