Республика Святой Софии

Вскоре на Москве вспыхнула новая распря между князьями Дмитрием Юрьевичем Шемякой и великим князем Василием. Шемяка обратился за помощью к Новгороду, однако Евфимию II в это время было невыгодно нарушать мир с князем Московским, купленный столь дорогой ценой. Новгородцы ответили беглому князю уклончиво: «Хощешь, княже, и ты к нам поедь, а не восхошь, ино как тобе любо» [899] . Дмитрий Шемяка предпочел не приезжать.

В 1442 г. Евфимий продолжил беспрецедентное церковное строительство в Новгороде: «Постави архиепископ владыка Еуфимеи церковь камену святого Николу в своем дворе. Того же лъта поставиша церковь камену святого Прокопья на Белой. Того же лета постави архиепископ владыка Еуфимеи поварьне камены и комнату каменну в своем дворе» [900] .

899

НЧЛ. С. 437.

900

НПЛ. С. 423.

В это же время город пострадал от сильного пожара: «Бысть пожар в Плотьничьском конце: загореся от Щитнои улице мая в 4, и погоре половина Конюховы улице и Запольская вся, и за город прешед, погоре до Онтонова манастыря. И пакы, того же месяца мая 11, на память священномученика Мокиа, загореся на Подоле, и бысть пожар лют и пакости людем много, и церквии каменых огоре 12, и христьяньскых душ бог весть колко погоре, и конец весь погоре до святого Георгиа, и ту преста на Лубянице. И по мале времене, того же месяца, погоре Заполье Микитины улице, и бысть пакость людем велика, кои вносилися к ним с животы своими. Си же пожары бывают грех ради наших, да ся быхом покаяле от злоб своих. В то же время людие от скорби тоя великыя пожарныя, похвативше люди, глаголюще от ярости смушени: „в тайне ходите и людем не являитеся, и зажигаете град, и людей губите“; и овех на огне сожьгоша, а иных с мосту сметаша. А бог весть, испытая сердца человеческая, право ли есть глаголющаа» [901] .

901

Там же. С. 423.

В Воронцовском списке Новгородской первой летописи сохранился характерный комментарий событий. После слов «в тайне ходите и людем не являитеся, и зажигаете град, и людей губите» летописец добавил: «диаволи есть глаголюще, а бог весть испытания человеческая» [902] , то есть люди были обвинены и казнены по наущению дьявола, а Бог ведает их страдания.

В летописном сообщении обращают на себя внимание необычные обвинения погорельцев в поджигательстве и их казнь. А. В. Петров выдвинул гипотезу, что «обвинить в разжигании пожара людей, ранее от него же пострадавших, можно было лишь исходя из традиционных воззрений на огонь и пожары. Эти люди чем-то прогневили огненную стихию, и именно их она преследует, попутно губя и невиновных. Спасаясь от мстительного пламени, беглецы привели за собой огонь туда, где не было пожара… Чтобы умилостивить священную стихию огня, гонявшуюся по городу за своими „обидчиками“, некоторых из них, кого считали наиболее „провинившимися“, „выдали“ ей, осудив на смерть в пламени костра» [903] .

902

Там же. С. 464.

903

Петров А. В. От язычества к святой Руси. С. 293–294.

Возникает вопрос, почему же тогда некоторых из «поджигателей» утопили в Волхове? Ведь огонь и вода — враждебные друг другу стихии. Известно, что с моста в Новгороде сбрасывали людей, нарушивших закон, а казни через сожжение подвергали колдунов, причинивших своими действиями какой-то вред новгородцам. Вспомним, какое обвинение предъявили погорельцам: «В тайне ходите и людем не являитеся, и зажигаете град, и людей губите». Слова «в тайне ходите» можно понять как обвинение во враждебном колдовстве. Именно те погорельцы, которых по какой-то причине посчитали колдунами, были сожжены. С моста же, вероятно, были сброшены те, кого (опять же по неизвестной нам логике) обвинили в прямом поджигательстве чужих дворов.

Неизвестно, отреагировал ли как-то владыка на нехристианскую расправу над «поджигателями». В это время Евфимий II был занят постройкой церкви Святого Спаса в Преображенском монастыре в Руссе. Новгородская летопись подробно рассказывает о приезде архиепископа в этот город, торжественном богослужении в заново отстроенной церкви и о богатом вкладе владыки в монастырь: «Похвала архиепископу от людии, приходящих в дом святого Спаса и възирающим на церковь и глаголющим: „благословен бог, иже положив на сердце господину нашему создати храм святого Спаса высочайше первой“. И добре ю украси, и иконы на злате добрым писаньем устрой, иныя потребныя места добре сверши, якоже подобает церкви на красоту, и церковныя служебныя сосуды серебреныя створи, и иныя сосуды серебряныя устрой на потребу манастырю» [904] . Особое внимание новгородского владыки к Руссе можно объяснить развитием в городе солеварения. Немалый процент земель, на которых устраивались солеварни, принадлежал новгородским церквям и монастырям. Крупные владения в Руссе принадлежали Юрьеву монастырю и другим новгородским духовным и светским феодалам. Посадские люди платили им как натуральный оброк (солью), так и денежный, о чем сохранилось свидетельство в писцовой книге Шелонской пятины 1497–1498 гг. Согласно этому источнику, в Руссе были «дворы» следующих новгородских монастырей: Никольского Неревского, Никольского Вежицкого, Никольского Косинского, Святой Варвары, Воскресенского с поля, Никольского Людогщенского, Юрьева, Успленского с поля, Онтонова, Никольского Вишерского. В одном только Минине конце Руссы располагалось «манастырьских и церковных 180 дворов…» [905] Кроме того, Юрьев монастырь, Михайловский на Сковородке и Лисицкий монастыри владели «пожнями» под Руссой.

904

НПЛ. С. 422.

905

Писцовые книги Новгородской земли. Т. I: Новгородские писцовые книги 1490-х гг. и отписные и оброчные книги пригородных пожен Новгородского дворца 1530-х гг. М., Древлехранилище, Археографический центр, 1999. С. 105.

Соляной промысел не только приносил большие доходы, но и снижал зависимость Новгорода от поставок немецкой соли. А последнее обстоятельство в начале 40-х годов приобрело первостепенное значение, так как стабильность, сохранявшаяся до того в русско-ливонских отношениях, была нарушена. Орден начал готовиться к войне против Новгорода. Возможно, одной из причин для войны послужило неприятие Новгородом унии.

На ливонском съезде в Пернау в 1443 г. было принято решение о закрытии новгородской торговой конторы. Когда немецкие купцы покидали Новгород, церковные власти города отказались принять ключи от немецкой церкви и двора, то есть Евфимий II поступил вопреки сложившимся во времена его предшественников обычаям. Раньше такого не случалось даже в случае войны с немцами. Неприятие архиепископом новгородским униатского католического мира перевесило даже выгоды от торговли с Ганзой.

В то же время владыка Евфимий продолжал тратить деньги на строительство церквей и благоустройство владычного двора. Видимо, в этой деятельности он видел способ защиты от надвигающейся католической угрозы. Были построены духовница и сторожня. Возможно, строительство «сторожни», то есть помещения для сторожей, у въездных ворот владычного двора объясняется еще и желанием Евфимия обезопасить свои владения от непрошеных гостей. По мнения И. В. Антипова, «владычный двор — не крепость, а прежде всего, монастырь, замкнутая структура, основные составляющие части которой — храмы, жилые и парадные помещения, а также хозяйственные постройки… Владычный двор… не был предназначен для обороны от внешних врагов, доказательством чему — многочисленные ворота, ведущие в различные части двора. Сторожа, помещавшиеся в сторожне, вероятно, были нужны для охраны Владычного двора во время внутренних конфликтов, нередких в Новгороде XV в.» [906] .

906

Антипов И. В. Сторожня на новгородском Владычном дворе // НиНЗ. Новгород, 2004. С. 360–361.

Забота владыки о безопасности своего двора от возможных возмущений новгородцев свидетельствует, что авторитет Евфимия среди простых новгородцев падал. Предшественники Евфимия на владычном престоле не предпринимали подобных мер для своей охраны от сограждан.

В 1445 г. Орден начал войну против Новгорода. Предложение о помощи со стороны великого князя Литовского Казимира новгородцы отвергли. Казимир в это время находился в «розмирье» с князем Московским, Новгород же, видимо, надеялся на поддержку Москвы в войне с Орденом. Очевидно, что негативное отношение владыки Евфимия к униатской Литве во многом повлияло на политику Новгорода.

Сам владыка в это время продолжал свою программу восстановления старых новгородских святынь: «заложи манастырь святого Георгия в Городке, и стену каменую понови, и церковь святого Георгия понови и подписа, идеже отпало, и покры ю чешуею, и бысть христьянам прибежище» [907] .

Действия владыки соединяли в себе военные приготовления («стену камену понови») на случай осады Старой Ладоги, а также работы по восстановлению обветшалых фресок XII в. в церкви Святого Георгия. Это была одна из первых реставраций в истории древнерусской живописи.

907

НПЛ. С. 424.

Следующий, 1446 г., был особенно тяжел для новгородцев. Тверской князь пограбил новгородские волости, переговоры с Орденом закончились неудачей, а в Новгородских землях начался голод — отчасти из-за неурожаев, отчасти из-за торговой блокады. С июля 1442 г. Орденом был наложен запрет на вывоз зерна из Ливонии в Новгород. В 1443 г. этот запрет возобновился.

Летопись рисует страшные картины народных страданий: «Толко слышати плачь и рыданье по улицам и по торгу; и мнозе от глада падающе умираху, дети пред родители своими, отци и матери пред детьми своими; и много разидошася: инии в Литву, а инии в Латиньство, инии же бесерменом и Жидом ис хлеба даяхуся гостем. А в то же время не бе в Новъгороде правде и праваго суда, и въсташа ябетници, изнарядиша четы и обеты и целованья на неправду, и начата грабити по селам и по волостем и по городу; и беахом в поруганье суседом нашим, сущим окрест нас; и бе по волости изъежа велика и боры частыя, криць и рыдание и вопль и клятва всими людьми на старейшины наша и на град наш, зане не бе в нас милости и суда права» [908] .

908

Там же. С. 425.

Словно не замечая бедствий новгородцев, владыка Евфимий продолжал тратить деньги на церковное строительство: «Постави архиепископ Еуфимеи церковь камену святого Еуфимья теплую у себе в сънех, и подъписа и иконами украси; а все то зделано в четыре месяци. Того же лета поставиша княжанци церковь камену святых Мироносиц на старой основе. Того же лета поставиша в Русе церковь камену святыи Дмитрии» [909] .

Создается ощущение, что архиепископ жил какой-то оторванной от реальности жизнью, не заботясь о внутренней жизни города, которую должен был бы контролировать во многих вопросах, в первую очередь в судебных делах. Но владыка ограничился лишь заказом нравоучительных изображений во владычной палате. В нише при входе в палату был изображен Спас — верховный судья. В руке его было изображено раскрытое Евангелие с текстом: «Не на лица судите, сынове человеческие, но праведен суд вершите, ибо каким судом судите, таким будете судимы». Это было постоянное напоминание светским и духовным магистратам Новгорода, собирающимся в палате, о том, что Бог видит все их поступки, и на Страшном суде они ответят за все неправедные дела, творимые на земле. Видимо, архиепископу казалось, что этой меры достаточно для исправления «неправды» в новгородском суде.

909

Там же.