Ревизор Империи

— Вам не понравилось? — упавшим тоном произнесла девушка.

— С чего вы… ты… вы взяли?

— Когда господам нравится, они обычно треплют по щеке. Иные ущипнут или шлепнут… но это неприятно.

— Вы взрослая девушка, зачем я вас вдруг буду трепать по щеке?

— Не знаю… принято это.

— В стране, где я жил, это совсем не принято.

— Хорошо… я поняла… а… а накрывать прикажете в столовой?

"С этими швами белье напоминает комбинезон парашютиста"

— Вам нравится моя блузка? — нежным голоском спросила Любаша, поймав его взгляд.

— Я таких здесь еще ни разу не видел. Что это за ткань?

— Муслин это.

— Дорогой?

— Мне хозяйка подарила. У нас его мало носят. Она сказала, мне очень идет… а вам нравится только блузка?

О боже, опять все начинается, подумал Виктор. И здесь контракт с интимными услугами, как на вилле германской разведки?

— Если господин Веристов беспокоится, не переживаю ли я из-за той женщины, певицы… Пожалуйста, передайте, что все в порядке.

Любаша внезапно отшатнулась от него; ее глаза с длинными ресницами раскрылись еще шире, в них блеснули слезы, и она зашмыгала носом.

— Зачем… зачем же вы так? — воскликнула она с болью в голосе. — Я старалась… я просто хотела, чтобы вам было уютно… зачем?

Виктор подошел к девушке и взял в ладони ее дрожащую руку.

— Прости, Любаша, я не хотел тебя обидеть… Мне очень нравится блузка. Мне очень нравится то, что под блузкой, мне очень нравится, как ты обо мне заботишься. Просто… посто там, где я жил раньше, немного другие обычаи, все воспринимается иначе.

— Я поняла… простите..

— Это ты прости. Ты, кстати, ужинала?

— Нет, нет еще… убирала квартиру, мне сказали, что будет очень важный гость.

— Тогда давай соберем ужин в столовой на двоих. Я помогу, и не возражай.

— Хорошо… а кто-то придет? Вам достать костюм из шкапа?

— Никто не придет. Мы поужинаем вместе.

— Как это можно… вместе с прислугой?

— Любаша, мы просто поужинаем, потому что ты проголодалась. У нас там есть такой обычай, хотелось бы его его соблюсти.

— Хорошо… я сию минуту…

Она бросилась к двери в кухню, но, спохватившись, повернулась:

— А вам водочки? Или коньячку?

— Слушай, а что ты будешь пить? Не выпивать, а так, чтобы к столу, для разговора?

— Да я что… Наливочки разве что брусничной немножко…

3. Потом была тишина.

— Вы за мной так ухаживаете за столом, словно я ваша барышня…

Жаркое из баранины пахло так аппетитно, что даже тихий и прохладный дождик, который начал сыпать за окном, не омрачал торжественного настроения. Брусничная, разлитая в тонкие бокалы синего стекла с узорчатой гравировкой, была мягкой, градусов в тридцать. После первых же глотков щеки Любаши заалели, глаза заблестели, и она стала поминутно хихикать, так что Виктор забеспокоился, не спаивает ли он ее.

Перед ужином Виктор сделал над собой усилие, старательно вычистив и смазав браунинг. Внезапно стало ясно, что теперь он зависит от этого красивого куска металла, легкости хода деталей, аккуратности сборки. В предыдущих реальностях у него было либо простое оружие последнего шанса "на всякий пожарный", либо, как в самолете Люфтганзы, скорее декоративное. Всякий пожарный кончился. Начиналась война, и бой мог завязаться в любую минуту и в любом месте.

— Я видела, как господа за дамой ухаживают, — продолжила Любаша. — У вас похоже.

Не будем морочить девчонке голову, подумал Виктор, хватит уже двух погибших в разных реальностях.

— Там, где я жил, так положено, — ответил он. — Там нет различий между людьми… не было.

— Жаль, что нельзя спрашивать, где вы жили… Наверное, там очень хорошо. А вы только не сердитесь, вы и вправду мне понравились. Как вошли, так дрожь почувствовала, и прямо стыдно сказать, — она прижала ладонь ко рту и хихикнула, — подумалось, что хорошо бы было, чтобы вы ко мне приставать начали. Я бы, конечно, не допустила… но на сердце бы так сладко от того стало.

— И чем это я тебя так распалил? Я старый и некрасивый.

— Не говорите так. Вы надежный. Вон иные прямо так в красивых словах рассыпаются и все из себя, как с картинки, а потом и говорят девушкам: "Извини, ты понимаешь, что мы наделали глупостей и к этому не надо серьезно относиться". А вы разборчивый и не обманете, не бросите.

— Захвалишь. А если я скажу, что у меня было много женщин?

— И вы их всех бросили?

— Ни одну вообще-то… Просто так складывались обстоятельства.

— Вот видите.

— Селедочки еще будешь для аппетита?

Любаша улыбнулась.

— Буду. А ведь вы мне ее предложили, чтобы разговор перевести.

— Любаш… Тебе сколько лет?

— Девятнадцатый в феврале пошел.

— Ну вот. Обязательно встретишь парня, надежного и непьющего. Полюбите друг друга, будете жить душа в душу.

— Да, а потом его в солдаты заберут. Сейчас война с Европами начнется, пуще японской. Две империи на нас пойдут; а еще говорят, за них турки и румыны. Вот молодых и забреют, а девушке оставаться солдаткой, а то и вдовой.

— Любаша, но ведь кто-то должен тебя защищать? Нас всех? Кто не допустит сюда, нам брянскую землю, убийц и насильников, которые будут грабить, сжигать людей заживо в их домах, вешать на площадях?

— Разве немцы татары?

— Да это не немцы, это нацисты.

— Что такое нацисты?

— Вроде упырей. Пока всем упырям в могилы осиновые колья не забить, они опять возрождаться будут и кровью людской питаться.