Решала

Я ещё пытался встать, но рука подломилась, и я помню, как ткнулся лицом в траву, и это всё. Жаль, я хотел отбежать, достать второй танк и продолжить. Отлично получалось, мне понравилось. Если бы не эта бронегруппа, даже удивительно что без пехоты, я бы ту колонну и самоходки добил. А так думаю надышался гарью в танке, там дыма от сгоревшего пороха хватало, вентиляция работала, но не справлялась, потом ожоги, вполне мог боевой шок быть, и огнестрельное ранение, вот и сложилось, меня вырубило. Девять лет, организм слабый. Пси-силу я экономил для телекинеза, поэтому не усиливал тело, а то шансов у немецких танкистов не было бы абсолютно, ишь, устроили перестрелку.

Очнулся я лёжа на боку, спину припекало, чую там что-то вроде повязки влажной, глянул Взором, ну так и есть, спина, плечи, шея, часть рук, это всё так хорошо от огня пострадало. Не опалило, я горел. Ничего, восстановлю, лишь косметические шрамы оставлю. А пока открыл глаза, поиграв ими туда-сюда, тело явно отлежал, чувствовал себя чуть ниже среднего, слабость заметная, но жив, и это хорошо. Раз лечат, не у немцев, а у своих. Тоже отлично. Палата, а это явно больница или госпиталь, была одноместной, койка моя, тумбочка с вазой, где цветы, полевые, стул рядом. У окна стол со стулом. А неплохо. Ну точно у своих, дверь толкнули, видимо ногой и в палату вошла Раиса, с тазиком в руках, заметив, что я очнулся, чуть тазик не уронила, но быстро дошла и положила на стол. Меня сначала расцеловали, но осторожно, потом осмотрели.

– Очнулся, это хорошо.

– Долго я так?

– Двенадцать дней

– Сколько?
– я был искренне удивлён. Видимо организм дал сбой и вот двенадцать дней в беспамятстве. Удивлён.

– Ага. Мы сейчас в госпитале, ожоговый центр. В Геленджике. С мамой меняемся у твоей кровати, сейчас моя очередь, она ночью дежурит.

– Живут в нашем доме?

– Да. Пить хочешь?

– Очень. И есть.

Та напоила меня поилкой, потом сбегал за врачом, и после довольно долгого осмотра, меня на живот аккуратно положили, на ноге повязка и шины, кость задета, наконец покормили с ложечки. Много сразу врач не велел, понемногу, но каждый час. А потом Раиса и описала что было, как меня вырубило, немцы из колонны отошли, только артиллерия работала, тех что с тыла подошли я уничтожил, старики добили, так что меня быстро подобрали, на телегу и в тыл. Там темнота скрыла нас, смогли уйти. Ещё председатель после боя появился и потребовал отходить в сторону Ставрополя. Дед и вышел из толпы. Мол, ты голубчик где прятался? Раскололись станичники, треть с председателем ушла, у него много родственников было, две трети с нами в сторону Краснодара. Успели проскочить, пока город держался, наши до побережья дошли. Сейчас частично в Геленджике расселились, частично по соседним деревням, будем ждать как нашу станицу освободят. Было ещё кое-что. У Раисы мой трофейный фотоаппарат, она его убрала к себе в вещи, при поспешных сборах, а я её учил пользоваться. Та и делала снимки, боя с мотоциклистами, дымов множество над станицей, где техника разбитой колонны горела, и боя с теми восьмью танками, где мы совместно уничтожили друг друга. А когда Краснодар спешно прошли, повстречались с военными корреспондентами, у них колесо пробито было, ждали, когда водитель закончит ремонт, вот и пообщались, и услышали эту интересную историю. Старики рассказывали, как немцев били из их же карабинов. Жаль оружие отобрали на посту у Краснодара. А тут и фотоматериал. Плёнку забрали, и вскоре статьи о том бое, с фотографиями, пошли в разных газетах. Раиса с матерью накупили этих газет, на память чтобы было. Вот и показала мне экземпляр «Комсомольской правды», специально тут в палате держали, если я очнусь.

Та держала газету, я сперва четыре фото глянул, потом статью прочитал. На фото был мой танк, что шёл на предельной скорости от станицы, за кормой пыль столбом, дымов множество над станицей было, причём в кадр попал момент, когда танк развернув башню, имя бронемашины было видно, и произвёл выстрел. Красивый снимок, повезло. Кажется, это когда тех мотоциклистов бил. Но и остальные были не хуже. На втором три танка, две «четвёрки» кормой и боком к нам, чех, и мой подбитый с развёрнутой к противнику башней и сбитой гусеницей, что за кормой комком собралась, но ещё не горел, в отличии от полыхающего чеха. На третьем снимке уже мой горевший танк, в полном виде, момент, когда я, открыв люк ухватившись за обломок антенны, собираюсь с силами, чтобы перевалится через край башни. И снова станица на заднем фоне, где встают разрывы снарядов. Да, на этом фото в край кадра попало несколько станичников, что выглядывали и смотрели из травы. Умные лежали, накрыв голову, и их было не видно. Фото, где я из танка появляюсь, снято метров с восьмидесяти, ну не дальше ста точно, поэтому я недовольно глянул на Раису, близко было, опасно, осколки и пули в разные сторону летели. Раненые среди станичников сто процентов есть. Потом почитал статью.

– Всё переврали, - возмущался я.
– Я не пионер, а октябрёнок. Вруны несчастные. И остальное. Фантазии просто огромные. Правда только в моём имени и названии станицы.

Что есть, то есть, танк якобы был сломан, его экипаж чинил, я помогал, а тут немцы. Командира у танка не было, вот и устроили меня. Ага, прям верю. Был бой, много немцев побито, но и наш геройский танк горел, выжил только парнишка со станицы, экипаж танка погиб. Однако станичники были спасены, смогли уйти. Ура, геройскому пионеру.

– Вообще-то я наших станичников спасал. А тут о патриотизме и прочей чепухе. Плевать я на неё хотел, я станицу и людей защищал, только из-за этого в бой пошёл. И танк этот мой. Я его ещё месяц назад у немцев угнал, они его где-то захватили, и к станице перегнал. Экипаж дезертиры. Они из плена бежали, а их врагами объявили, они снова бежали и прятались, я их подкармливал. Погибли они. Жаль имена только знаю, не говорили они фамилии. Хотели к немцам в тыл уйти, партизанить.

Говорить было больно, но я это делал. Раиса пожала плечами, та меня вполне понимала. Эту чепуху с патриотизмом корреспонденты от себя добавили. А также та сообщила, что её взяли работать в армейскую газету, скоро наденет форму и пойдёт фотокорреспондентом освещать боевые будни нашей армии. Вот придумала. Отчитать и напомнить о дочери я не успел, врач с медсестрой пришли, повязки на ранах менять. Кстати, источник полный был, пока с Раей общались, я слегка подлечил ожоги на спине. Тут чтобы восстановится мне недели три нужно, но сделаю. А к вечеру и мама пришла, обрадовалась, что я очнулся, ругать сильно не стала, похвалила. Сказала, что наградить меня обещали. Вот и лечился, больше пси-лечением, и по словам врачей восстанавливался я просто на глазах. Ну тк. На третий день ко мне опустили командира, он из комендатуры города был, с писарем явился. Ранее ко мне никого не допускали, а сейчас режим ослабили. Тот взял уже моё описание боя, что и как было, выяснял по дезертирам, я назвал имена. Да взял наобум с потолка, дал внешнее описание и на этом всё. А танк дезертиров, нашли брошенным без топлива. Соляры я достал, починили и загнали в балку, подкармливал их пять дней, а тут и немцы появились. Жаль мужиков, погибли. А почему сам за прицел пушки сел, то вынужден был. Один тракторист, он танк вёл, второе пехотинец за пулемётом, крепкий парень из артиллерии заряжающим, вот и посадили меня. Тем более я охотник, куропаток с лёту бью. Да и опыт был, в сорок первом. Тоже на месте командира в танке находился. Орден за это получил, но об этом говорить нельзя. По поводу боекомплекта, действительно долго стреляли, сказал, что один раз успели пополнить, у нас во дворе под сеном ящики спрятаны были, мать не знала, заехали, и пополнили. Успели, как раз гаубицы дом накрыли, тот загорелся. Этого не знали, что мой дом сгорел, записали. А дальше тот бой с восьмью танками. А капитан, что и опрашивал, сказал. Этот бой у станицы задержал немцев. Те только к обеду следующего дня двинули дальше, наши успели силы перекинуть и заметно задержать их на этом участке. Вот так.

А вообще на награду я и не рассчитывал, мне по-честному не до неё было, немцев бы больше набить, да нашим дать уйти. Вот и вся моя задача. Капитан покивал и попрощался. Три часа меня мучили этим опросом. А последней Раиса зашла, уже в форме, петлицы пустые. Попрощаться она, её к одному военному корреспонденту прикрепили, та со своим фотоаппаратом была, я ей его подарил, а того направляли на передовую, вот и уезжала. Это не все новости. На Айболита похоронка пришла. Накрыла авиация, прямо по Красному Кресту били. Отец и Григорий воюют в своих частях, письма приходят регулярно, матушка долго ревела из-за Раисы. И волосы той потрепала, и правильно сделала, но отпустила. Даша понятно с нами оставалась. Корову мать спасла, так что чем поить было. Вообще, удачные фото Раисы в газете, а там так и написано кто сделал снимки, это её дебют, понравились, вот её и пригласили. Надеюсь ещё услышим о ней. Плёнки я ей буду подкидывать, это дефицит. Пусть побережётся, война страшная штука. Что по мне, воевать и бить немцев я не хотел, вот желал дистанцироваться с этой войною, да и возраст был на моей стороне, но вот не отпускала проклятущая. Сначала отец с братом в беду попали, теперь в станицу пришли. Нет, к передовой я больше ни ногой. Ещё чего. Только в тыл слетаю, замену хочу погибшему танку добыть. Хм, а может немца взять? А что, почти тридцать тонн свободного места имею в хранилище. «Тигра» первой серии поищу и возьму, когда для него место будет. Советские у меня есть, будет и немец. Да, решено, так и сделаю. А пока лечимся.

***

Дни переходили в недели, недели в месяцы, а месяцы в годы, в два года. Вот так два года и пролетели, с момента того памятного боя у станицы. Что я могу рассказать по этому делу? Восстановился я за полтора месяца, поразив врачей, дальше устроился в местной средней школе, табель с оценками помог, и наверстал то что пропустил. Ну и за год также два года прошёл, сдав экзамены за шестой и седьмой классы. В следующий учебный год восьмой и девятый. И вот летом сорок четвёртого мы вернулись в станицу. Зачем? Неплохо же устроились в Геленджике. Как будто тут что-то нас держит. Станицу освободили ещё в январе сорок третьего, и как потеплело станичники потянулись обратно. Мать тоже съездила. Кроме печных труб и ям на местах погребов, ничего там не было. Кстати, немало набитого мной железа осталось на месте. Даже тот мой танк, «Беспощадный», ржавой тушей застыл на месте. Немцам не до него, не трогали. Башню у танка сорвало детонацией, откинуло на корму. Те что ушли с председателем, так и сгинули. Чуть позже к станице вернулось несколько человек, рассказывали, как их на дороге танками гоняли и давили. Вот так кто сразу дома начал строить, кто на своих подворьях пока полуземлянки, при этом обрабатывая огороды, и сады. Колхозные поля сеяли. Там нового председателя выбрали. Мать затребовали только к весне сорок четвёртого, умный человек бы послал их со всеми хотелками, мать у меня в городе устроилась, учётчицей на винном заводе. А тут взяла и согласилась. Бригада её попросила. А если они с крыши девятиэтажки попросят спрыгнуть? Так и назначили командиром бригады полеводов. Та уехала, а мы с Настей закончив учебный год, за ней следом. Мне одиннадцать, ей восемь, первый класс закончила. Хорошо в городе десять классов у средней школы, последний учебный год и закончу эту каторгу. К сентябрю мы с Настей вернёмся, продолжать обучение. Школы в станице пока нет. Причём боёв за станицу, когда наши наступали, не было, немцы ушли, это всё после того боя где мой танк в одиночку защищал станицу. Полыхала она тогда, многое сгорело. Во время того боя более двадцати станичников погибло от случайных пуль и осколков, десятки были ранены, с некоторыми я в одном госпитале лежал.

В общем, жили в палатке на территории, где раньше наш дом стоял, огород вскопали, посадили, часть фруктовых деревьев подлечили, часть я саженцами привёз, посадили. Колодец почистил, сруб новый поставил. Своё хозяйство налаживали, и сразу скажу, к сорок четвёртому от прошлой станицы едва половина вернулась, но та оживала. Председатель договорился, нам материал выделили и рабочих. Шесть десятков пленных немцев с отделением охраны, они строили школу, общую, тут и начальная, и средняя, и здания колхоза. Конезавод будущий. Сам я за лето только туалет, крепкий сарай отстроил, и коровник. Корова-то с нами была. Туалет первым делом. Помогали соседи, я им тоже, машиной или трактором, но до дома руки не дошли, батя вернётся пусть строит. Председатель иногда то одну единицу технику просил, то другую, я не отказывал, тот неплох был, а когда тот машину заиграл, как и не было, больше ничего не давал. И бензина не выдавал, а то привык бочками у меня брать. В последнее время даже спасибо не говорил, привык к халяве, обнаглел. А когда я его послал, угрожать начал. Мол, откуда у меня это всё? Ворованное?! Так что к концу лета сорок четвёртого мы в состоянии холодной войны были. Поэтому сам всё строил. Мы пока в Геленджике будем жить, а сюда возвращаться на сезонную работу. Как-то так. Всё же, зачем матушка согласилась вернутся? У меня вот особого желания не было. А всё битое железо постепенно вывозили на переплавку. Свой танк я отстоял, сказал памятник сделаю. Краном вернул башню на место, долго зачищал броню, и заново красил, вернув цвет хаки и красную звезду на башню. Имя танка тоже вернул. Пока у нас на подворье стоит, трактором отбуксировал. Многие станичники приходили, гладили броню. Где бы сделать постамент и установить его памятником? Может новой школе подарить? Всё равно её хотели моим именем назвать. Правда, я возмущался, называют после смерти, а я ещё живой, но как-то не слушали.

Вот такая у нас жизнь в станице стояла. Хотя есть и без этого что рассказать. Батя в порядке, служит, осенью сорок второго их дивизион под Сталинград перекинули. Участвовал в боях за город. Сейчас, а стоял август, где-то в Польше. Георгия ранило осенью сорок второго. Бомбили их аэродром и осколок в бок. Хорошо на излёте поймал, нескольку рёбер поломало, и тот три месяца в госпитале пролежал. После госпиталя подал заявление на обучение на командира, и поступил в школу младших лейтенантов. Закончил за три месяца и командует взводом аэродромной охраны. А батя вот сержант уже. Награды у обоих есть. Раиса у нас дома сейчас, в Геленджике. Залетела от своего корреспондента, а тот её бросил, типа извини, это не любовь, а страсть, мне твои сись*и понравились. Приехала к нам домой, а там Айболит весь израненный и парализованный. Военный инвалид. Три дня как привезли, не ходячий он. Простил её, не разбежались. Родила сынишку летом сорок третьего. Сейчас санитаркой в госпитале работает. Что по мне, то осенью сорок второго, когда шли страшные бои за Кавказ, довольно длинным наземным маршрутом, в обход зоны боевых действий, меня вывезли в Москву, где и наградили. Был орден «Ленина», на Героя видимо не заработал. Орден третьей серии, без колодки, как и «Красная Звезда» на болт прикручивался. Ездили с матерью, та как мой представитель. Поблагодарили маму героического сына и тем же путём вернули обратно. Не любили там казачество.

А так жил, учился, и помогал землякам, голодно было переживать зиму сорок третьего. Да, тут работали рыбаки на лодках, некоторые старики и представители молодёжи к ним шли подработать, но всё равно голодно. Так что за ту зиму у меня почти тридцать тонн ушло. Матери выдавала, та распределяла. Власти, а они такую халяву мигом чуют, в раз решили наложить лапу, но я костьми лёг и ничего не ушло мимо. Сами пусть учатся добывать. А летом сорок третьего, я всё же слетал в немецкий тыл. Увёл новенький «Тигр» с железнодорожной платформы, место для него было, остальные девять взорвал. Так как места подосвободилось, поискал по немецким тылам и нашёл танк, знакомый, с башней-«гайкой». Наша «тридцатьчетвёрка», что во время Курской битвы попал к немцам в руки. Те уже перекрасить успели, свои тактические знаки намалевать, но отобрал. Перекрашивать не буду, так оставлю. Память. Запас снарядов к обоим танкам прибрал. А так как места ещё оставалось, приметил у немцев автокран, и прибрал. Это был наш «Январец», кран с решётчатой стрелой на базе «ЗИС-6». Во вполне неплохом состоянии. Впрочем, крана уже не было. Это его председатель не вернул. Взял на недельку, скотина. Я найду чем возместить эту технику, просто с него и с колхоза пока ничего не возьмёшь, бедно всё.