Республика словесности: Франция в мировой интеллектуальной культуре
Шрифт:
(Но если в награду за свои благочестивые гимны ты хочешь сегодня получить голоса людей Июля, то это уж слишком… Еще свежи в памяти твои недавние произведения, льстивые гимны Бональду и ангельские витания над Реймским алтарем, низкопоклонство твоих стихов, посвященных законным монархам, бедствиям царственных мучеников и твоему повелителю Дофину.)
Через несколько дней, в газете «Avenir» от 20 июля, Ламартин публикует свой «Ответ „Немезиде“», который привлекает внимание не только как полемический выпад против недоброжелателей, но прежде всего как декларация новых принципов творчества:
Honte `a qui peut chanter pendant que Rome br^ule!(Позор тому, кто может петь, когда Рим объят пожаром!) — говорит он, имея в виду поэзию, слишком отвлеченную от проблем и волнений повседневной жизни. Именно так он оценивает свое предыдущее
(Я требовал от моей лиры только песен, вздохов о призрачном и гимнов, прославляющих Бога.)
По существу, «Ответ „Немезиде“», так же как и ода «К народу», — это произведения, по быстроте реакции, конкретности и актуальности проблем приближающиеся к тому виду творчества, который, по мнению Ламартина, с неизбежностью должен возобладать над всеми другими. «С сегодняшнего дня возможен лишь один вид печатного слова: газета», — утверждает он в статье «О рациональной политике». Пресса возобладает над книгой, если писателям и поэтам не удастся преодолеть медлительность традиционных форм литературы, не отвечающих новому ритму жизни.
В конце 1831 года Ламартин пишет оду «Революции», в которой резюмирует свое восприятие современности как результата длительного исторического процесса и двух революций — 1789 и 1830 годов. В его концепции доминирует мысль о будущем:
Regardez en avant et non pas en arri`ere!(Смотрите вперед, а не назад!)
Идея прогресса как последовательных ступеней «святой эволюции» (saintes 'evolutions) становится главным мотивом всей деятельности Ламартина после 1830 года. Это видение истории и современности обозначено в оде «Революции»:
Marchez! L’humanit'e ne vit pas d'une id'ee! Elle 'eteint chaque soir celle qui l’a guid'ee, Elle en allume une autre `a l’immortel flambeau… Vos si`ecles page `a page 'epellent l’Evangile: Vous n’y lisiez qu’un mot, et vous en lirez mille!(Вперед! Человечество живет многими идеями. Каждый вечер оно гасит ту, что вела его, и зажигает другую от вечного факела… Века по слогам перечитывают Евангелие страницу за страницей. Вы еще прочтете множество слов там, где раньше видели только одно.)
В сущности, вся история — это метания индивидуумов и целых поколений, поиски и заблуждения, роковые ошибки и редкие счастливые озарения человечества, считает Ламартин. Катастрофы, время от времени повергающие народы в состояние растерянности и отчаяния, — это не просто безумие, но «святое» безумие рода человеческого, который, не ведая этого, выполняет предначертанное.
Включенная позднее в сборник «Поэтические и религиозные созвучия» ода «Революции» прозвучала «странным, но великолепным диссонансом» с другими стихотворениями этой книги именно своими обобщениями в духе нового, «демократического» времени [375] .
375
Deschanel E.Lamartine. Paris, 1893. P. 212.
Таким образом, с самого начала 1830-х годов поэтический голос Ламартина звучит в новой тональности, которая определяется в значительной степени политическими интересами автора. С этого момента и на протяжении всего периода существования Июльской монархии Ламартин проявляет себя как человек действия, в противоположность репутации поэта-мечтателя, погруженного в мысли о «бесконечности небес» («Бесконечность небес» — название одного из «Поэтических и религиозных созвучий»). О таких, как он, журнал «Revue Encyclop'edique» писал в 1833 году: «Мечтатели поняли, что существует нечто более славное и нужное, чем их мечтания, что думать — это еще не все, что необходимо действовать» [376] .
376
Fortoul H.De l’art actuel // Revue Encyclop'edique. 1833. T. 59. P. 137.
Политический дебют Ламартина в 1831 году оказался неудачным. Он потерпел полное поражение на выборах, и этому немало способствовала его слава легитимистского
поэта. Чувствуя себя уязвленным, он говорит о намерении оставить политику и принимается за поэму «Жослен. Дневник деревенского священника», задуманную как «эпопея внутренней жизни человека». Однако его отречение от политики было кратковременным. В 1833 году он вновь выставляет свою кандидатуру на выборах и на этот раз наконец становится депутатом Национального собрания. С этого начинается стремительная политическая карьера автора знаменитого «Уединения» (этим стихотворением открываются «Поэтические медитации» Ламартина). Правда, вначале среди депутатов он чувствует себя в одиночестве, а они воспринимают его как «комету, движущуюся по неизвестной пока орбите» [377] . Тем не менее в новоявленном депутате крепнет сознание того, что его место — в центре политической жизни, и в действительности он проявляет себя как деятельный и неутомимый политик. Его успехам на государственной стезе способствует систематическое изучение им экономики и социальных проблем, а также блестящий ораторский дар.377
Challamel.Souvenirs d’un hugol^atre. Paris, 1881. P. 174.
В начале 1840-х годов с Ламартином связывают свои планы немецкие младогегельянцы, жившие тогда в Париже. В их среде возникает идея создания немецко-французского журнала «Deutsch-Franz"osische Jahrbucher». Инициаторы идеи немецкий писатель Арнольд Руге и молодой Карл Маркс хотели привлечь к участию в этом деле многих французов: Ламартина, Жорж Санд, П. Леру, Ламенне, Л. Блана, П.-Ж. Прудона, В. Консидерана. В 1844 году вышел первый и единственный номер журнала, подготовленный только немцами, так как французы не поддержали этого начинания, хотя Ламартин считал франко-германский интеллектуальный альянс «возвышенной и священной идеей» [378] . Расхождения между Ламартином и младогегельянцами касались общей концепции социализма и коммунизма, религии, методов борьбы, но главным было отношение к собственности. Э. Кабе тщетно надеялся обратить Ламартина в коммунистическую «веру», особенно после написания им «Мирной Марсельезы» (1841). Это стихотворение дало повод газете «National» назвать Ламартина «императором коммунистов» [379] . Вскоре между Кабе и Ламартином развернулась полемика, в ходе которой обнаружилось принципиальное несогласие Ламартина с идеями коммунизма.
378
Rihs Ch.Lamartine jug'e par Cabet et le jeune Marx // Centenaire de la mort d’Alphonse de Lamartine. Actes du Congr`es. Macon, 1969. P. 343–358.
379
Ibid. P. 349.
Апогеем политической карьеры Ламартина станет февраль 1848 года, когда после отречения Луи-Филиппа он выступает против регентства герцогини Орлеанской и участвует в создании Временного правительства только что провозглашенной Второй республики. Практически он и возглавляет это правительство (формально председателем правительства был избран ветеран двух революций — 1789 и 1830 гг. — Дюпон де Л’Эр). Когда возникла угроза, что Временное правительство может быть разогнано сторонниками более радикальных методов революции, Ламартин произносит свою знаменитую речь, в которой напоминает об ужасах террора, призывает избегать крайних мер и отстаивает трехцветное знамя в качестве символа новой Республики — в противоположность красному, которое представляется ему знаком насилия и кровопролития. В этот момент Ламартин — едва ли не самый влиятельный государственный деятель во Франции, но после июня 1848 года его роль в управлении событиями ослабевает, и когда в декабре 1848 года он выставит свою кандидатуру на президентских выборах, он получит очень мало голосов (президентом станет Луи-Наполеон Бонапарт), а в Законодательное собрание 1849 года он и вовсе не будет избран.
Литературное творчество Ламартина после «Жослена» (1836) и «Падения ангела» (1838) развивается под знаком политических проблем. В его сборнике 1839 года «Поэтические созерцания» слышен голос политического деятеля и гражданина. Ламартин хочет, чтобы этот голос звучал в унисон «большому хору человечества». В стихотворении «Утопия» он говорит, что для размышлений необходимо обособиться от толпы, но, чтобы действовать, нужно слиться с ней, и человек способен и на то и на другое. Высшее стремление поэта теперь — примирить или даже слить воедино мысль и действие, искусство и политическую активность.