Решающее лето

Глава пятая

— Нет, ничего страшного. Даже лучше, что ты не приедешь. — Голос Элен звучал глухо, словно сквозь вату. — Я сама собиралась позвонить тебе и сказать, чтобы ты отложил свой приезд до конца недели.

Я позвонил в Прайдхерст часов в одиннадцать, чтобы сообщить о внезапной болезни Крендалла и о том, что я смогу приехать, вероятно, не раньше следующего дня.

— Он достаточно поиграл в страхи, мне кажется, — пояснила Элен, — знаешь, как дети во время войны играли в воздушную тревогу. Сегодня утром спустился к нам необычно тихий, извинился передо мною и Чармиан. Мне кажется, он был искренен, и теперь ему гораздо лучше. Он словно сбросил с себя какую-то тяжесть. Теперь он будет держаться. Ты можешь отложить свой приезд до субботы. Я позвоню тебе, если что-либо изменится.

— Мне все это не очень нравится. Этот «тихий» Эван внушает мне тревогу.

— Возможно, ты и прав. Но кризис прошел, и, может быть, лучше пока не трогать его. Как ты считаешь?

— Надо подумать. Мне необходимо найти кого-нибудь, чтобы оставить с больным Крендаллом, и к тому же я должен дождаться клиента из Канады. Возможно, у него есть интересные предложения, жаль было бы упустить случай. Но если я нужен, бог с ним, с Крендаллом и всем остальным тоже, — я немедленно приеду.

— Нет, здесь все благополучно пока, — уверяла Элен. — К тому же Эван не будет пить эти дни — он должен встретиться с адвокатом в Лондоне.

Мы поговорили еще с минуту о наших делах, как вдруг Элен сказала: — Он вернулся, — и повесила трубку.

Крендалл жил в многоквартирном доме, где, кроме глухого швейцара и приходящей уборщицы, другой прислуги не было.

— Думаю, в Сахаре и то не так одиноко, — жаловался Крендалл. — Это начинаешь понимать, только когда тебя свалит болезнь, но, слава богу, я болею не так часто.

Он пришел в галерею в половине десятого утра совсем больной, жалуясь на озноб и головную боль. Когда я спросил, зачем он явился, Крендалл ответил, что боится упустить Макивера:

— Если он придет и не застанет меня, он пойдет куда-нибудь еще. Нельзя рисковать.

Он просидел, съежившись, за своим столом до десяти часов, а потом вдруг встал, отошел к стене, привалился к ней и вдруг медленно сполз на пол — потерял сознание. Оставив галерею на попечение секретарши, я отвез его домой и вызвал врача. Но мысли Крендалла, несмотря на высокую температуру, были по-прежнему заняты делами.

— Пойди перекуси, Клод, и немедленно возвращайся в галерею. Побудь там до пяти часов. Это очень нужно. А я пока немного посплю, не беспокойся обо мне.

Но я все же разыскал Суэйна. Он пообещал побыть с Крендаллом до моего возвращения. Весь день я проторчал в галерее, но Макивер так и не появился.

Когда я наконец пришел к Крендаллу, ему было явно лучше. Температура упала, и теперь он разглагольствовал о том, как плохо жить бобылем.

— Прямо как в Сахаре, — повторял он. — Нина всегда говорила, что не понимает, как может человек жить в одиночестве. И я всегда соглашался с ней, но теперь, после ее ухода, мне ничего другого не остается, как коротать век в одиночестве.

Он продолжал с какой-то мрачной одержимостью растравлять старую рану, вкладывая в это, однако, известную долю упрека. Самоубийство жены он упорно называл «уходом» и расценивал его как своего рода незаслуженную обиду.

— Макивер приходил? — спросил он.

— Нет.

— Черт бы его побрал! Он воображает, что у нас других дел нет, как только ждать его. Надо же, чтобы именно сейчас я свалился.

Суэйн зевнул и встал.

— Я голоден как волк. Если я больше не нужен…

Я проводил его до двери и поблагодарил.

— Ерунда, — ответил он небрежно. — С удовольствием посидел. Хотя, признаться, терпеть не могу ухаживать за больными. А что же дальше? Ты останешься с ним?

— Придется.

— Разве у него нет друзей, знакомых?

— Если даже и есть, я не знаю, где их искать. Подожду до завтра. Вечером должен прийти врач, так что мне все равно придется остаться.

Но мне не пришлось ночевать у Крендалла. Пришел врач, осмотрел больного и ушел. Я наспех приготовил себе ужин, напоил чаем Крендалла и уже собрался было постелить себе на диване, как раздался звонок.

— Кто бы там ни был, — проворчал Крендалл, — гони его к черту. У меня трещит голова.

Я открыл дверь и увидел Хэтти Чандлер.

— Боже мой, Клод! — с удивлением уставилась она на меня. — Вот не ожидала! Как поживаете? — Сине-зеленые глаза так и заискрились от радости.

— А я удивлен еще больше. Какими судьбами, Хэтти? Я-то ничего, а вот старину Крена свалил грипп. Именно поэтому вы имеете удовольствие видеть меня здесь. Только что собирался расположиться на диване.

— Вот как. — Она внимательно посмотрела на меня. — Вы в самом деле жаждете ночевать на этом диване или можете уступить его кому-нибудь другому? Вы давно за ним ухаживаете?

— Всего один день. Сегодня утром прямо в галерее Крен грохнулся в обморок.

Она стащила с себя шляпку с видом человека, покоряющегося судьбе.

— Что ж, придется остаться. Бог свидетель, как мне этого не хочется, но ничего не поделаешь, он мне не чужой.

— Где вы остановились? На Сент-Джеймс-стрит?

— Нет, Атенеум-корт на сей раз. Что ж, пойдемте к нашему больному. Он действительно серьезно болен?

— По крайней мере сегодня утром ему было очень худо.

Она пожала плечами.

— Надеюсь, у него найдется чистая пижама и лишнее полотенце.

Из комнаты донесся хриплый голос Крендалла. Он спрашивал, кто пришел.

— Твоя дорогая и любимая кузина, — ответила Хэтти, появляясь на пороге. — Ну и видик у тебя! Я приехала специально, чтобы поухаживать за тобой, бог тому свидетель…

— Откуда ты узнала?.. — начал было Крендалл.

— Ничего я не знала. Просто я здесь уже целую неделю и послезавтра уезжаю. Поэтому решила забежать, посмотреть, как ты живешь. Вот и забежала. На свою голову.

Она сняла пальто, пригладила волосы и вылила себе в чашку остатки чая. Затем поправила больному подушки и измерила температуру.

— Тридцать восемь и одна. Не так страшно, если учесть, что к вечеру температура обычно повышается. Что в этой бутылочке? Лекарство? Нужно дать ему?