Реверанс со скальпелем в руке

Самый острый период, самый горький, самый одинокий…

Ответ с датой и временем прибыл уже на следующий день. До самой встречи оставалось три часа. Дешам был на службе, мне нужно было успеть привести в порядок одежду сына и свою, сделать прическу и просто – успокоиться. Пришлось просить горничную. Мы успевали по времени, и даже спокойно, не запыхавшись, дойти до губернаторской резиденции.

Я надела темное платье в винно-пурпурных тонах с отделкой из стружки черных страусиных перьев вокруг декольте. На винного же цвета шляпу накинула край черного кружевного палантина, опустив концы на грудь - вдовий наряд предполагал более скромный вырез. И, как положено, короткие кружевные перчатки… тоже в траурном цвете.

Уже на подходе к Гранвелю нас догнал изящный двухместный ландолет. Форейтор горестно простонал:

– Мада-ам, ну как же так? Вы не дождались! Присаживайтесь со всем удобством, и вы, молодой господин, тоже.

Так же неспешно, как мы шли, экипаж катился по центральной площади. Франсуа, кажется, отошел от неожиданности и предположил:

– Кажется, губернатор добр к нам. Вы зря так волновались, мама.

– Решение еще не принято, но не переживайте - вам просто нужно оставаться самим собой. Сейчас отец гордился бы вами.

И ребенок улыбнулся, снова поправляя кружевное жабо и шитые золотистым узором обшлага жюстикора.

– Мы вдвоем с ним выбирали этот цвет, - довольно заглянул он мне в глаза.

– Да, в цветах мужского наряда он тоже замечательно разбирался.

– Вам не больно, когда я вспоминаю его вот так - вслух?

– Нет, - улыбалась я, - я все равно думаю о нем почти постоянно. И говорить о нем только приятно.

Вестибюль дворца показался мне незнакомым – в прошлый раз он был празднично украшен розами и статуями, а сейчас в пустом пространстве под высокими сводами гулко отдавались наши шаги. Нас встретил мужчина в скромном костюме и попросил пройти за ним, иначе мы рискуем запутаться в переходах. Я благодарила… сердце билось где-то в горле, рука судорожно сжимала скальпель.

Я не смогла без него. Просто не могла заставить себя выйти из дома без единственного своего оружия, без единственной теперь защиты. И мысли наподобие «кому ты сдалась, возрастная дура?» в адекватное состояние не возвращали. Без этого предмета, в этот раз перевитого для маскировки винного цвета лентой, я чувствовала себя не то, что беззащитной – голой.

Де Роган встретил нас в своем кабинете, вставая из-за стола. Но движение не закончил, опустившись в полу-кресло опять и не сводя взгляда с моего сына – то, чего я и ожидала, к чему готовилась эти дни.

– Ваша светлость, мсье герцог, - сделала я глубокий "придворный" реверанс, который тоже репетировала последние пару суток. При нем поклон настолько низок, что лицо упирается в складки раскинувшегося по полу платья, и чтобы не испачкать их пудрой, принято поворачивать его набок. Я ткнулась, что называется, мордой… потому что скальпель тоже достиг пола и стукнул. Гадство… к глазам подступали слёзы. Сейчас этот гад должен хоть что-то сказать, чтобы я поднялась наконец. И почти сразу же прозвучал смешок и шаги – хозяин кабинета шел к нам.

– Позвольте вашу руку, виконтесса, - потянул он меня за протянутую руку и помог выйти из реверанса, целуя её потом.

– Я смотрю – ничего не меняется. Вы опять с ножом. Лекарь снова на посту?

– Дворец полон народа, а болезни молодеют, - согласилась я.

– Позвольте представиться, ваша светлость, - прозвучал сбоку взволнованный голос сына, - Франсуа-Луи виконт Ло де Монбельяр.

– Весьма приятно, но у меня имеются вопросы по этому поводу, - резковато ответил де Роган, внимательно изучая его лицо вблизи: - Поэтому, молодой человек, позвольте мне побеседовать с вашей матушкой наедине. Я долго не задержу вас, прошу подождать в креслах за дверью.

– Мадам? – почти шепотом спросил сын.

– Мы давние знакомые с его светлостью. Благодарю вас за беспокойство, Франсуа, но оно беспочвенно.

– Как скажете, мадам, - бросил ребенок предостерегающий взгляд на герцога.

Когда дверь за ним закрылась, я перевела взгляд на де Рогана.

– Смелый малыш, - прошептал тот и помолчал, внимательно разглядывая меня: - А вы тогда носили сына ла Марльера… Де Монбельяр знал об этом?
– и сразу же ответил сам: - Думаю – да… вы должны были сказать ему, это в вашем духе.

Я молчала.

– Не отрицаете. И опять я не ошибся – вы умны, с вами действительно было бы о чем говорить, даже о стратегии наступления. Это ваши мысли?

– Элементарная логика, - держала я себя в руках.

– Какая…? Почему я уже ничему не удивляюсь? Что вы сейчас сказали? – он по-шутовски оттопырил ладонью ухо. Специально выводил меня! И я не сдержалась, он бесил меня с первой встречи, с самого первого его слова и взгляда.

– Я сказала – простая логика! Это просто – в солдата труднее попасть, если на его груди не белеет жирный крест. И конная лава или пеший строй россыпью не понесет такие потери, как сомкнутый.

– Как случилось, что вы родили сына от Алекса? – провел он меня за руку и усадил на канапэ.

– Спросите у него. Я не собираюсь обсуждать подробности. Но хочу просить вас подумать вот о чем – Франсуа родился в положенный срок, в законном браке и является дворянином в шестнадцатом поколении. Мой сын записан в первой дворянской книге, как отпрыск одного из самых старинных Домов Франции.

– Младшая ветвь.

– Это не так важно, ваша светлость! Зато перед ним открыты все дороги, он может получить хорошее образование. Что ждет его, объяви вы его бастардом ла Марльера? И на каком, извините, основании? Внешность? Так у него мои волосы.

– Алекса.

– Да ну? У него черные глаза моего мужа.

– Алекса. Это его ресницы, его черты лица. Любой, кто увидит их рядом, неминуемо сделает правильные выводы.

– Я благодарна вам, ваша свет…

– Зовите герцогом. За что вы мне благодарны?

– Что вы стали говорить со мной об этом. Диалог всегда предполагает возможность…

– Вернуть Алексу сына, дать ему наследника. Вы понимаете, что совершили преступление, лишив род наследника? – ровно интересовался он.

– Я полагаю преступлением сеять своё семя где попало. Я знала вас раньше и сейчас вижу перед собой умного человека, который смог принести мир в мятежную провинцию и все эти годы держит власть в ней твердой рукой. Я все еще считаю, что вы сможете услышать меня – без эмоций, подключив логику. Расскажи я тогда полковнику, и мой сын стал бы бастардом. Я искала ему лучшей судьбы и нашла её. Дальше – обратный путь уже невозможен, по документам он де Монбельяр. Это не исправить, вам ничего уже не доказать. Внешность не имеет значения – только официально заверенный документ. А под ним стоит подпись Хранителя печати. Вы знаете, как подтверждается дворянство нового человека – это целая цепь свидетельских показаний и доказательств. Я прошу вас не рушить жизнь моего ребенка, если он хоть сколько-то дорог вам, как сын вашего друга.

– Если вы станете моей, Маритт, - брякнул вдруг он.

– Гадостей от вас не ожидала… - помолчала я, удивляясь: - Считала мудрее. Зачем вам? Строением я не отличаюсь от других женщин.

Он стал ходить передо мной туда-сюда. И я только сейчас отметила, что он погрузнел, потяжелел, но в военной форме смотрелся прекрасно – внушительно и авторитетно. А вот вел себя нелогично. Я не боялась и даже не возмущалась. Как-то сразу было ясно - или проверка, или просто брякнул, не совсем подумав. Когда мужчина хочет, он смотрит иначе… Или когда любит. Там другое... А тут детский сад какой-то.