Реванш Генерала Каппеля
Шрифт:
Приходилось учить всех морскому делу на войне – времени на нормальное обучение катастрофически не хватало. Хорошо хоть летом канонерку удалось немного подлатать на Ревельском судостроительном заводе, что был перевезен в годы мировой войны в Новороссийск, и полностью заменить расстрелянные 120-мм пушки на старые, но еще вполне годные к стрельбе шестидюймовые орудия системы Кане. Хотя, по большому счету, «Терец» нужно давненько списывать из боевого состава флота на слом – канонерка по своему возрасту даже старше людей служивших на ней, а для боевого корабля это самый что ни на есть преклонный возраст, дряхлость по человеческим меркам, отнюдь даже не старость.
Русские кораблестроители умели строить вполне надежные суда. Даже сейчас, вмороженный в лед Азовского моря, корпус «Терца», что совсем недавно очень сильно содрогался
На пустынной, совершенно безжизненной и безлесной косе, протянувшейся вдоль восточного берега Крыма на сотню верст, пригодного жилья не было совершенно, от слова «совсем». Продуваемая зимой насквозь полоска земли в несколько сотен саженей в самом широком месте, всегда пустовала - за исключением жалких хижин рыбаков, что в летнее время занимались ловлей в мелководном Азовском море. Но сейчас коса пустовала, если не считать военных двух противоборствующих сторон.
Белым удержать Арабат нужно было любой ценой – сильные морозы совершили то, что никогда практически не случалось. Сковали льдом Сиваш, соленое «гнилое море», считавшееся непроходимым. Вот потому то и вморозили в лед «Терец», по приказу капитана второго ранга Машукова (при столь не высоком чине командующего Азовской флотилией), посадив его на мель. Боевой корабль, пусть с тонкой броней всего в половину дюйма, превратился в мощный форт, наглухо закрывавший красным частям одну из имевшихся трех дорог вглубь Крыма.
Загруженный в ямы уголь берегли, как только могли – без топлива в такую лютую, невиданную для этих теплых мест, стужу, людей ждала неминуемая смерть. А ведь на канонерке нашли жилище и стрелки отряда полковника Гравицкого, что далеко впереди отрыли на песчаной косе окопы и установили пулеметы. Две сотни солдат очень мало для создания надежной обороны, вот только сзади она была подкреплена мощной морской артиллерией, которая с первого же раза отбила у красных охоту наступать по Арабату. И противопоставить канонерке большевикам было нечего, даже если бы удалось перетащить на косу от Гениченска парочку орудий. Дальность стрельбы полевых пушек намного меньше, чем у морских «коллег», которые делают специально для поражения врага на запредельных для обычных трехдюймовок расстояниях. Да и вес снаряда не сравнить – в шесть раз тяжелее фугас с «Терца» весит, более разрушительной силы взрыва. Вот только этих выстрелов сейчас не звучало, словно война прекратилась.
Наступила тишина, полная – давящая психику и очень тревожная! То самое затишье, что для опытного солдата хуже любого обстрела, ибо таит в себе пугающую неопределенность. Это как для моряка внезапно стихший ветер, что всегда происходит перед бурей!
Связь с Севастополем держали исключительно по радио, все понимали, что, когда красные ворвутся в Крым, даже если им успеют передать приказ на отход – пройти в мороз, при отсутствии жилья и тепла добрую сотню верст по длинной косе они не смогут. Большевики запросто перекроют им выход с Арабатской стрелки гораздо раньше, чем моряки и пехотинцы до него доберутся. Вернее те из них, кто выживет в столь долгом переходе, при порывистом ветре, что сбивает людей с ног, влажном до такой степени, что одежда за считанные часы превращается в ледяной кокон, подобный панцирю. Дойдут до керченского полуострова очень немногие из них, те, кто не упадет от усталости и не замерзнет в пути.
Так что выбора нет – нужно надеяться, что обескровленные и малочисленные части 3-го армейского корпуса генерал-майора Слащева все же удержат крымские проходы Перекоп и Чонгар, не дадут красным перебраться на полуостров и через замерзший Сиваш. Надеяться и истово верить, что каждый офицер и солдат ВСЮР полностью исполнит свой воинский долг и не пропустит врага на оставшийся свободным от коммунистов клочок территории – как стоят они здесь, защищая унылую, продуваемую всеми ветрами и непригодную для жизни Арабатскую стрелку…
Томск
член РВС 5-й армии
Смирнов
– Сотворить неимоверную глупость и сорвать все наши планы! Я же их несколько раз предупреждал,
что не стоит сейчас этого делать! Нет, зачесалось у них в заднице, поторопились…Такого жестокого удара судьбы член реввоенсовета 5-й армии, что победоносно прошла всю Сибирь, никак не ожидал. Всего пять красных дивизий, включая 51-ю уже сформированную в освобожденном от белогвардейцев Омске, безостановочно гнали на восток целых три колчаковских армии, что прямо на глазах таяли как лед, брошенный на раскаленную плиту. Тиф и дезертирство выкашивали врага со смертоносной силой, штабеля трупов лежали на станциях, ими были забиты сотни теплушек, что протянулись длинной вереницей эшелонов по всему Транссибу.
Месяц назад Ивану Никитовичу казалось, как и многим другим красным командирам и комиссарам – поход завершен полной победой, ведь под Красноярском капитулировали свыше двадцати тысяч полностью деморализованных колчаковцев, целиком захвачена вся белая артиллерия и огромные трофеи. Осталось только догнать и окончательно добить прорвавшихся на восток каппелевцев, что со своим бездарным вождем как-то ускользнули из ловушки и перешли на правый берег Енисей.
Командарм Эйхе посчитал, что для дальнейшей погони будет вполне достаточно одной 30-й стрелковой дивизии, еще три с кавалерийской бригадой расположились небольшими гарнизонами по огромной территории Сибири. А 26-я дивизия и наспех сформированная из местных партизан Семипалатинская группа красных войск должны были идти в Семиречье, чтобы изгнать оттуда отборную белогвардейскую дивизию атамана Анненкова и прорвавшихся из похода по Голодной Степи совершенно деморализованных оренбургских казаков Дутова.
Все шло великолепно, однако в Москве почему-то насторожились триумфальному шествию красных войск. Сам председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ленин выступил против быстрого продвижения к Байкалу, причем прямо указывал в своих телеграммах – «помните, что будет преступлением чрезмерно зарываться на восток». Видимо, вождь русской революции прекрасно понимал, чем может обернуться прямое столкновение с интервентами, главным образом с японскими войсками, что буквально наводнили Забайкалье, поддерживая там режим атамана Семенова. Да и чехословацкий корпус из трех полнокровных дивизий оставался отнюдь не шуточной угрозой – все помнили чехов по боям на Волге, и относились к ним с нескрываемой опаской.
Молодой командарм и еще более молодые латыши, его соотечественники, командиры трех ударных дивизий – Нейман, Путна и Лапиньш - решили продвигаться вперед, проигнорировав прямой ленинский запрет. Поначалу все складывалось великолепно – Польская дивизия сложила оружие под Клюквенной. Следом за ней капитулировали сербы, затем получили хорошую трепку румыны. Однако две недели назад наступление изрядно замедлилось. В дело вступили чехи, одной своей бригадой поддержав порядком побитых «мамалыжников». Интервенты ожесточенно огрызались, отступали в полном порядке, хотя оставляли на станциях эшелоны, набитые под самые крыши награбленным русским добром. Затянувшиеся бои дали возможность каппелевцам окончательно оторваться от преследования. И теперь уже не отступать, а наступать на Иркутск, где власть еще была в руках у эсеровского Политцентра, который поддерживало командование чехословацким корпусом – вот такая гримаса судьбы, которая порой делала даже врага ненадежным союзником среди зеленого моря бескрайней сибирской тайги.
Приятной неожиданностью стало прибытие в Томск делегации из Иркутска, во главе с меньшевиком Ахматовым. В ее составе был и представитель Иркутского губкома РКП(б) Краснощеков (Тобельсон). Все складывалось просто чудесно, переговорами удалось достигнуть главного - объявляется создание «буфера» - «демократического» псевдо-государства с границей по Оке, чехи спокойно отходят, не помогая белым, а взамен большевикам передается весь золотой запас Российской империи, они вольны делать с бывшим «Верховным правителем» Колчаком все, что только вздумается. Но уже сложившиеся договоренности тут же порядочно испортили иркутские товарищи. Прямо-таки горевшие нетерпением, больше похожим на зуд чесоточного больного, поскорее установить во всем Прибайкалье подлинную советскую власть. В первую очередь председатель местного ВРК Ширямов, который категорически отвергал саму идею создания «буфера», и был преисполнен надеждой - разбить каппелевцев собственными силами при активном участии в том сибирской партизанщины.