Ревет и стонет Днепр широкий

— Коротко: ваши… протесты и… требования?

Тогда вперед выступил Леонид Пятаков. На Винниченко он не смотрел. С Винниченко уже был разговор — месяц назад. Даже был ультиматум. Что вышло? В ночь накануне назначенного ультиматумом срока предательски были разоружены воинские части, на силы которых ультиматум опирался… Теперь вооруженной силы за протестами и требованиями нет!.. Леонид Пятаков не хотел даже идти с этими протестами и требованиями. К чему?.. Надо поднимать восстание! Все равно — восстание, пускай даже опираясь на одни красногвардейские отряды: две тысячи бойцов против многотысячного радовского гарнизона. Но Леониду пришлось подчиниться большинству…

Протесты и требования он изложил коротко и сжато. Протест против ущемления профессиональных союзов: гайдамаки и «вильные козаки» врывались на профсоюзные собрания и разгоняли их — под предлогом, что они занимаются якобы антигосударственной, большевистской деятельностью… Протест против дискриминации фабрично–заводских комитетов; комиссары предприятий, поставленные генеральным секретариатом, не разрешали функционировать завкомам — на том, мол, основании, что для защиты профессиональных интересов существуют… профессиональные союзы. Те самые, которые ими разгонялись… Протест против бесчинств, творимых в городе: гайдамаки, сечевики и «вильные козаки» вламывались в частные квартиры и забирали деньги, не выдавая даже расписок… Протест против того, что на заводах и фабриках города по два и три месяца не выплачивается заработная плата…

Винниченко фыркнул:

— Господа! Но ведь это же… нонсенс: вы протестуете против изъятия денег у… буржуазии! Для того же мы и осуществляем… выемку денежных излишков у обеспеченных слоев, чтобы заплатить… трудящимся…

— У буржуазии! — усмехнулся Смирнов. — От банкира Доброго, промышленника Демченко, сахарозаводчика Терещенко и других миллионеров не поступало заявлений о грабежах! Зато ограблены десятки семейств трудовой интеллигенции: инженеров, врачей, нотариусов…

— И к тому же, — воскликнул Картвелишвили, — среди ограбленных нет ни одного украинца! «Выемка излишков» производится лишь у граждан русской, еврейской, польской национальности… Как видим, вы действительно… самоопределились! И осуществляете вашу… «национальную политику»! Политику науськивания одной нации на другую…

Грушевский замахал руками:

— Господа! Господа! Прошу спокойно!

— Да, лучше — спокойно, — сказал Иванов. — И коротко. На каком основании отряд гайдамаков, под командованием сотника по имени Наркис, ворвался в завком завода «Арсенал» и пытался забрать не «излишки буржуазии», а деньги, которые делегация арсенальцев привезла из Петрограда, из Государственного банка — для выплаты задержанной за три месяца заработной платы рабочим?

— Это — деньги Совета Народных Комиссаров. — Винниченко пожал плечами. — Они подлежат… национализации, раз с Советом Комиссаров у нас…

— Эти деньги на агитацию против УНР! — перебил его Петлюра. — Дотация большевистским агентам и шпионам!

Иванов в ответ на эту провокацию хотел дать им достойную отповедь, но вперед выступил Гамарник. Он — тоже спокойно, как Иванов, — сказал:

— Тогда, может быть, внятно и коротко ответите по «совокупности обстоятельств»: почему одновременно другой отряд, сечевиков, под командой чотаря Мельника, ворвался в цехи «Арсенала» и на арсенальский материальный двор и пытался — если б не отстояли рабочие — вывезти с заводского двора угольные запасы, а из цехов — продукцию: пушки, пулеметы, снарядные гильзы и головки — словом, все то, что производит на нужды армии военный «Арсенал»?

— Потому что ваш «Арсенал» — гнездо большевистской заразы! — снова крикнул Петлюра.

— Понятно, — сказал Гамарник. — Вы хотели разоружить и парализовать «Арсенал» — оплот революционного пролетариата в Киеве. Значит…

— А если и так? — с вызовом бросил Винниченко. — Законы ведения войны…

— Значит, вы считаете войну — фактом? — не удержался Смирнов.

— И первым врагом — пролетариат свой же столицы? — подхватил и Картвелишвили.

— Господа! — взмолился Грушевский. — Ради бога! Так же мы никогда не кончим! Выкладывайте ваши претензии до конца…

— А вот и конец, — сказал Иванов. — Мы требуем сегодня же прекратить грязную историю с товарищем Чудновским!

Делегат Юго–Западного фронта на Втором съезде Советов большевик Чудновский, вернувшись на фронт, был сразу арестован, привезен в Киев, брошен в Косый капонир и уже две недели томился там — даже без предъявления обвинительного акта. Чудновский, один из руководителей вооруженных групп во время Октябрьского восстания, был ранен, рана гноилась, но в каземате ему не была даже оказана медицинская помощь. Чудновский объявил голодовку и голодал уже вторую неделю. Жизнь его была в опасности.

Леонид Пятаков язвительно кинул Винниченко:

— Вам, господин Винниченко, должны быть хорошо известны условия заключения в Косом капонире? Если не ошибаюсь, пятнадцать лет назад, когда вы уклонились от отбывания воинской повинности, вам довелось отсидеть… в том же Косом капонире?

— Не ваше дело, где, когда и за что я сидел в тюрьмах! — буркнул Винниченко. — Меня засадила царская жандармерия!

— И вы недурно овладели методами царской жандармерии! — бросил Смирнов.

— Были царские застенки, а стали — винниченковские! — добавил Картвелишвили.

— Ну, знаете! — Винниченко наконец вскочил с кресла.

Но Грушевский уже суетился и махал руками:

— Господа! Умоляю! Так же нельзя… И вообще, мне ничего не известно ни о каком… Чудновском. А вам, Симон Васильевич?

— Ничего!

— А вам, Владимир Кириллович?

— Первый раз слышу…

— Так отвечал и шеф жандармов… — заговорил было Леонид.

— Хватит! — завопил Винниченко. Он стоял и стучал карандашом по столу. — Мы выслушали все ваши… протесты и требования, изложенные… в наглой форме… и считаем, что разговор окончен.

— Но… — начал было Грушевский.

Винниченко, даже не взглянув на него, повторил:

— Разговор окончен!

— Ответ? — спросил Иванов.

— Ответа не будет! — прорычал Петлюра. Наконец–то они с Винниченко действовали, по–видимому, как единомышленники.

— Ответ, — сказал Винниченко, — получите… официальным порядком. — Он смотрел, не скрывая насмешки. — Ваши претензии мы поставим на рассмотрение генерального секретариата, генеральный секретариат доложит… Малой раде, Малая рада… если сочтет нужным, интерпеллирует к Центральной раде…

Последние слова он говорил уже в спину товарищам. Иванов, Леонид Пятаков, Картвелишвили, Смирнов и Гамарник, не дослушав, выходили из кабинета.

Когда дверь за ними затворилась, Винниченко сел, швырнул карандаш и пробормотал какое–то ругательство — возможно, что нецензурное.

Грушевский схватился за голову и застонал.

Петлюра подошел к столу и нажал кнопку.

На пороге появился секретарь Грушевского.

— Сотника Нольденко! — приказал Петлюра.

— Что вы думаете делать? — спросил Грушевский, оставляя свои волосы и хватаясь за бороду.